Поэты пражского «Скита»

Малевич Олег Михайлович

ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА

I

Вечерняя звезда в Господнем синем Храме Затеплилась, как малая свеча. День уходил, презрительно влача Свой алый шлейф над мертвыми полями, Оглядываясь медленно туда, Где в Божьем вечном голубом притворе О человечьей радости и горе Сияет трепетно вечерняя звезда.

II

Кто, Благостный, вверху ее возжег Прозрачными и тихими руками Над смертными распутьями дорог. Над этими печальными холмами? О мудрых? О воюющих? О ком? Она горит все чище и прекрасней И светится в притворе голубом, Всех

ранее и всех позднее гаснет. А, может быть, о том, кто на земле Всего лишь робкий и печальный путник, Кто, как матрос на дальнем корабле, Мечтой о береге отсчитывает будни?

III

Ранним утром свеча погаснет, Синей струйкой потянет чад. В это время земля прекрасней, Потому что люди молчат. И в поля, и в лесные чащи Сотни звезд упадут росой. Будет мир простой, настоящий, Окропленный Божьей слезой. «Русская мысль». 1923. № 3–5

ШНЕЛЬЦУГ [63]

63

Скорый поезд (нем.).

В край красных фесок и долам, В преддверье пламенного юга Я мчусь, зачем — не знаю сам. На крыльях мощного шнельцуга. Гляжу в окно и жду с тоской, Что с каждым часом ближе к цели… И мне хотелось на покой, Скажу я вам. На самом деле! И вот вдали передо мной Встают знакомые картины: И Джемер с снежною главой, И волны пенистые Дрины… Я слышу вновь по вечерам И тонкий голос муэдзина, И шум из уличных кафан, И запах жареного «мнина». Какой здесь милый уголок. Какая чудная картина! Я ожил вдруг, здесь впрямь восток, Здесь скуки нет и нету сплина. Но день спешит, за ним другой, А дальше третий, так и мчатся, И ожидаю я с тоской, Когда придется расставаться. Покину я цветущий край, Как нежно любящего друга, И кину с горестью «прощай» Из окон мощного шнельцуга! Белград, 1924 «Эос». 1924. № 2

КАВАЛЕРИЙСКАЯ БАЛЛАДА

I

«Ротмистр, сегодня в разъезд — Ваш эскадрон. Но смотреть — не считать звезд И не ловить ворон!» Усмехнулся. — «Никак нет, честь полка не уроним!» Повернулся И скомандовал: «По коням!»

II

Скользкий лязг мундштуков и стремян От шоссе — справа по три — и в чащу. Сердце пьет голубой туман. Воздух вдаль все пьянее и слаще… За холмом, перелеском, в овражки И на изволок — прямо в рожь. — Эх вы, сашки-канашки! — От судьбы не уйдешь!.. И вот — Из-за леса, справа. Отчетливо — пулемет… Марш — марш! И в лаву… …Небо упало так резко, Землею набился рот. А из перелеска Все еще пулемет Колыбельную песню поет и поет…

III

Открыл глаза — и было небо снова Сверху холодным, бледным и пустым. И призрачным, как легкий серый дым, Как память у тифозного больного. Лежал, смотрел и чувствовал, как кровь Стучит в висках чуть слышной мелкой дрожью. Нет никого. От боли морща бровь, Назад — в лесок пополз тихонько рожью. Дополз. Вздохнул. Поднялся и — бежать… Забился в чащу. Завязал рубашкой Плечо с кровавой раной — и опять Через кусты, лощины и овражки… Весь день блуждал. Под вечер

вышел Как раз к селу, к плетню последней хаты. Дождался тьмы. Бог милостив — пошел. «Впустите… И воды… за плату»…

IV

Хозяин посмотрел волком. Усмехнулся — «Набили холку!» Но пустил ночевать. Странно. И даже перевязали рану. Правда, не он, а дочь. И вот — ночь. …На сеновале Мыши Скреблись и шуршали. Сквозь крышу Месяц Серебряным пальцем шарил. «Если найдут — повесят…» Не спится. Опустив ресницы, Лежал и вспоминал. В прошлом году в Одессе, Да, да, в тот же день, Кажется, у Семадени, Пил вино и стрелял в свою тень И хотел целовать колени У подошедшей к столу. Засмеялась. — «Мальчик — и глупый. Для этого есть губы»… Ночью бродили по молу. Сначала Учил он кавалерийским сигналам И как развернуть эскадрон. А после она — Как расстегивать кнопки на женских платьях, Пьянить без вина В умелых объятьях, И целовать тягуче и сладко… А потом. Днем — На вокзале в эшелон посадка, Переезд И в ночной бой. И так же сеть звезд — Над головой…

V

Вдруг — Проснулся. «Кто тут?» Снова стук. И шепот — «Вставайте, за вами идут. Я не могу вам помочь». Убежала. Дочь. Выглянул. А за хатами — Пробираются трое С винтовками и ручными гранатами. Дело простое… Пригнулся — и в тень. За углом Перескочил через плетень И к лесу бегом. Снова на воле. Ищи ветра в поле… Через лес — в овраг. Оглянулся, замедлил шаг. Лег в кусты и к земле прижался. — «Есть еще на свете жалость!»

VI

Докладывали командиру полка. Слушал, высокой, худой, С сединой на висках — «Заняли лощину у леска, Где погиб разъезд ротмистра Эн, Обыскали всю рожь — не нашли трупа. Вероятно, попал в плен». «Да… А жаль — молодой И погиб так глупо. Сообщите в штаб о нем, Завтра переход. — В три подъем».

VII

В городе, в штабе, в приемной Звякали шпорами. С улыбкою томной Кланялись напомаженными проборами, Просили в очередь, чтобы не было давки И наводили справки. «Ротмистр Эн? — Да, да — в разъезде Его эскадрон Был окружен. Пропал без вести… — Вестовой, воды! Ради Бога, сядьте. Вы так побледнели… Выпейте… Еще нет беды… Подождите. На прошлой неделе Один тоже пропал без вести Из их же отряда, Нашелся и вернулся к своей невесте. А плакать совсем не надо. Эти губы должны улыбаться… Ведь — да?..» — Для живых слова найдутся… Только для мертвых — никогда…

VIII

Всходила в третий раз луна И в небе плакала над полем. И третью ночь, таясь, без сна Шел к югу, позабыв о боли. Днем спал и прятался во ржи, А ночью шел вперед по звездам И по полям, как волк, кружил. Стараясь обойти разъезды. Но чувствовал, как пустота Вокруг него растет все глуше, И сердце, замирая, душит При каждом шорохе в кустах…