Поэзия английского романтизма XIX века

Скотт Вальтер

Уйти во тьму, угаснуть без остатка, Не знать о том, чего не знаешь ты, О мире, где волненье, лихорадка, Стенанья, жалобы земной тщеты; Где седина касается волос, Где юность иссыхает от невзгод, Где каждый помысел — родник печали, Что полон тяжких слез; Где красота не доле дня живет И где любовь навеки развенчали.

IV

Но прочь! Меня умчали в твой приют Не леопарды Вакховой квадриги [537] , — Меня крыла Поэзии несут, Сорвав земного разума вериги, — Я здесь, я здесь! Кругом царит прохлада, Луна торжественно взирает с трона В сопровожденье свиты звездных фей; Но темен сумрак сада; Лишь ветерок, чуть вея с небосклона, Доносит отсветы во мрак ветвей.

537

Не

леопарды Вакховой квадриги… — То есть не на колеснице бога вина Вакха (в которую, по античной легенде, запрягаются леопарды) устремляюсь я к тебе, а на крыльях Поэзии.

V

Цветы у ног ночною тьмой объяты, И полночь благовонная нежна, Но внятны все живые ароматы, Которые в урочный час луна Дарит деревьям, травам и цветам, Шиповнику, что полон сладких грез, И скрывшимся среди листвы и терний, Уснувшим здесь и там, Соцветьям мускусных, весенних роз, Влекущих мошкару порой вечерней.

VI

Я в Смерть бывал мучительно влюблен, Когда во мраке слушал это пенье, Я даровал ей тысячи имен, Стихи о ней слагая в упоенье; Быть может, для нее настали сроки, И мне пора с земли уйти покорно, В то время, как возносишь ты во тьму Свой реквием высокий, — Ты будешь петь, а я под слоем дерна Внимать уже не буду ничему.

VII

Но ты, о Птица, смерти непричастна, — Любой народ с тобою милосерд. В ночи все той же песне сладкогласной Внимал и гордый царь, и жалкий смерд; В печальном сердце Руфи, [538] в тяжкий час, Когда в чужих полях брела она, Все та же песнь лилась проникновенно, — Та песня, что не раз Влетала в створки тайного окна Над морем сумрачным в стране забвенной.

538

В печальном сердце Руфи… — Руфь — героиня библейской Книги Руфь; богач Вооз увидел ее, когда она работала в поле, и взял ее в жены, ее потомком был царь Давид.

Подобно большинству лучших стихотворений Китса, к концу «Оды соловью» возрастает пластичность и рельефность изображения и все большую роль играет звукопись.

VIII

Забвенный! Это слово ранит слух, Как колокола глас тяжелозвонный; Прощай! Перед тобой смолкает дух — Воображенья гений окрыленный. Прощай! Прощай! Напев твой так печален, Он вдаль скользит — в молчание, в забвенье, И за рекою падает в траву Среди лесных прогалин, — Что было это — сон иль наважденье? Проснулся я — иль грежу наяву?

Май 1819

Ода греческой вазе

Перевод В. Потаповой

[539]

I

Покоя девственной невестой став, Замедленного времени безвестный Приемыш, дай услышать твой прелестный, Душистый слог историка дубрав. Какое, в лиственном венке, преданье Твой стан объемлет? Это — люди? Боги? Аркадию иль Темпе видит глаз? И что это за девы-недотроги? Что за погони, бегства, умыканья, Тимпаны, флейты, бешеный экстаз?

539

Ода греческой вазе. — Впервые опубликована в сборнике 1820 года. По всей вероятности, Китса вдохновила на написание этого едва ли не лучшего у него стихотворения античная мраморная ваза с барельефным изображением древней религиозной процессии, которая стоит в парке лондонского дворца Холланд-Хауз, принадлежащего роду баронов Холланд.

2

Напев звучащий услаждает ухо, Но сладостней неслышимая трель. Играй, но не для чувственного слуха, — Душе играй, беззвучная свирель. Любовник дерзкий, ради поцелуя, Ты, юноша, в тени густого древа, Не сможешь песни оборвать своей. Но, о блаженстве близком не тоскуя, Живи: не знает увяданья дева, Не осыпается листва с ветвей!

3

Как счастливы деревья (в их природе — Не разлучаться никогда с весной!) И счастлив молодой творец мелодий, Что обладают вечной новизной. Блаженный мир любви непреходящей, — Любви счастливой, с трепетным объятьем И вечно молодым своим теплом! Не страсти человеческой, дарящей Лишь скорбью расставанья, сердца сжатьем, Челом горячим, пересохшим ртом.

4

Что за народ спешит увидеть требу? Разубранную телку тянет жрец. Она мычит, как бы взывая к небу. В цветах — ее бока, ее кострец. Тот городок, что у реки ютится Или на взгорье, с мирной цитаделью, Благочестивым утром опустел. И ни одна душа не возвратится Сказать — куда ушли, с какою целью? Безмолвным вечно быть — его удел.

5

Аттическая

форма! Безупречность Мужей из мрамора, и дев, и трав, Чуть-чуть примятых, и листвы дубрав. Ты молча дразнишь мысль мою, как вечность! О пастораль холодная! Со света Нас поколенья сгонят, суета Придет иная с ними; ты ж, нисколько Не потускнев, скажи им: «Красота — Есть правда, правда — красота. Вы это Знать на земле обязаны, — и только!»

Май 1819

Ода Меланхолии

Перевод Е. Витковского

[540]

I

Не выжимай из волчьих ягод яда, [541] Не испивай из Леты ни глотка, И Прозерпине для тебя не надо Сплетать из трав дурманящих венка; Для четок не бери у тиса ягод, Не позволяй предстать своей Психее Ночною бабочкой, пускай сова Тебя не кличет, и пускай не лягут Над тенью тени: став еще темнее, Печаль твоя останется мертва.

540

Ода Меланхолии. — Впервые опубликована в сборнике 1820 года.

Полный комментарий см. в Примечаниях (верстальщик).

541

Не выжимай из волчьих ягод яда. — В оригинале упомянут аконит, растение, сок которого служил составной частью многих колдовских снадобий. Ягоды тисаядовиты, сделать из них четки — означает: непрерывно размышлять о смерти.

II

Но если Меланхолия туманом Внезапно с неба низойдет к земле, Даруя влагу травам безуханным, Срывая каждый холм в апрельской мгле, — Тогда грусти: над розою пунцовой, Над блеском радуги в волне прибрежной, Над несравненной белизной лилей, — А если госпожа с тобой сурова, То завладей ее рукою нежной, И чистый взор ее до дна испей.

III

Она дружна с Красою преходящей, С Весельем, чьи уста всегда твердят Свое «прощай», и с Радостью скорбящей, Чей нектар должен обратиться в яд, — Да, Меланхолии горят лампады Пред алтарем во храме Наслаждений, — Увидеть их способен только тот, Чей несравненно утонченный гений Могучей Радости вкусит услады: И во владенья скорби перейдет.

Май 1819

Ода к осени

Перевод Б. Пастернака

[542]

Пора плодоношенья и дождей! Ты вместе с солнцем огибаешь мызу, Советуясь, во сколько штук гроздей Одеть лозу, обвившую карнизы; Как яблоками отягченный ствол У входа к дому опереть на колья, И вспучить тыкву, и напыжить шейки Лесных орехов, и как можно доле Растить последние цветы для пчел, Чтоб думали, что час их не прошел И ломится в их клейкие ячейки. Кто не видал тебя в воротах риг? [543] Забравшись на задворки экономий, На сквозняке, раскинув воротник, Ты, сидя, отдыхаешь на соломе; Или, лицом упавши наперед И бросив серп средь маков недожатых, На полосе храпишь, подобно жнице; Иль со снопом одоньев от богатых, Подняв охапку, переходишь брод; Или тисков подвертываешь гнет И смотришь, как из яблок сидр сочится. Где песни дней весенних, где они? Не вспоминай, твои ничуть не хуже, Когда зарею облака в тени И пламенеет жнивий полукружье, Звеня, роятся мошки у прудов, Вытягиваясь в воздухе бессонном То веретенами, то вереницей; Как вдруг заблеют овцы по загонам; Засвиристит кузнечик; из садов Ударит крупной трелью реполов И ласточка с чириканьем промчится.

542

Ода к осени. — Ода впервые опубликована в сборнике 1820 года. В этом произведении Китс воскрешает традицию, восходящую еще ко временам Гесиода (см. поэму «Труды и дни») или Вергилия (см. «Георгики»): изображение человеческой жизни в тесной связи с сезонными изменениями плодоносящей природы. Он возвращается от романтически-созерцательного восприятия природы к деятельному. Сын конюха, не знавший древнегреческого языка и бывший не в ладах с латынью, стеснявшийся своей «необразованности» и по этой причине постоянно отвергавший дружбу получившего университетское образование Шелли, Китс обладал поразительной способностью интуитивного постижения культуры минувших веков.

«Ода к осени» — последняя из «великих од» Китса, завершающая знаменитый цикл из шести од 1819 года (при жизни было опубликовано только пять). Отдельные образы ее, возможно, навеяны строфами 30, 37 и 38 седьмой части седьмой книги поэмы Спенсера «Королева фей».

Помимо публикуемого в основном корпусе книги перевода Б. Л. Пастернака, существует известный перевод того же стихотворения, принадлежащий С. Я. Маршаку.

Перевод С. Я. Маршака приведен в Примечаниях (верстальщик).

543

Кто не видал тебя в воротах риг? — В изобразительном искусстве средних веков, эпохи Возрождения и далее вплоть до начала XIX в. осень часто изображалась в образе человека, выполняющего хозяйственные и полевые работы.