Поэмы

Навои Алишер

А нет на них за черноту вины.

Сова угрюма, но среди руин

Ей кажется, что и она — павлин.

От пьянства — гибель тела и ума,

Так сель ломает стены и дома.

Ужасно буйство ливневой воды;

Спасенье в бегстве от такой беды.

С разливом бедственным сравню вино,

Мужей могучих валит с ног оно.

Живое тело — это дом души,

Храм — где бессмертный свет горит в тиши.

Все сокрушает ливневый поток,

Ломает и лачугу и чертог.

А пьянство неумеренное — тьма,

Гасящая бессмертный свет ума.

Коль на свечу хоть капля попадет,

Дрожащий огонек свечи умрет.

Но диво — винопийца день за днем

Привык свой светоч заливать вином.

Не только жар в мангале потушить,

Способен ливень и маяк залить.

Плеснув воды на тлеющий сандал,

Ты видишь — жаркий уголь черным стал.

Кто веселить себя привык вином,

В мрак погружает свой духовный дом.

Скажи: вино — огонь, что создал бес,

И может сжечь посев семи небес.

О смертный, ты на плоть свою взгляни,

С сухой соломою ее сравни!

Страшись, не затевай с огнем игру,

Иль кучей пепла станешь на ветру.

Вино, огонь родящее в крови,

Огнем геенны адской назови.

Прозрачно, чисто, как вода, вино,

Коварным обольщением полно.

Оно играет искристо, маня

Пленительным сиянием огня.

Четыре свойства у огня того;

Печальна участь пленника его.

Четыре элемента существа

На том огне сгорают, как трава.

Сгорают тело, чувство, разум сам,

Сгорают честь, и вера, и ислам.

Того огня ничем не потушить

И никакой водою не залить.

Ведь ливнями шумящий небосвод

Им порожденных молний не зальет.

Вот так же бурный дождь апрельских гроз

Не может погасить сиянья роз.

Но в том светильник жизни не зачах,

Кто искренне раскается в слезах,

И только эти слезы, может быть,

Способны пламя ада потушить.

Слеза мольбы на желтизне щеки

ильней потока яростной реки.

Кто плачет, полон веры и любви,

Слезу его жемчужиной зови.

У плачущих в раскаянье людей

Слеза любая жемчуга ценней.

Кто кается на людях, тем не верь:

Прощения для них закрыта дверь.

Неискренен в раскаянии тот,

Кто руку на святой Коран кладет.

Не верь ни воплям, ни потоку слез

Того, кто кается, страшась угроз.

Кто предан истине всем существом,

Не волен тот в раскаянье своем.

В

душе всегда хранит он божий страх

На трудных испытаниях путях.

Пусть — по незнанью — он в грехе живет,

Раскаянье само к нему придет.

Несовершенство чувствуя свое,

Он плачет, истребляя бытие.

И, грозный счет ведя делам своим,

Рыдает он — отчаяньем томим,

Но, милостью небесной огражден,

Как золото из тигля, выйдет он.

Свет красоты бессмертной возлюбя,

Откажется от самого себя.

И он в своем раскаянье найдет

Неисчерпаемый исток щедрот.

Сам человек — что может сделать он,

Коль силой высшею не одарен?

Без помощи таинственной ее —

Увы — ничто раскаянье твое.

Под вечным светом очищай себя!

От вечной тьмы оберегай себя.

Молись, чтоб совести твоей скала

Всегда несокрушимою была.

Ведь совершенный сердцем человек —

Гора неколебимая вовек.

Друг! Не своим желанием живи,

А волею божественной любви.

ГЛАВА LII

ШЕСТНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

Об алчных себялюбцах

ГЛАВА LIV

СЕМНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

О временах года и возрастах жизни людей

Когда апрель прекрасный наступил И миру всю любовь свою явил, Нам ветерок с нагорий и лугов Принес благоухание цветов. Он ветви гибкие плакучих ив Шуметь заставил, до земли склонив. Им подмести велел он пыль с земли, А тучки землю поливать пришли. Вот молнии сверкающий аркан Весь облачный перепоясал стан. Гром отгремел, весенний дождь прошел, Рейхан благоухающий расцвел. В саду, обильно политом, возник Из черной почвы синий базилик. И этот цвет полмира охватил, Как сферу синюю цветник светил. Росток рейхана, ростом как дитя, Смеется, юной красотой блестя. Весна, свое являя колдовство, Готовит благовонье из него. Покрылось поле травяным ковром, Цветы рейхана — гурии на нем. Раскрылись розы в свежести ночной, Роса их льется розовой водой. И дремлет, в сновиденья погружен, Младенец — нераскрывшийся бутон. Тюльпан в степи так весело плясал, Что ветер шапку у него сорвал. Цветы, как дети, вкруг зеркальных вод В саду образовали хоровод. И в пляске круговой они идут И песенку «Гульходжа-Гуль» поют. [22] И так же все похожи на детей Травинки, обступившие ручей. Как звезды на высоких небесах, Цветы красуются на деревах. И все живущие изумлены Величием цветения весны. Как будто не ряды дерев цветут, А хороводы девушек идут, Чтоб красоту их видели поля, И горы, и холмы, и вся земля. Дни эти — пир, и блеск, и торжество В полях, в садах — цветущего всего. Но несколько ночей и дней пройдет, Наступит новый времени черед. Когда возникнут завязи плодов, Осыплет ветер лепестки цветов. Зазеленеет на ветвях листва, Заплещет, как стоустая молва. Знамена бело-красные падут, Зеленые знамена расцветут. Шелка цветные сбрасывая, сад В зеленый облачается халат; Взамен жемчужин — изумруд блестит, А вместо красных лалов — хризолит. Цвет яблонь в стекловидных лепестках Покрылся ржавчиной на всех ветвях. И вот сквозной листвой блистает сад, Как Хызр, надев зеленый свой халат. Темнее ночь в тени его густой, Его роса — родник воды живой. Как молодая пери, скажешь ты, Сад полон неги, томной красоты. В зеленый шелк одеты все сады; На шелке, вместо пуговиц, плоды. Деревья — в пуговицах золотых, В жемчужинах, в рубинах дорогих. Плоды айвы, как золото, горят, А яблоки — как жемчуг и гранат. Инжир благоухает, словно мед, И груши налились прозрачней сот. Под кровлей виноградной, в знойный день, Где зреют гроздья, — сладостная тень. Я этот сад, что полн творящих сил, С великим бы художником сравнил. Он словно рай, блистающий в тиши, Он словно жизнь разумная души. Когда плоды садовник соберет, Сад станет как беззвездный небосвод. Торчат нагие ветви без плодов; Он как жемчужница без жемчугов. Прекрасный сад разграблен до конца, Нет у него жемчужин для венца. Усильем созданные жизни всей — Плоды надежд оборваны с ветвей. А ветви без плодов ты назови Людьми, в чьем сердце нет живой любви. Грусть каждой обнаженной ветви той Сравнима лишь с душевной пустотой. Мне кажется — болеют дерева: Желтеет и чернеет их листва. Желтея в муках, как меджнун больной, Листву роняет ветка над водой. Она согнулась, словно буква «даль», От безнадежности ее печаль. С плакучих ив, как ливень медных стрел, Под ветром вихорь листьев полетел. Листва сама пожелкнуть не могла, Ее печаль огнем своим сожгла. Спалил листву, как пламя, листопад, И только сучья черные торчат. Листки последние — клочки парчи — Декабрьский ветер оборвет в ночи. Печален сад безлиственный, нагой… Земля покрыта тлеющей листвой. В долинах, защищенных гранью гор, Кой-где желтеет лиственный убор. Но и туда дыханье января Доходит, разорение творя. Стоят ряды деревьев, — о тоска! — Как черные индийские войска. Стоят деревья голы и черны, Как толпы пленников обнажены. Они скрипят и стонут на ветру И, леденея, стынут поутру. А листья, если в ворох их сгребут, Лишь на костер для сторожа пойдут. В ад превратился светлый райский сад; Ад с ним в сравненье — райский вертоград. Мне наших дней весна и листопад Напоминают чем-то этот сад. Ведь каждый человек, едва рожден, Как бы сияньем утра озарен. Сперва он, словно свежий куст в росту, Где розы раскрываются в цвету, Где лепестки, покрытые росой, Бессмысленно полны сами собой. О, как они милы! У них — с утра До вечера — еда, питье, игра. И вот он понемногу, день за днем, Становится разумным существом. Как свежий к солнцу тянется побег, Так тянется, растет и человек. И розы — девы лик сквозь тонкий дым, Как солнце, возникает перед ним. Нарциссы томные — ее глаза, Так нежны, так скромны, но в них — гроза. Ресницы — стрелы длинные у ней, Туранский лук — изгиб ее бровей. А взгляд — колдует, усыпляет он; Верней — от глаз влюбленных гонит сон. Ее ланиты — алым лепесткам Подобные — способны сжечь ислам. Она вино пригубит на пиру И разум твой развеет на ветру. Вино пылает на ее щеках, Пот выступает на ее висках. Где в мире жарче пламя, чем у ней, Что от воды горит еще сильней? Ее губа, пушком отенена, И умерщвлять и оживлять вольна. Так молодость блеснет и отцветет… И понемногу зрелость настает. Осыплет время лепестки цветов, Наступит созревание плодов. Отступит горьких заблужений тьма Перед лучом бессмертного ума. Хирман невежества, где мрак и стыд, Разумный знанием испепелит. Как древо плодоносное, свой век Разумный украшает человек! Коль знаниями овладеет он, Безумье мира одолеет он. Один всю жизнь исследует Коран, Хоть он непостижим, как океан. Другой ютится в келье, в медресе, Чтоб воедино свесть хадисы все. Что слава? Что награда за труды, Когда с ветвей осыплются плоды? Когда печали ураган дохнет И стан твой, словно дерево, согнет. И все твои желанья отгорят И, словно листья с пальмы, облетят; Услышишь ты беспечный смех детей Над желтизной и дряхлостью твоей… В прищуре век светильники очей Завесишь ты завесами бровей. Глаза от света яркого болят, А брови их, как сторожа, хранят. От света слепнущие и от слез, Глаза тусклы, как медный купорос. А если в полдень пред глазами ночь, Стеклянными очками не помочь. О посох старца! О согбенный стан! Вы — ось Зенита и Меридиан! Ларец жемчужный рта — без жемчугов; Десна, как буква «син», но без зубцов. [23] Рассыпаны все четки — до зерна, Зубцов своих твердыня лишена. Зато хребет являет становой Все позвонки — дугою костяной. Все угасает. Словно саван, бел, На теле темный волос поседел. Стан, словно «даль», деньми отягощен, Земле прощальный отдает поклон. В глубокой безнадежности тогда Последних дней проходит череда, Пока посланец смерти не придет Освободить страдальца от забот. И кто бы в этот мир ни приходил, В свой срок из чаши сей глоток испил! Душа, пригубив смертного вина, Путем небытия уйдет — хмельна, Забыв себя и мир земных страстей… А где блуждает? — Нет о ней вестей. Из

чаши смерти всяк хлебнет в свой час, И эта чаша не минует нас. Что слезы перед гибельной чертой О жизни, бесполезно прожитой? Весь долгий день я спал, пока я жил… Очнулся, вижу — вечер наступил; Забыл свой труд; не помышлял о том, Что поздно будет каяться потом. Без пользы я растратил жизнь свою; Не будет пользы, коль себя убью. Живя беспутно, что я совершил? Опомнился, но время упустил. Остался краткий срок, а путь далек… Все тяжко мне, как тягостный упрек. Коль за грехи мои прощенья нет, Что ждет меня? Увы! Спасенья нет! Наш век на части разделен судьбой, Все эти степени пройдет любой. До десяти он в игры погружен, До двадцати он миром опьянен. У всех до тридцати, до сорока Жизнь — это наслаждения река. Всем в мире наслаждение дано; И это было мне не суждено. Коль к полувеку муж не умудрен, То в шестьдесят пойдет он под уклон. Достойный, ты и в семьдесят ходи, А в восемьдесят у огня сиди. Мудрец, и в девяносто ясен будь; А во сто — собирайся в дальний путь. Когда животной жизнью человек Живет, он без следа пройдет свой век. Ты жизни не желай себе такой, Коль нет защиты неба над тобой! Уйди от жизни низменных людей, Она — не жизнь, но гибели страшней…

22

И песенку «Гульходжа-Гуль» поют. — Буквально: «хозяйка роз».

23

Десна, как буква «син», но без зубцов. — «Син» — название графического изображения буквы «с» в арабском алфавите.

ГЛАВА LVI

ВОСЕМНАДЦАТАЯ БЕСЕДА

О ценности жизни

Для духа мир — узилище, но он Рай для невежды, что в него влюблен. Не унижай величья своего, Не пей, мой дух, из кладезя его! Коль мира этого круговорот В свой срок рабом в подземный град сойдет, Зачем о нем печалиться, скорбя, И — прежде смерти — убивать себя? Зачем при жизни траур надевать? Умрешь — тебя успеют обрыдать. В душе твоей печаль; ты не страдай, Свою печаль стократ не умножай! Заботами свой век не сокращай, Одну заботу в две не превращай, Но от своей печали отдохни, Усталость, скуку, горечь отгони! Пускай судьбы гоненье велико, Старайся пережить его легко. Как ни громаден труд, но победит Тот, кто на этот труд легко глядит. Пусть Шам цветет, красуется Герат, Когда они души не тяготят. И стоит ли печалиться о них Нам — странникам на сих путях земных? Сад этой жизни верности лишен, В нем лучший цвет на гибель обречен. И если этот сад от бурь и гроз Укрыть своих не может лучших роз, Там не ищи успокоенья ты, Где благовонья лишены цветы. Что совершится, то навек уйдет. Кто прошлое догонит? Кто вернет? Что можешь ты о будущем сказать? Как можешь ты судьбу предугадать? Не властен управлять грядущим днем Живущий во мгновении одном. В мгновенье каждом, это помни ты, Грядущее и прошлое слиты. Что ты скорбишь над бездной бытия, Когда одно мгновенье — жизнь твоя? Ты милосерден, ты — родник любви, Не мучься, милость сам себе яви. Тебе одно мгновенье здесь дано, — Так пусть же будет счастливым оно. Твое дыханье — жемчуг дорогой, Прозрачный жемчуг — друг надежный твой. Ты в четках чередуй рубины дней С жемчужинами радости своей. Равняю жемчуг духа твоего С жемчужиною солнца самого. Сияет всем светило бытия; Но в глубине — жемчужина твоя. Восходит солнце, падает во тьму… Но внемлет мир дыханью твоему. Способно солнце полдня все спалить, А без дыханья мир не может жить. В дыханье сущность жизни всей живой; Так назови его «живой водой». Дыханье, дух!.. От бездны до звезды Источник вечный в нем живой воды. Дыханье сил творящих, суть всего, — В твоем живом дыханье дух его. О дуновенье, что миры творит, Сосуд из глины разумом дарит! В дыхании Исы увидишь ты Ступень к познанью вечной красоты. Живущее погружено во тьму, Но духом вечным жизнь дана ему. Вокруг тебя — без края и конца — Как океан, струится дух творца. Могучим будешь, коль познаешь ты, Каким богатством обладаешь ты! Все — от него: бессмертье бытия, И каждый шаг, и вздох, и жизнь твоя. А жизнь твоя — дыхания длина, Но сотнями скорбей омрачена. Ты унижаешь высший дар ее, Виной тому — неведенье твое. Ничтожны мысли в голове твоей, Ничтожен смысл пустых твоих речей. Подумай о сокровище своем, Не будь живой душе своей врагом! Не унижай величья своего, Но устыдись хоть бога самого. Воспрянь из тьмы и праха, сын земли, И назиданью мудрости внемли. Тот, кто всему дыхание дает, Тебя осыпал множеством щедрот. Ты призван быть не зверем, не ростком, Не камнем — а разумным существом. Сознанья чистый свет в тебе горит, Путь правой веры пред тобой открыт. Пять чувств тебе даны, чтоб осязать, И видеть, и внимать, и обонять; И руки, и запас телесных сил, И ноги — чтобы прямо ты ходил. Ты различаешь вкус различных блюд, Но помни: милость вечного и тут. Дары творца несметны… Пусть же вам О них напомнит вкратце мой калам. Так много у тебя одежд цветных, Что ум не может перечислить их. Твой конь, твой мул, твой верховой верблюд Тебя в любую даль перенесут. Твои сады полны живых щедрот, В садах бегут потоки светлых вод. В садах кумиры дивной красоты, Как гурии небесной высоты. До звезд айваны твоего дворца. Возносятся — по милости творца. Пусть счета нет богатству твоему, Но знай — за все обязан ты ему. Дороже всех богатств, тебе дана Бесценная жемчужина одна: И это — разум. Не сравняться с ним Рубинам и алмазам дорогим. В жемчужнице земного бытия Заключена жемчужина твоя. В ней — дар познанья тайн и высоты, Вот чем при жизни удостоен ты! Аллах, когда свой перл тебе вручал, Тебя короной щедрости венчал. Благодари его за дар любой И ведай: благодарным — дар двойной. За хлеб насущный, за питье и снедь Молитвой благодарности ответь. И да не будет до скончанья дней Предела благодарности твоей. На сущность жизни взор свой устремим, О духе бытия поговорим. Вот чудо силы зиждущей, живой — Твой каждый вдох и каждый выдох твой. Вдох новой силой наполняет грудь, А выдох — в нем существованья суть. Тебе дана двойная благодать — Всей грудью вольным воздухом дышать. Дыханьем жив светильник бытия. Благодари! Дыханье — жизнь твоя! Дыханье, дух живой! — Его почтил Творец всего, владыка вечных сил. Ты помни с благодарностью о том, Что почитаемо самим творцом! Ведь мыслишь ясно, видишь, слышишь ты И чувствуешь — покамест дышишь ты. Сознанье да сопутствует ему — Дыханию святому твоему. Ты душу будь всегда отдать готов Тому, кто твой защитник, друг и кров. Страшись о верности забыть своей, Нет сердцу испытанья тяжелей. В рассеянье, в самозабвенье ты Чем занят в этом вихре суеты? В твоих делах аллаху пользы нет… Смотри, чтоб не возникли грех и вред. Пускай твои заботы и дела — Впустую, но не делай людям зла! Противоядие тебе претит, Зачем же ядом кубок твой налит? Счастлив, коль друга ты сумел найти,— Ему вниманье сердца посвяти. Но устрашись насилье совершить, Страшись жестокость к людям проявить! Уж лучше пир веселый в майхане, Чем стон и слезы по твоей вине. Не тронь ничью казну, ничью семью И чти чужую честь, как честь свою. Друзей и собеседников найди, От гнета горя жизнь освободи. Увидя чудо розы молодой, В саду беседу избранных устрой. С любезностью, с изысканностью всей, Присущей мудрым, созови друзей. Чтоб с их приходом, радостна, светла, Как сад весенний, жизнь твоя цвела. В лачуге ль темной, в роскоши ль палат Будь щедрым, беден ты или богат. Ни серебра для истинных друзей И ни души своей не пожалей. Возрадуется пусть душа твоя, Когда вокруг тебя твои друзья. Здесь на разлуку все обречены. Как меч кривой, сверкает серп луны. Счастливец на земле любовь обрел, Воздвиг беспечной радости престол; Но, выкованный небом, меч кривой Обрубит ветви радости живой. Он неразрывных сердцем разлучит, Как вихрь закрутит, в стороны умчит. Таков в своих деяньях небосвод, Таков его ужасный обиход. О, если б от грозы его спаслись Прекрасный ирис, стройный кипарис. Как гости, все они в саду земном, Как братья, все они в кругу своем. О, если б сердце в мире повстречать, Способное на дружбу отвечать! Стремящийся к возлюбленной своей Да будет осчастливлен встречей с ней. Когда душой с любимой будет слит, Пусть он меня в тот миг благословит. Достигший здесь желанного всего, Пускай на лоне счастья своего Благодаренье поспешит изречь, Чтоб счастья цвет от бедствий уберечь. Пусть вечно благодарным будет он За благодать, которой наделен. И пусть создатель сущего всего Продлит и осчастливит жизнь его!