Поэтический нарцисс
Шрифт:
Авария на станции
Электричества нет – на станции очередная авария,
Но мобильный заряжен на сто. Хорошо!
Набрала и, пока вызов шёл,
У меня желанье прошло разговаривать.
А ведь надо, мучительно просит душа,
Надо уже объясниться – секунда до края!
И вообще, может, это мой единственный в жизни шанс
Материализации рая.
Возможно, больше уже не захочется
И
И я, возможно, буду рассказывать, что одиночество
(Господи правых!) может быть позитивным.
Буду идти по улице одиноко,
Выделывать строчки плохо рифмованного стиха
И с праведным гневом морщиться и вздыхать,
Когда кто-то, цитируя, путает Бродского с Блоком.
Позвонить? Сказать? Воспитанье постылое!
Нагло сказать обо всём и прямо?
Так он посчитает, что я позвонила пьяной.
(Как в прошлые четыре раза – каюсь, было).
Нет, так думать можно и до рассвета!
Брошусь к окну: мерзкое-мерзкое марево.
Всё, набрала! Взял. «Привет! А… у тебя есть свет?
Нет? Так это… На станции, говорят, авария».
Со стороны
Под стоны ночи – грязной, пьяной –
Под треск стекла, вслед громким «ахам»
На в ноль убитом фортепьяно
Ты отфальшивливаешь Баха.
«На бис,» – бормочет завсегдатай,
Ты лист проигрываешь снова,
И смотришь девушкам в глаза ты,
Как каждый старый Казанова.
И в их глазах – слезливо-красных,
Умытых в похоти и лени,
Ты видишь пропасть меж прекрасным
И самым страшным во Вселенной.
Ты вспоминаешь, как по нотам
Играл когда-то в полном зале,
Как ящером из чёрных гротов
Тебя глаза людей терзали,
Как лился гром оваций жаркий,
Верней и лучше всяких музык,
Как ты встречал с букетом в парке
Твою единственную Музу.
И там, вдыхая воздух пряный,
Что рвался в душу, рвался в двери,
Был без вина до бреда пьяным
И в счастье юношески верил.
Теперь один в воскресный вечер,
Надев пальтишко цвета саван,
За упокой поставить свечку
Приходишь в храм для православных.
И ты не знаешь, старый демон,
Что Бог, знаток земной стихии,
Счёл подражанием Эдему
Сюжет твоей перипетии.
Любовница Зевса
Над озером гладким, за белой туманной завесой,
В неведомом синем лесу,
Где
Там вылепил скульптор любовницу Зевса.
От солнца лучей покрасневшие нежные щёки,
И бель опускаемой томно руки,
И в волосы впитые розы-венки,
И взгляд не по-женски глубокий.
Богиня, поющая песнь, царица,
Смеётся, вино неразбавленным пьёт,
Последняя сволочь при виде её
Мгновение просит остановиться.
Над озером птицы кричат – их крики разносятся эхом.
Как жаль, что натурщицы плоть холодна!
Но знаю я точно, смеялась она
Когда-то особенным смехом.
Сейчас обречён её голос молчать меж сосен дремучего леса,
Но раньше, когда становилось темно,
Смеялась она, а в душе ли смешно –
Ей было неважно, любовнице Зевса.
Смеялась она, и, на горы взойдя, забыв все обиды и муки,
На пасмурный мир поглядев свысока,
Она убеждала его – простака! –
Что Небо – ничьё и отдастся в хорошие руки.
Разлучники
Как будто чудо совершилось
Над этой гладью голубой,
Как будто всё вокруг ожило –
Мы снова встретились с тобой.
Мы говорили об ушедшем,
Сидели около цветов,
И на цветах ютился шершень
У рек-нектаров берегов.
Он пел о чём-то грустном-грустном,
Он обходил зелёный шип
И знал, нас разлучили гнусно
Две непутёвые души.
Но снова мы соединились,
Для нас блестит в траве роса,
Над нами солнце, а над ними
Всегда суровая гроза.
В лоне замка
Они любили в лоне замка
В палящем утреннем пурпуре,
Они кружились в центре зала,
Как два весёлых корабля,
Что беззаботно тянет в бурю.
Горела яркая свеча,
И потолок, лазурный свод,
Знал новый танец наперёд,
Торжественно орган звучал.
Как два весёлых корабля,
Они кружились, с бурей споря
И море страстное деля,
Весь мир считая страстным морем.
Слеза
Слеза. Солёная, круглая, злая,
Встречая веснушек золото на пути,
По розовой мягкой щеке сползает,
Шепчет: «Воздай ему! Отомсти!»
«Кому?» – сонный рассудок спрашивает.
«Тому, кто душе не давал ни покоя, ни отдыха!» –