Поэзия английского романтизма XIX века

Скотт Вальтер

32

Так прошептав, рукою осторожной Коснулся он ее закрытых век, — Но нет — разрушить чары невозможно, Их растопить трудней, чем горный снег, Чем лед, сковавший гладь широких рек; А лунный свет бледнел. Сказать короче, Казалось, не откроются вовек Девичьи зачарованные очи — Во власти колдовства необычайной ночи.

33

Порфиро лютню в руки взял тогда, Коснулся струн. Аккорд раздался длинный, Молчанье разрушая без следа: La belle dame sans merci [458] — напев старинный Встревожил слух прекрасной Маделины. Она во сне вздохнула — и напев Умолкнул. Оборвался сон невинный, — Сверкнули очи, в миг один прозрев, — А юноша застыл, как мрамор, побледнев.

458

Безжалостная красота (франц.).

См. прим. к стихотворению Китса того же названия (прим. 526).

34

Того, кто ей приснился, несомненно, Перед

собой увидела она: Мучительно свершалась перемена, Почти прогнав очарованья сна — Красавица была изумлена И поскорей заснуть желала снова, Но медлила, волнения полна, Столь робким видя юношу младого, Что перед ней стоял, не говоря ни слова.

35

Она сказала: «Милый, что с тобой? В моих ушах еще не отзвучали Те клятвы, что шептал мне голос твой. И не было в твоих глазах печали — Они огонь прекрасный излучали… О, возврати, верни свой голос мне, Таким же стань, каким ты был вначале — Еще побудь со мной, в прекрасном сне, Не покидай меня в холодной тишине».

36

Такою речью сладостной Порфиро Был зачарован и воспламенен. Как яркая звезда среди эфира Сверкнет, спеша взойти на небосклон, Как в аромат, что розой порожден, Вплетет фиалку нежную природа, — Так он вошел в ее прекрасный сон. А за окном — бушует непогода, И медленно луна спустилась с небосвода.

37

Темно. Зернистый снег стучит в стекло. «Нет, я не сон, мой ангел светлоокий!» Темно. Метелью все заволокло. «Да, ты не сон! Зачем же в путь далекий Пустился ты? Кто так погряз в пороке, Что нас оставил в комнате вдвоем? Но знай, что покидаешь ты, жестокий, Лишь горлинку с надломленным крылом, — Тебя не прокляну… Но ты оставь мой дом!»

38

«О Маделина! Милая невеста! Моих очей светлейшая звезда! Я лишь затем проникнул в это место, Чтоб стать твоим вассалом навсегда, — Я пилигрим, и на пути сюда Мне встретились тревоги и ненастья, Но ничего из твоего гнезда, Кроме тебя самой, не стану красть я, — Молю, доверься мне — пред нами годы счастья!

39

Чу! Слышишь голос вьюги колдовской, — Он нас зовет. Вставай, моя родная! Заря близка, и день не за горой, — Спеши за мной, сомнения не зная, — Скорей, в дорогу! Братия хмельная Не в силах ни подняться, ни взглянуть, Над кружками рейнвейна засыпая. Сквозь снег и вереск предстоит нам путь На юг, где замок мой, где сможем отдохнуть».

40

И подчинилась Маделина. Скоро, Превозмогая робость и испуг, Она шагнула в темень коридора, Хотя чудовищ видела вокруг. За ней ступил ее влюбленный друг, И в сумраке рассвета мутно-сером Не доносился ни единый звук — Лишь сквозняки скользили по шпалерам, По вытканным на них галантным кавалерам.

41

Как призраки, в широкий темный зал Они прошли к железным балюстрадам У входа, где привратник мирно спал С огромною пустой бутылкой рядом; Он приподнялся и окинул взглядом Свою хозяйку, снял с дверей замок, Откинул цепь — и вот конец преградам: Свирепый страж у двери снова лег, И юная чета ступила за порог.

42

О, сотни лет, должно быть, пролетели, — Следы влюбленных стерты, сметены… В ту ночь барон метался по постели, И всех его гостей душили сны: Вампиры, черти, ведьмы, колдуны. Анджела утром умерла от страха, Над ней молитвы были прочтены… Сто тысяч «Ave» [459] не спасли монаха, И он заснул навек средь ледяного праха.

1819

459

Ave— католические молитвы «Аве, Мария» («Богородице, дево, радуйся»).

ИЗ ПОЭМЫ «ЭНДИМИОН»

[460]

«Прекрасное пленяет навсегда…»

Перевод Б. Пастернака

Прекрасное пленяет навсегда. К нему не остываешь. Никогда Не впасть ему в ничтожество. Все снова Нас будет влечь к испытанному крову [461] С готовым ложем и здоровым сном. И мы затем цветы в гирлянды вьем, Чтоб привязаться больше к чернозему Наперекор томленью и надлому Высоких душ; унынью вопреки И дикости, загнавшей в тупики Исканья наши. Да, назло пороку Луч красоты в одно мгновенье ока Сгоняет с сердца тучи. Таковы Луна и солнце, шелесты листвы, Гурты овечьи, таковы нарциссы В густой траве, так под прикрытьем мыса Ручьи защиты ищут от жары. И точно так рассыпаны дары Лесной гвоздики на лесной поляне. И таковы великие преданья О славных мертвых [462] первых дней земли, Что мы детьми слыхали иль прочли.

460

Из поэмы «Эндимион». — Первый отрывок представляет собой первые двадцать два стиха большой поэмы, написаннон Китсом в 1817 году.

Античный миф о любви юноши Эндимиона и богини луны, известный Китсу главным образом в переработках английских поэтов XVI–XVII веков (Дрейтона, Лили, Джонсона), послужил основой для аллегорического произведения, в первой части которого воспевается красота природы, во второй — чувственная любовь, в третьей — сострадание, а в четвертой и последней — с ними чудесным образом объединяется и оказывается тождественной им чувственная любовь. Главная мысль поэмы, — идея торжества земной жизни с идеальной, намеренно усиленная переводчиком, — в отрывке еще только намечается.

461

Нас

будет влечь к испытанному крову… — Неточность перевода: у Пастернака «дом» возводится в идеал прекрасного, в оригинале прекрасное предоставляет людям «свой кров».

462

…о славных мертвых… — В оригинале цитата из «Времен года» английского поэта середины XVIII в. Томсона.

Последние три строки отрывка переведены Б. Л. Пастернаком весьма вольно, к тому же он опустил дальнейшие два стиха, завершающие мысль Китса.

1817

Гимн Пану

Перевод Е. Витковского

…и пел огромный хор: «О ты, кто свой раскидистый шатер Восставил на шершавые стволы Над морем тишины и полумглы, Цветов незримых и лесной прохлады; Ты наблюдаешь, как гамадриады Расчесывают влажные власы, И бессловесно долгие часы Внимаешь песне тростника в воде В местах пустынных и злотворных, где Плодится трубчатый болиголов, И вспоминаешь, грустен и суров, Как за Сирингой долго гнался ты Сквозь травы и кусты, Внемли тебе слагаемый пеан, Великий Пан! О ты, кому тревожно и влюбленно Воркуют горлицы в листве зеленой, Когда ступаешь ты через луга, Что солнцем обрамляют берега Твоих замшелых царств; кому несет Смоковница с почтеньем каждый плод; Кому любой обязан жизнью злак — Цветущие бобы, пшеница, мак; Кому в полях широких спозаранок Возносятся напевы коноплянок И для кого зеленый свой покров Сплетают травы; крылья мотыльков Тебя встречают праздничным нарядом, — Так очутись же с нами рядом, Как ветер, что над соснами возник, — Божественный лесник! О ты, кому, вольны и своенравны, Спешат служить сатиры или фавны, Чтоб зайца на опушке подстеречь, От коршуна ягненка уберечь — Поживу для прожорливой утробы; Иль пастухов из сумрачной чащобы Вернуть на им желанную тропу; Иль, к берегу направивши стопу, Ракушки собирать с прибрежных гряд, Чтоб их кидать исподтишка в наяд И за деревья прятаться в усмешке, Когда они чернильные орешки И шишки юных пихтовых дерев Друг в друга целить станут, осмелев, — Во имя эха над долиной дикой — Явись, лесной владыка! О ты, кто взмахи ножниц без конца Считает, чтобы за овцой овца Ушла остриженной, — ты, в рог трубящий, Когда кабан, придя из темной чащи, Пшеницу топчет, — ты, поля свои Спасающий от бурь и спорыньи, — Творитель звуков, что из-под земли Доносятся на пустошах, вдали Средь вересков лиловых угасая, — Ты отворяешь двери, ужасая Безмерным знаньем неземных пучин, Дриопы славный сын, Узри к тебе идущих без числа С венками вкруг чела! Останься необорною твердыней Высоким душам, жаждущим пустыни, Что в небо рвутся, в бесконечный путь, Питая разум свой, — закваской будь, Которая тупой земли скудель Легко преобразует в колыбель, — Будь символом величия природы, Небесной твердью осенившей воды, Стихией будь, летучею, воздушной, — Не будь ничем иным! — И мы, послушно Собравшись посреди лесных полян, Тебе возносим радостный пеан, — Внимай же хору голосов, звучащих В твоих ликейских чащах!»

1817

СТИХОТВОРЕНИЯ

Сонет к Байрону

Перевод В. Левика

[463]

О Байрон! Песней сладостной печали Ты к нежности склоняешь все вокруг, Как будто с арфы, потрясенной вдруг Сочувствием, рыданья в прах упали, И чтоб они не смолкли, не пропали, Ты осторожно поднял каждый звук, Дал волшебство словам душевных мук, Явил нам скорбь в сияющем хорале. Так темной туче отсвет золотой Дарит луна, идя тропой дозорной, Так жемчугом блестит убор простой, Так жилками мерцает мрамор черный. Пой, лебедь гордый, песнь разлуки пой, Дай нам упиться грустью благотворной.

463

Сонет к Байрону. — Вероятно, самый ранний сонет Китса. Опубликован в 1848 году (посмертно). Произведения Байрона в дальнейшем вызывали у Китса раздражение; в «Дон Жуане», к примеру, он увидел «насмешку над самыми ужасными происшествиями жизни». Однако творчеству Байрона Китс, по-видимому, обязан зарождением той мысли, которая пять лет спустя получила глубочайшее художественное воплощение в «Оде меланхолии» и которая еще робко намечена в сонете, — мысли о двуединстве радости и печали. В этом же сонете впервые появляется любимый Китсом образ луны.

Декабрь 1814

Сонет к Чаттертону

Перевод В. Левика

[464]

О Чаттертон! О жертва злых гонений! Дитя нужды и тягостных тревог [465] ! Как рано взор сияющий поблек, Где мысль играла, где светился гений! Как рано голос гордых вдохновений В гармониях предсмертных изнемог! Твой был восход от смерти недалек, Цветок, убитый стужей предосенней. Но все прошло: среди других орбит Ты сам звездой сияешь лучезарной, Ты можешь петь, ты выше всех обид Людской молвы, толпы неблагодарной. И, слез не скрыв, потомок оградит Тебя, поэт, от клеветы коварной.

464

Сонет к Чаттертону. — Впервые опубликован в 1848 году.

ЧаттертонТомас. — См. прим. 120. «Он самый чистый писатель английского языка, — подлинный английский идиом среди английских слов», — так отозвался о Чаттертоне Китс в одном из писем 1819 г.; его памяти посвящена поэма «Эндимион».

465

Дитя нужды и тягостных тревог… — Чаттертон происходил из семьи потомственных могильщиков.