Поэзия и поэтика города: Wilno — — Vilnius
Шрифт:
Из этих странствий, из перипетий эмиграции вырастает в поэзии Венцловы миф своей Одиссеи, своей Итаки — об этом писали в связи с творчеством поэта, да и сам Венцлова отмечал, что «Одиссея» осталась среди «лучших воспоминаний юности» [420] . Однако в его мифе отразился, несомненно, и современный негармоничный мир романа Джеймса Джойса «Улисс», в котором классические парадигмы перевернуты. У Джойса ключевой мотив «Одиссеи» — возвращение — неоднозначно переосмыслен в личном плане; сюжет предстает во многих вариациях; и как общий итог и урок возвращения — неотделимые от этой темы горечь, забвение и предательство (стоит учесть, что сам Венцлова в конце 1960-х годов переводил три эпизода из «Улисса» на литовский язык [421] ). Вживание в этот миф о возвращении оказалось пророческим — Вильнюс вновь стал доступен поэту, как и страна, ставшая свободной.
420
Например, в статьях: Mitaite D. Человек и мир в творчестве Томаса Венцловы // Naujos idejos ir formos Baltijos salu iteraturose. Vilnius, 1999. P. 18–21; Mitaite D. Томас Венцлова, Иосиф Бродский: диалог поэтов // Studia Russica XVIII. Budapest, 2000. С. 184. Об этом Т. Венцлова рассказал в интервью, см.: James'as Joyce'as lietuviskai // Venclova
421
Venclova Т. Vilties formos. P. 69.
Вот стихотворение, написанное позже, когда уже стало возможным возвращение и привычным стало посещать родные места и другие города бывшей империи, — «Силлабические строфы» (1996; из сборника «Взгляд из аллеи», 1998):
Заезжий из дальних краев, замри на месте. Звезда над сосновым лесом очнулась вроде, чуть потускневшая, заспанная. Долина запружена строем башен, в ее замесе — ничто и разум, огонь и глина, в ее природе — вневременность: как родник она или роза. Шуршит под ногами гравий. Огонь и глина. За сточной канавой вяжут улицы петли. Заброшенный мир! Сколько дней, месяцев, лет ли тому он запросто был обозрим с откоса. Между набережной и полосой платформы пространство давней вины, известняка; едкий от нищеты неона леденеет воздух; ржавеющий ключ в кармане — есть слепок с формы — каким-то чудом! — пространства, оно же — в клетке желанья, в гуле эфира, в снах; как когда-то, ты мог бы его пересечь — днем ли, при звездах — вслепую, словарь человечий взрастив из властных его ветров, взрастив виноградник гласных из проливного дождя и арочного алюмината. Ты говорил лишь о нем, и радар Господень ощупывал путаницу его крестов, оград сцепленья, ты бы вовек не заблудился здесь (на этом, во всяком случае, свете). Мрак подворотен, желчь, предательство, озлобленье бывших друзей, могилы, дверей проемы, заколоченные досками, — ты знал, — ответом и ценою будут твоему возвращенью на Итаку. Вашему нынешнему воплощенью повезло: вы встретились. …Видишь только песчаный холм невысокий, склон волнистый, местное видишь барокко, размышляя о смерти, о царствии ли небесном.422
Венцлова Т. Граненый воздух. С. 65–66.
В этих строках несомненна перекличка со стихотворением К. Кавафиса «Итака», которое Венцлова перевел на литовский язык, — Венцлова дает свой ответ на предупреждение, высказанное греческим поэтом:
…чтоб достигнуть острова в старости обогащенным опытом странствий, не ожидая от Итаки никаких чудес. Итака тебя привела в движенье. Не будь ее, ты б не пустился в путь. Больше она дать ничего не может. Даже крайне убогой ты Итакой не обманут. Умудренный опытом, всякое повидавший, Ты легко догадаешься, что Итака эта значит [423] .423
В ожидании варваров: Мировая поэзия в переводах Иосифа Бродского. СПб., 2001. С. 93.
Стихотворение Кавафиса переводил и Бродский, к которому также обращен монолог из «Силлабических строф» Венцловы, — как и к Милошу, еще одному поэту из этого «триумвирата» и тоже переводчику этих стихов Кавафиса, уже на польский язык. Для всех троих миф Итаки проецируется на личный миф. Знаки Вильнюса проступают в стихотворении «По ту сторону пролива» («Anapus sasiaurio» [424] ); но, в отличие от «Осени в Копенгагене», на сей раз перед нами не узнавание, а внесение, вписывание в иную, весьма отдаленную, топографию (речь идет о Гибралтаре) вильнюсских черточек городского пейзажа и архитектуры: статуй атлантов одного из дворцов. И связывает Вильнюс с Гибралтаром все тот же миф: именно здесь титан Атлант поддерживал небесный свод, здесь же, на Гибралтарском проливе, возвышались Геркулесовы столпы Одиссея, так что вспоминание своего города, своей Итаки становится неизбежным.
424
Venclova Т. Reginys is alejos. P. 51.
Стихотворение «Uzupis» («Заречье», 1998) [425] переносит читателя в вильнюсский уголок со своими легендами и преданиями, полными артистических ассоциаций. Кафе на берегу реки, напоминающей Тибр (теперь уже в родном городе проступают знаки городов иных), увиденное через много лет, наводит на элегические размышления:
В сутолоке лип, у камней прибрежных, где течет поток торопливый, с Тибром схожий, с бородатыми двумя «Gilbey's» пью, стаканы, сумерки с дымом. Их не знаю. Знал родителей только. [426]425
Venclova Т. Trys eilerasciai // Baltos lankos. 1998. № 10. P. 7.
426
Венцлова Т. Граненый воздух. С. 82.
Кафе как место встречи для беседы, разговора, общения за чашкой или за рюмкой — место знаковое: «В кофейнях и
427
Марков Б. «Сайгон» и «Слоны» — институты эмансипации? / Отв. ред. Л. Морева // Метафизика Петербурга: Сборник статей. Вып. 1. СПб., 1998. С. 141. В статье объясняются некоторые важные культурные составляющие этого явления и локуса.
428
Там же. С. 145. Ср. с драматическим заострением темы в философских выкладках современного израильского писателя Эфраима Бауха: «Разве пьянство не отдушина от диктата, власти, страха, некий разрешаемый тоталитаризмом любых мастей способ спасти душу и окончательно не обезуметь?» (Баух Э. Иск Истории. Ч. 9. Пророки безвременья и безумия: Батай, Фуко, Паточка// Окна (Тель-Авив). 2005. 10 февр. С. 34).
429
Тарасов В. Трио. Вильнюс: Baltos lankos, 1998 (есть глава «Кафе „Неринга“).
Возвращаясь к прибрежному кафе в стихотворении Венцловы «Заречье», отметим, что оно оказывается как бы подсвеченным ореолом другого кафе из юности автора. Стихотворение словно бы продолжает прерванный много лет назад разговор — оказывается, что собеседников поэта «…волнует то же, что и меня когда-то»:
Что ж, сменяются поколенья. Шорох диктофона, щелканье. О, вопросы те же, что и я задавал когда-то: есть ли смысл в жалости или страданьи и возможно ли искусство вне нормы.Общность подтверждается и явной автоцитатой из стихотворения «В Карфагене много лет спустя»: «То, что было удачей, то, что было мукой, /одинаково расплавляет огонь» [430] . «Заречье» завершается неизбежным сравнением поколений и в то же время каким-то повторением, возвращением на круги своя:
Точно был таким же, покуда странной не был испытан судьбой, других, впрочем, судеб не лучше. Знаю: зло пребудет, слепоту можно отчасти развеять и стихи значительней сновиденья. Часто просыпаюсь перед рассветом и без страха чувствую: близко время, когда новое поколенье вкусит слово, соль и хлеб, увидит облако и руины, и когда мне выпадет лишь свобода.430
Venclova Т. Reginys is alejos. P. 14.
431
Венцлова Т. Граненый воздух. С. 82.
Город, на этот раз точно обозначенный, становится местом подведения итогов, спокойного оглядывания назад, и сравнение маленькой речки Вильняле (Виленки) с Тибром оказывается очень уместно в этом контексте, как и нота трагизма. Таково и стихотворение «Стык» (2001 г.) с его спокойной интонацией раздумья. Может быть, оно чуть напоминает поздние стихи Милоша, посвященные родным местам, увиденным через много лет:
Ну что ж, коли судьба велела, будь, здесь, у дверей в отчизну. Этот угол, глухой трехкратный стык похож на участь твою. Торчащий столб, внушавший ужас в иные времена; и виадук дугой суровой рассекает пустынь. Траву, где холодеет детство, тронь. Теперь ты дома. Тройственное море шумит в ракушке ночи. Часовой, которого не будет больше… Воздух, тоскующий по голосу, — твой дом.432
Стихи Томаса Венцловы в переводах Виктора Куллэ // Русская мысль (Париж). 2001. 13–19 сент. С. 8.
433
Venclova Т. Sankirta. Eilerasciai. Vilnius, 2005. P. 46 (Стык. Стихотворения).