Поэтика за чайным столом и другие разборы
Шрифт:
Напротив, «позитивное спряжение» в просталинском стихотворении Мандельштама «Средь народного шума и спеха…» (1937) звучит лирично, уязвимо и фаталистично:
Средь народного шума и спеха,
На вокзалах и пристанях
Смотрит века могучая веха
И бровей начинается взмах.
Я узнал, он узнал, ты узнала,
А теперь куда хочешь влеки —
B говорливые дебри
В ожиданья у мощной реки <…>
Такое добровольно-принудительное, покорно-соборное слияние с превосходящими силами народа и власти вполне в духе выявляемой мной «парадигматической» конструкции. Ее облегченный и безоговорочно оптимистический аналог представлен, например, в припеве известной песни на слова Роберта Рождественского «Родина моя» (муз. Давида Тухманова; 1979):
Я, ты, он, она,
Вместе — целая страна,
Вместе — дружная семья,
В слове
«мы»
— сто тысяч
«я»!
Здесь время уже настоящее, и для сомнений в объективной истинности высказывания места не остается.
Отсылка к языковым парадигмам как воплощению истины — давняя поэтическая традиция. В «Стансах к Маркизе» Пьера Корнеля (1658) седеющий поэт предупреждает надменную молодую красавицу о неизбежности старения и делает это, спрягая глагол ^etre (‘быть’) в двух временах и двух лицах (приведу оригинал, свой буквальный перевод и поэтический — Майи Квятковской):
Le m^eme cours des plan`etes
R`egle nos jours et nos nuits.
On
m’a vu
ce que
vous ^etes,
Vous serez
ce que
je suis.
[Букв. перевод: ] Один и тот же ход планет / Управляет нашими днями и ночами. / Меня видели таким, какая Вы есть, / Вы будете такой, каков есть я.
Наш день уходит без возврата
Путем всеобщим бытия;
Таким, как Вы, я был
когда-то.
Вы станете такой, как я.
Мысль, как видим, опять фаталистического типа, и тон, как и у Бендера, назидательно-иронический. Наступление старости так же закономерно, как движение планет и спряжение глаголов, но поэту уже нечего терять — задуматься следует адресатке.
Этот мотивный кластер уходит в глубокую древность. Вот 40-я эпиграмма из VI книги Марциала (и перевод Ф. А. Петровского):
Femina
praeferri potuit
tibi nulla, Lycori:
praeferri
Glycerae femina nulla
potest.
haec
erit
hoc quod tu: tu
non potes esse
quod haec
est.
tempora quid
faciunt
! hanc
volo,
te
volui.
Было
никого тебе, Ликорида.
Но никого
предпочесть
нынче Гликере
нельзя.
Будет
она, как и ты, но такой, как она, ты
не будешь:
Время всесильно! Тебя
жаждал,
а
жажду
ее.
Перевод почти буквально точен, с той небольшой разницей, что в первых двух строках спрягается глагол potere (‘мочь’): «ни одна <…> не могла предпочесться тебе <…> ни одна не может предпочесться Гликере» (тот же глагол проходит и в третьей строке: «ты не можешь быть, как она»), а в последней фигурирует не «время», а «времена» (что можно понимать и в грамматическом смысле). Латинское спряжение (= система времен) властвует над красотой и человеческими страстями.
Таблицы глагольных спряжений / склонений существительных (судьба, судьбы, судьбе…) и наборы личных местоимений (мы, вы они, оне…; я, ты, он, она…) — самый удобный материал для воплощения темы «полной обязательности, всеобщности, универсальности закона»[767]. Близко к таким грамматическим парадигмам располагаются лексикографические — наборы лексем, образующих то или иное семантическое поле. На этом построено полуфольклорное стихотворение, приписываемое композитору А. К. Лядову (1855–1914):
Не могу ходить, не могу стоять,
Не могу сидеть, не могу лежать,
Надо будет посмотреть,
Не могу ли я висеть
[768]
.
Инфинитивы ходить, стоять, сидеть, лежать, несущие сюжет миниатюры, как бы исчерпывают репертуар привычных положений тела и тем более неотвратимо влекут за собой переход к остающемуся единственно возможному — висеть; каламбурное осмысление этой позы делает ее последней во всех смыслах. Примечательна свойственная большинству наших примеров интонация отчужденного философского приятия суровых законов жизни. Здесь она эффектно усилена тем, речь ведется в 1-м лице, о собственной жизни и смерти, но ведется как бы со стороны, в тоне экпериментаторского приятия[769].