Поэмы
Шрифт:
ГЛАВА XLVI
ТРИНАДЦАТАЯ
ГЛАВА XLVII
ГЛАВА XLVIII
ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ БЕСЕДА
ГЛАВА XLIX
ГЛАВА L
ПЯТНАДЦАТАЯ БЕСЕДА
О ты, что в радость плотскую влюблен,
Невежества вином ты упоен.
Ты бражничаешь, дух живой губя,
Разгул и днем и ночью у тебя.
В твоем нутре всегда кипит вино;
Не ты кричишь — в тебе кричит вино.
Как хум, гордынею вскипаешь ты,
Что ты ничтожен — забываешь ты.
Ты говоришь, но речь твоя гнусна;
Как пена, на губах твоих слюна.
Ты позабыл о жизненном вине,
Ты позабыл и о последнем дне.
Когда неумолимый Азраил
Придет — что скажешь ты, лишенный сил!
Об камень бы тебя, как хум, разбить,
В осколки мелкие бы раскрошить!
Разбить бы вдребезги тебя давно
И по земле разлить твое вино!
Чтоб кровь твоя во тьму земных глубин
Ушла и превратилась там в рубин.
Ты пьешь вино, едва блеснет рассвет;
Но близок час: за все ты дашь ответ.
Идут года… Беспутства устрашись,
От своего безумья отрекись!
Изверженный из общества людей,
Посмешище ты уличных детей.
Как только пьяный выйдет из ворот,
В него кидает грязью всякий сброд.
Покамест держит пиалу рука,
Он пьет. А выбравшись из кабака,
О притолку ударясь головой,
Ои падает — с распутанной чалмой.
И, в лужу грязи окуная пос,
Он на прохожих лает, словно пес.
Хоть кажется
Но в нем слабеют мышцы и костяк.
Тропу домой никак он не найдет;
Он хочет пить и грязь из лужи пьет.
Ограду увидав, ломает он;
Обломками в людей бросает он.
Толпа детей швыряет вслед ему
Камнями, волоча его чалму.
Он поминутно падает, потом
Из грязи подымается с трудом.
И снова падает, и вновь встает,
Пройдет два шага, снова упадет.
Лежит в грязи, не помня ничего;
И лижут псы блевотину его.
Проспавшись, в час рассветной тишины
Он вновь стучится в двери майханы.
Найти чалму не в состоянье он.
Он был с деньгами — денег он лишен,
Его богато вышитый халат,
Как саван с мертвеца, ворами снят.
Кинжал его украли дорогой.
В одной он туфле. Туфли, нет другой.
Подол его рубахи и штаны
Разорваны, и мокры, и грязны.
Шатаясь, он по улице бредет
И вновь домой дороги не найдет.
Всем телом от озноба он дрожит.
Его тошнит, и все ему мерзит.
По переулкам пыльным бродит он,
Своей калитки не находит он.
Все, что не взяли воры у него,
Ночная стража оберет с него.
Ночная стража всюду такова,
Худая про нее у нас молва.
Давно ль он был богат, красив, хорош?
Но посмотри — на что теперь похож!
Весь в ссадинах, в грязи и синяках,
Он бродит, наводя на встречных страх.
Бредет, горя от жажды, изнурен,
Из-за беспутства радости лишен.
Нет на душе веселья у него,
Мучительно похмелье у него.
Как могут люди так себя забыть?
Как могут люди так себя губить?
Причин безумья знать мне не дано.
Безумцы есть; но ясно мне одно, —
Что всякий сей пригубливатель чар
Ответит — я, мол, рэнд и каландар.
Но этот рэнд о совести забыл,
Ее в постыдном пьянстве истребил.
Что нам о строчкогоне надлежит
Сказать, коль он себя бессмертным чтит?
Палач, что без убийств не может жить,
И собственных детей готов убить.
На розы не глядит навозный жук,
Когда помета множество вокруг.
Но углежоги — лицами черны,