Поэмы

Навои Алишер

* * *

Лишь получил хакан такой ответ — Желания сердечного предмет, Он радостью настолько полон стал, Что весь Китай ему казался мал. Каких он ни придумывал наград, Все большего заслуживал Фархад. Сокровища подземных рудников? Нет! Им цена — не больше черепков! Сокровища морей? Что жемчуга, Что камешки, — цена недорога! Не знал хакан, чем сына одарить: Решил хакан хранилища открыть. Не говори — хранилища, не то: Сто рудников и океанов сто! Тех ценностей ни сосчитать нельзя, Ни в сновиденьях увидать нельзя. Владелец клада мудрости — и тот Лишь от рассказа горем изойдет. Туда вступивший проходил подряд Чрез сорок первых кладовых-палат. А в каждой — сорок урн. Не выбирай: Все золотом полны по самый край! А золота, хоть в каждой равный вес, Но что ни урна — то сосуд чудес. Так, золото в одной копнешь, как воск: Что хочешь делай, — разомнешь, как воск! И снова сорок кладовых-палат, Но здесь шелками очарован взгляд. По сорок тысяч было тут кусков Пленительных узорчатых шелков. Тут изумленью не было границ, Тут перворазум повергался ниц Пред красотою всяческих чудес И пред искусством ткаческих чудес. Не только шелк в кусках, — одежд таких Не выходило из-под рук людских. Не ведавшим ни ножниц, ни иглы, Земной им было мало похвалы. Так создавал их чародей-портной В своей сверхсовершенной мастерской. В одной из этих шелковых палат Хранитель показал такой халат, Что не один, а десять их надев На стройный стан любой из райских дев, Сквозь десять — так же розово-чиста — Прельщала б райской девы нагота… Для мускуса особый был амбар, Где на харвар навален был харвар. И если б счетчик разума пришел, И тысячной бы части он не счел Несметных драгоценностей: и он Был бы таким количеством смущен. Как кровь, был влажен там любой рубин, — Он слезы исторгал из глаз мужчин, А каждое жемчужное зерно Могло лишить и жизни заодно. Еще другое было чудо там: Хранилось тысяч сто сосудов там — Хрусталь и яшма. Годовой налог С большой страны их окупить не мог. Сто самых ценных выбрал казначей, — Мир не видал прекраснее вещей! Чем больше шах и шах-заде глядят, Тем больше оторваться не хотят. Глядят — и то качают головой, То

молча улыбаются порой… Но зрелищем пресыщен, наконец, Фархад заметил в стороне ларец. Как чудо это создала земля! Был дивный ларчик весь из хрусталя, — Непостижим он, необыден был. Внутри какой-то образ виден был, Неясен, смутен, словно был далек, — Неотразимой прелестью он влек. В ларце замок — из ста алмазов… Нет! То не ларец, то замок страшных бед! Ничем не отомкнешь его врата, — Так эта крепость горя заперта! Сказал Фархад: «Мой государь-отец! Хочу хрустальный разглядеть ларец: На диво все необычайно в нем, — Скрывается, как видно, тайна в нем. Чтоб разгадать я тайну эту мог, Пусть отомкнут немедленно замок!» Пытался скрыть смущение хакан, И начал с извинения хакан: «Нельзя твоей исполнить просьбы нам. Открыть ларец не удалось бы нам: Нет от него ключа — вот дело в чем, А не открыть его другим ключом. И сами мы не знаем, что таит Ларец, столь обольщающий на вид». Царевича не успокоил шах, В нем любопытство лишь утроил шах. Фархад сказал: «Что человек творил, То разум человеческий открыл, И, значит, размышления людей — Такой же ключ к творениям людей. А так как я во все науки вник, То трудностей пугаться не привык. Но если суть ларца я не пойму, То нет покоя сердцу моему!..» Но как Фархада шах ни вразумлял, Как ни доказывал, ни умолял, Царевич все нетерпеливей был, Настойчивее и пытливей был. И понял шах, что смысла нет хитрить, Что должен сыну правду он открыть. И приказал он отомкнуть замок, И зеркало из ларчика извлек. Магическое зеркало! Оно, — Столетьями в хрусталь заключено, Как в раковине жемчуг, — в том ларце Хранилось у хакана во дворце. Нет! Словно солнце в сундуке небес, Хранилось это зеркало чудес. Мудрец его украсить так решил, Что тайно сзади тайну изложил: «Вот зеркало, что отражает мир: Оно зенит покажет и надир; Четыреста ученых вместе с ним (С Платоном каждый может быть сравним) Над зеркалом трудились. Миру в дар Его оставил Искандар-сардар. Проникшие в начала и концы, Всеведущие в сферах мудрецы, Постигшие взаимосвязь планет, Обдумывали дело много лет, Счастливую отметили звезду И вдохновенно отдались труду. Кто зеркало найдет в любой из стран, Тот обретет в нем дивный талисман. Послужит только раз оно ему: Но что судьбой указано ему, Что неизбежно испытает он, Что скрыто смутной пеленой времен, — Будь горе или счастье — все равно: Оно явиться в зеркале должно. Но зеркало заключено в ларец. Его открыть решится лишь храбрец, Кто муки духа может побороть, Не устрашась обречь на муки плоть. Тот, кто замок захочет отомкнуть, Тот пусть узнает древней тайны суть: Есть мудростью венчанная страна. Зовется в мире Грецией она. Но и мудрейший среди греков грек — Лишь прах своей страны, лишь человек. Там каждый камень — жемчуг из венца Мудрейшего из мудрых мудреца; Любая травка там целебна, там Целебен воздух, все волшебно там; Что ни долина — то цветной ковер, Что ни вершина — небесам упор. Ты должен, человек, туда пойти. Знай, встретишь ты препятствия в пути. На трех последних переходах — три Опасности подстерегут. Смотри: На первом переходе — змей-дракон: Из божьего он гнева сотворен. А на втором — жестокий Ахриман, В нем — сила, злоба, хитрость и обман. Но самый трудный — третий переход: Там талисман тебя чудесный ждет. Три перехода трудных совершив, Препятствия на каждом сокрушив, Сверши последний переход, герой: Остановясь перед большой горой, — Пещеру обнаружишь в ней: она, Как ночь разлуки черная, черна. В пещере той живет Сократ-мудрец. Он, как Букрат, велик, стократ мудрец! [56] Войдешь в пещеру. Если старец жив, Утешит он тебя, благословив. А если грек премудрый мертв уже, Ты к вечной обратись его душе — И узел затруднений всех твоих Премудрый дух развяжет в тот же миг…» Вот что прочел взволнованный Фархад: Застыл, как очарованный, Фархад. И он с тех пор забыл питье, еду, Одною думой жил он, как в бреду. Все понял шах: пришла беда опять! Но сыну он решил не уступать. Царевич стал просить. Но каждый раз Он от хакана получал отказ. И, хоть упрямцем не был ведь Фархад, Стал, наконец, и требовать Фархад. Тут начал шах оттягивать ответ: То скажет «да», то снова скажет «нет». И сын страдал, и мучился отец. О, испытанье двух родных сердец!..

56

Он, как Букрат, велик, стократ мудрец! — Букрат — Гиппократ (460–356 гг. до н. э.), знаменитый греческий врач с острова Коса.

* * *

Дай, кравчий, мне пьянейшего вина! Задача мне труднейшая дана. Но сколь ни жестока судьба, — одно Есть средство побороть ее: вино!

ГЛАВА XX

ФАРХАД МЕЧТАЕТ О ПОДВИГАХ

Неотступные мечты. Объяснение с Мульк-Арой.

Фархад угрожает побегом из дому.

Напрасные увещевания. Хакан соглашается.

Отправление в Грецию

ГЛАВА XXI

ПОХОД В ГРЕЦИЮ

Беседа хакана с греческими мудрецами.

В пещере отшельника Сухейля.

Завещание мудреца Джамаспа.

Саламандровое масло. Смерть Сухейля

ГЛАВА XXII

ФАРХАД УБИВАЕТ ДРАКОНА

Снаряжение на первый подвиг.

Черная степь. Дракон.

Нечувствительность к огню.

Дракон унизан стрелами. Чудовище издыхает.

Сокровища в пещере дракона.

Меч и щит царя Сулеймана

ГЛАВА XXIII

ФАРХАД УБИВАЕТ АХРИМАНА

Снаряжение на второй подвиг.

Заколдованные джунгли. Ахриман.

Взлет Ахримана на воздух с горой в руках.

Сулейманов щит в действии.

Сокровищница Ахримана. Сулейманов перстень

ГЛАВА XXIV

ФАРХАД ДОБЫВАЕТ ЗЕРКАЛО МИРА

Снаряжение на третий подвиг.

Старец у ручья. Наставления Хызра.

Тропа к замку Искандара. Сторожевой лев.

Железный воин-истукан. Стрела попадает в цель.

Сто железных воинов Искандара. Зеркало мира

В тот час, когда уставший за ночь мрак Свой опускал звездистый черный стяг, И, словно Искандара талисман, Заголубели сферы сквозь туман, — Фархад, опять в доспехи облачась, На подвиг шел, препятствий не страшась. К ногам отца склонился он с мольбой — Благословить его на этот бой. Молитву перстня на коне твердя, Полдневный путь пустынею пройдя, Увидел он лужок невдалеке, Увидел родничок на том лужке. Тот родничок живую воду нес, — Он был прозрачней самых чистых слез. Верхушками в лазури шевеля, Вокруг него стояли тополя, И каждый тополь, словно Хызр живой, — Росою жизни брызнул бы живой! Фархад подъехал, привязал коня. У родничка колени преклоня, И, об успехе богу помолясь, Он в той воде отмыл печали грязь. Едва окончил омовенье он, Заметил в это же мгновенье он С ним рядом у живого родника Какого-то седого старика. Тот старец был в зеленое одет, Лицом, как ангел, излучал он свет, — Скажи, сиял он с головы до ног! И молвил старец ласково: «Сынок! Будь счастлив и все горести забудь. Я — Хызр. И здесь я пересек твой путь, Чтоб легче ты свершил свой путь отсель Чтоб счастливо свою обрел ты цель. Как Искандар, скитался годы я, Как он, искал живую воду я. Я вместе с ним ее искал и с ним Был бедствиями страшными казним. И с ним попал я в область вечной тьмы, Где ночь и день равно черней сурьмы. Однако одному лишь мне тогда Открылась та заветная вода, А Искандар воды не уследил — И жажду духа он не утолил. Гадать по звездным стал дорогам он, Стал знаменитым астрологом он. Он связывает нити тайных дел, Я их развязываньем овладел. Знай, Искандаров талисман, мой сын, Расколдовать могу лишь я один. Недаром называюсь Хызром я: Помочь тебе всевышним призван я. Теперь запомни: продолжая путь, Считать шаги усердно не забудь. Когда достигнешь лысого бугра, На горизонте вырастет гора, По виду — опрокинутый казан: Она и есть — тот самый талисман! С бугра спустясь, будь точен и толков: Двенадцать тысяч отсчитай шагов. Но так я говорю тебе, смельчак: Раскаяньем отмечен каждый шаг! Путь перейдет в тропу. Тропа — узка, Она ровна, но, словно лед, скользка. На двух ее обочинах — гранит, Острей мечей отточенных гранит. Чуть шаг ступил — и соскользнул с тропы. Скользнул — от раны не спасешь стопы. Кто слаб, тот, горько плача и крича, Вернется к водам этого ключа. Но сильный духом — отсчитает так Одиннадцатитысячный свой шаг. Тут будет крепость. На стальных цепях К ней лев прикован — воплощенный страх. Пасть у него — ущелье, а не пасть: Взглянуть нельзя, чтоб в обморок не пасть. Но смельчака, кто, страх преодолев, Пойдет на льва, не тронет страшный лев: Его судьба теперь в его руках. Врата твердыни — в тысяче шагах. За сто шагов — гранитная плита, — Натужься, сдвинь — откроются врата. Войдешь — стоит железный истукан: Вид — человека, воин-великан, И лук железный держит воин тот, И он стрелу на тетиву кладет, А та стрела — и камень просверлит. Такой дозорный в крепости стоит! Весь в латах страж от головы до пят, Горит, пылает жар железных лат. На грудь навешен, как метальный диск, Солнцеслепительный зеркальный диск: Вонзи в него стрелу со ста шагов, Не оцарапав и не расколов, — И вмиг — людоподобный исполин На землю рухнет. Но не он один: На крепостных стенах их сотня тут, — И все в одно мгновенье упадут, И замок-талисман в тот самый миг Откроется пред тем, кто все постиг. Но если кто в мишень и попадет, Но зеркало стрелою разобьет, — Все стрелы полетят в него — и он, Как жаворонок, будет оперен. Похож на клетку станет он, но в ней Не запоет отныне соловей… Все в памяти, сынок мой, сбереги: На всем пути считай свои шаги. Не делай шага на своем пути, Чтоб имя божье не произнести. Лишь пасть отверзнет лев сторожевой, Немедля в пасть ты бросишь перстень свой. Твой перстень отрыгнув, издохнет зверь. Поднимешь перстень и пойдешь теперь Еще на девятьсот шагов вперед: Плита тебе ворота отопрет. А зеркало стрелой не расколоть В тот миг тебе поможет сам господь. Ступай и делай все, как я сказал…» Прах перед ним Фархад облобызал — И в путь пустился, помня те слова; Шаги считая, он дошел до льва. Он бросил перстень в льва — и зверь издох: Дошел до камня — сдвинул, сколько смог, — И сразу же услышал голоса: Шум за стеной высокой поднялся. Но лишь открылись крепости врата, В ней смерти воцарилась немота. Глядит Фархад, не знает — явь иль блажь: Стоит пред ним железный грозный страж — И сто стрелков железных на стене Натягивают луки, как во сне. Молитвою сомнения глуша, Спустил стрелу царевич не спеша — И в средоточье зеркала, как в глаз, Не расколов его, стрела впилась. (Так женщина, к любимому прильнув И робко и томительно мигнув, Возобновляя страсть в его крови, Медлительно кладет клеймо любви.) Когда молниеносная стрела Покой в зеркальном диске обрела, Свалился вмиг железный Руин-Тен, И сто других попадали со стен… Освободив от истуканов путь, Свободно к замку-талисману в путь Пошел Фархад, и кованая дверь Сама

раскрылась перед ним теперь. Богатства, там представшие ему, Не снились и Каруну самому: И Запад и Восток завоевав, Тягот немало в жизни испытав, Сокровища из побежденных стран Свозил Руми в свой замок-талисман…

* * *

Был в середине замка небольшой, От прочих обособленный покой. Он вкруг себя сиянье излучал, Загадочностью душу обольщал. Фархад вошел, предчувствием влеком; Увидел солнце он под потолком, — Нет, это лучезарная была Самосветящаяся пиала!.. Не пиала, а зеркало чудес, — Всевидящее око, дар небес! Весь мир в многообразии своем, Все тайны тайн отображались в нем: События, дела и люди — все, И то, что было, и что будет, все. С поверхности был виден пуп земной. Внутри вращались сферы — до одной. Поверхность — словно сердце мудреца, А внутренность, как помыслы творца. Найдя такое чудо, стал Фархад Не только весел и не только рад, А воплощенным счастьем стал он сам, К зеркальным приобщившись чудесам… Оставив все на месте, он ушел, Обратно с дивной вестью он ушел. У родника он на коня вскочил, — Утешить войско и отца спешил. От груза горя всех избавил он, Свои войска опять возглавил он. Войска расположив у родника, С собой он взял вазира-старика — И в замок Искандара поутру Привел благополучно Мульк-Ару. Все для отца вручил вазиру он, Поднес ему и чашу мира он. [57] К стоянке лишь с вечернею зарей Пришел царевич вместе с Мульк-Арой… Когда фархадоликая луна, Сияющим спокойствием полна, Разбила талисман твердыни дня, И солнце-Искандар, главу склоня, Ушло во мрак, и легендарный Джем Незримо поднял чащу вслед за тем, — У родника живой воды вазир Устраивал опять богатый пир. Вино из чаши Джема пили там, До дна не пивших не любили там, Там пели о Джемшиде до утра, Об Искандаре, сидя до утра.

57

Поднес ему и чашу мира он. — Здесь: чаша мира — зеркало Искандара (см. прим. 28).

* * *

Эй, кравчий, пир мой нынешний укрась: Налей Джемшида чашу, не скупясь! Напьюсь — мне Искандаров талисман Откроет тайны всех времен и стран!

ГЛАВА XXV

ФАРХАД У СОКРАТА

Пещера Сократа. Тысячелетнее ожидание.

Предсказание судьбы Фархада.

Роковая любовь и бессмертная слава.

Свойства зеркала Искандара.

Когда Сократ зари свой светлый взор Уже направил на вершины гор И астролябией небесных сфер Осуществлял надмирный свой промер, — Фархад молитвы богу воссылал И буйного коня опять седлал. Не колебался, — верил свято он, Что путь найдет к горе Сократа он. Пошли за ним вазир и сам хакан, Но не гремел походный барабан: Войскам на месте быть велел Фархад, В охрану взял он лишь один отряд… Пустынную равнину перейдя, Цветущую долину перейдя, Остановились пред крутой горой: Земля — горсть праха перед той горой. В стекле небес лазурном — та гора, Вздымалась до Сатурна та гора. Она, как исполинский дромадер, Горбом касалась высочайших сфер. Вершина — вся зубчата, как пила… Нет, не пилой, — напильником была, Обтачивавшим светлый, костяной Шар, нами именуемый луной. Не сам напильник бегал взад-вперед, — Кость вкруг него свершала оборот. Но, впрочем, шар отделан не вполне: Изъяны в виде старца — на луне. [58] Не счесть ключей волшебных на горе, Не счесть и трав целебных на горе. Подножию горы — обмера нет, В подножии — числа пещерам нет, И так они черны, и так темны, — В них почернел бы даже шар луны. Внутри пещер немало гор и скал, Там водопадов грохот не смолкал, Текли там сотни озверелых рек, Вовек не прекращавших дикий бег. В пещерах гор пещерных не один Кровавый змей гнездился — исполин… Все о горе узнать хотел Фархад, И в чашу Джема поглядел Фархад. Он увидал все страны света в ней, — Воочию не видел бы ясней. Он на семь поясов их разделил И Грецию в одном определил. Затем в разведку взоры выслал он — И место той горы исчислил он. Вот перед ним вся в зеркале она, — Пещера за пещерой в ней видна. Он наяву не видел так пещер: Смотрело зеркало сквозь мрак пещер. И вот одна: приметы говорят, Что в ней живет великий грек — Сократ. Теперь Фархад нашел и тропку к ней. Все шли за ним, приблизясь робко к ней. Вошел царевич, зеркало неся: Пещера ярко озарилась вся. Препятствий было много на пути, — Казалось, им до цели не дойти. Вдруг — каменная лестница. По ней Они прошли с десяток ступеней И на просторный поднялись айван. Вновь переход кривой, как ятаган, И в самой глубине возник чертог… Как преступить святилища порог? Но голос из чертога прозвучал: Переступить порог он приглашал. Вошли не все, а лишь Фархад с отцом И с верным их вазиром-мудрецом, Как мысли входят в сердца светлый дом, Так, трепеща, вошли они втроем. Вступили в храм познания они — Ослепли от сияния они. То совершенный разум так сиял, То чистый дух, как зодиак, сиял. Свет исходил не только от лица, — Лучился дух сквозь тело мудреца. Кто, как гора, свой отряхнул подол От всех мирских сует, соблазнов, зол И, с места не сдвигаясь, как гора, Стал воплощеньем высшего добра, — Тот плоть свою в гранит горы зарыл, А дух в граните плоти он сокрыл. Но и сквозь камень плоти дух-рубин Лучился светом мировых глубин… Он в мире плотью светоносной был, Он отраженьем макрокосма был. Все было высокосогласным в нем, А сердце было морем ясным в нем, В котором сонм несметных звездных тел, Как жемчуг драгоценнейший, блестел! Лик — зеркало познанья божества, В очах — само сиянье божества. Где капля пота падала с чела, — Смотри, звезда сиять там начала. Лишь телом к месту он прикован был, А духом — странником веков он был. Любовь и кротость — существо его, А на челе познанья торжество. Перед таким величьем мудреца У всех пришедших замерли сердца, И дрожь благоговенья потрясла Упавшие к его ногам тела.

58

Изъяны в виде старца — на луне.— Видимый невооруженным глазом лунный диск на Востоке считается похожим на лицо старика.

* * *

Сократ спросил, как долго шли они, Как трудный путь перенесли они И через много ль им пришлось пройти Опасностей, страданий на пути. Но каждый, выслушав его вопрос, Как будто онемел и в землю врос. Сказал мудрец хакану: «Весь ты сед, И много, верно, претерпел ты бед, Пока моей обители достиг. Но не горюй, почтеннейший старик: Сокровища, которым нет цены, Тебе уже всевышним вручены. Но от меня узнай другую весть: Еще одна тебе награда есть. Великим счастием отмечен ты: Знай — будешь очень долговечен ты. Открылось мне в движении планет, Что жизнь твоя продлится до ста лет. А если посетит тебя недуг И раньше срока одряхлеешь вдруг, — Я камешек тебе сейчас вручу: К нему ты обратишься, как к врачу. Ты этот камешек положишь в рот, — Недуг твой от тебя он отвернет, И старческую немощь без следа Он устранит на долгие года…» А Мульк-Аре сказал он в свой черед: «И ты немало претерпел тягот, — Награду дать мне надо и тебе: Ту самую награду — и тебе. Одна опасность вам грозит троим, — И мы пред ней в бессилии стоим. Она — в соединенье двух начал, — Блажен, кто только порознь их встречал: Начала эти — воздух и вода. Всевышний да поможет вам тогда… Я все открыл вам…» Шаху с Мульк-Арой Кивнул Сократ учтиво головой И сам их до порога проводил. Фархада обласкал он, ободрил И так сказал царевичу: «О ты, Рожденный для скорбей и доброты! Свой дух и плоть к страданьям приготовь: Великую познаешь ты любовь. Тысячелетье уж прошло с тех пор, Как сам себя обрек я на затвор. Я горячо судьбу благодарю, Что, наконец, с тобою говорю. Ведь ждал все дни и ночи я тебя: Вот вижу я воочию тебя! Мой час пришел — я в вечность ухожу. Послушай, сын мой, что тебе скажу: Знай, этот мир для праведных людей — Узилище и торжество скорбей. Да, жизнь — ничто, она — лишь прах и тлен: Богатства, власть — все это духа плен. Не в этом смысл земного бытия: Отречься должен человек от «я». Найти заветный жемчуг не дано Без погруженья на морское дно. Тот, кто от «я» отрекся, только тот К спасению дорогу обретет. Дороги же к спасенью нет иной, Помимо жертвенной любви земной. Любовь печалью иссушает плоть, В сухую щепку превращает плоть. А лишь коснется, пламенно-светла, — И вспыхнет щепка и сгорит дотла. Тебе любовь земная предстоит, Которая тебя испепелит. Ее не, сможешь ты преобороть; Ты обречен предать страданьям плоть. Отвержен будешь, одинок и сир, Но озаришь своей любовью мир. Слух о тебе до дальних стран дойдет, Он до южан и северян дойдет. Твоей любви прекрасная печаль Затопит и девятой сферы даль. [59] Твоя любовь, страданьем велика, Преданьями пройдет и сквозь века. Где б ни были влюбленные, — для них Священным станет прах путей твоих. Забудет мир о всех богатырях, О кесарях, хаканах и царях, Но о Фархаде будут вновь и вновь Народы петь, превознося любовь!..» Сократ умолк, глаза на миг закрыл И, торопясь, опять заговорил: «Пока глаза не смеркли, я скажу: О том волшебном зеркале скажу, Которое ты вынул из ларца В сокровищнице своего отца. Когда железный латник-великан, Хранивший Искандаров талисман, Сквозь зеркало, что ты стрелой пробил, Сражен тобой молниеносно был, — То расколдован был в тот самый миг И первый талисман — его двойник. Когда вернешься в свой родной Китай, Ты свойство талисмана испытай, — Открой ларец — и в зеркало смотри: Что скрыл художник у него внутри, Проступит на поверхность. Ты узришь Ту, от кого ты вспыхнешь и сгоришь. Начнется здесь твоей любви пожар, — Раздуй его, благослови пожар. Но знай: лишь раз, мгновение одно Виденье это созерцать дано. Откроет тайну зеркало на миг, Твоей любви ты в нем увидишь лик, Но ни на миг виденья не продлить. Твоей судьбы запутается нить: Ты станешь думать лишь о ней теперь, Страдать ты будешь все сильней теперь, И даже я, хранитель всех наук, Не угасил бы пламя этих мук. Так, на тебя свои войска погнав, Схватив и в цепи страсти заковав, Любовь тебя пленит навек. Но знай: Как ни страдай в плену, как ни стенай, Но кто такой любовью жил хоть миг, — Могущественней тысячи владык! Прощай… Мне время в вечность отойти, А ты, что в мире ищешь, обрети. Порой, страдая на огне любви, Мое ты имя в сердце назови…» На этом речь свою Сократ пресек: Смежив глаза, почил великий грек, Ушел, как и Сухейль, в тот долгий путь, Откуда никого нельзя вернуть… Теперь Фархад рыдал, вдвойне скорбя: Оплакивал Сократа и себя. И шаха он и Мульк-Ару позвал И вместе с ними слезы проливал. Затем со свитой вместе, как могли, Положенною долею земли Навечно наделили мудреца, — Устроили обитель мертвеца.

59

Затопит и девятой сферы даль. — За семью небесными сферами, в которых движутся планеты, по представлению восточных астрономов, находится еще девять небес, далее следует «неподвижное небо». Выражение «до девятой сферы» — означает до самого возможного предела высоты.

* * *

Когда Фархад хакану сообщил, Что грек ему великий возвестил, То старый шах едва не умер: столь Великую переживал он боль. Была судьба нещадна к старику!.. Печально возвращались к роднику. Когда же солнце мудро, как Сократ, Благословило собственный закат, То ночь — Лукман, глубоко омрачась, [60] Над ним рыдала, в траур облачась. Хакан устроил поминальный пир, Хоть и обильный, но печальный пир. В ту ночь пришлось вино погорше пить, — В чем, как не в горьком, горе утопить?

60

То ночь — Лукман, глубоко омрачась.— Лукман — легендарный арабский мудрец и врач, которому приписывается множество метких афоризмов и изречений.