Поэзия Латинской Америки

Коллектив авторов

ДЕЛЬМИРА АГУСТИНИ [259]

Перевод И. Чежеговой

Невыразимое

Да, скоро я умру, и я умру так странно: меня не жизнь, не смерть и не любовь убьет, но мысль меня убьет, немая, словно рана… Знакома ли вам боль, которую несет мысль непомерная, что гложет неустанно и плоть и душу вам, но чей не зреет плод? Не жжет ли вас звезда, что гаснет безымянной и, мстя, сжигает вас, но света не дает? Голгофа вечная! Нести в себе все время бесплодно-цепкое, губительное семя, нутро мне рвущее безжалостным клыком! Но как от рук Христа ждут чуда воскрешенья, так жду я: вдруг дождусь я чуда озаренья, коль семя прорастет невиданным цветком!

259

Дельмира Агустини(1886–1914) — одна из крупнейших уругвайских поэтесс, прославившаяся уже первым своим сборником «Белая книга» (1907). Рубен Дарио предсказывал ей самое блистательное будущее, однако жизнь ее трагически оборвалась в 1914 году. До этого времени Агустини опубликовала «Утренние песни» (1910) и «Пустую чашу» (1913). Обе эти книги интимной лирики имели шумный успех.

Мечта о любви

Была в мечте моей вначале страсть и сила: как шумный водопад, она во мне бурлила, как в бурю океан, безумием больна, сметала жизнь мою, как ураган, она. Потом мечта моя поникла, как светило, чья предзакатная глава воспалена улыбкой

огненной, но, как мольба, грустна улыбка: всю печаль в ней солнце отразило. Теперь в мечте моей — восторг, печаль и смех, все сумраки земли, цветенье радуг всех, как идол, хрупкая, сильна, как божье имя, над жизнью властвуя, встает мечта моя: и поцелуй горит, свой аромат тая в цветке, чьи лепестки оборваны двоими.

Чудесный челн

Челн приготовьте мне, чтоб был, как мысль, просторным, пусть «Тенью» иль «Звездой» он будет наречен, ни ветру, ни руке не будет он покорным, но будет волен он, прекрасен и умен. Пусть поведет его биением упорным то сердце, коему нездешний снится сон, и, словно божьих рук объятьем чудотворным, пусть вынесет меня в любую бурю он. Челн нагрузить хочу я всей моей печалью, и в нем, как лилия, приманенная далью, по воле волн пущусь в нездешние края… Мой челн, душа моя! Каких ждать приключений, случайных радостей, глубоких откровений в пути? Уж ни мечтать, ни жить не в силах я.

Новый род

Будь я твой поводырь, Эрос, в царстве твоем, я бы властью твоею слепой повелела, чтобы тело любимого пало огнем на мое среди роз распростертое тело. Я нектаром его опою, чтобы в нем страсть, как ястребов стая, кружила и злела, чтоб навстречу тем ястребам в теле моем стая розово-белых голубок взлетела. И, как змеи, пусть руки его обовьют мой податливый стебель… И с губ моих пьют губы мед мой, что я для него собирала… Жду, как сева горячая ждет борозда: будет брошено семя в меня, и тогда роду светло-безумному дам я начало!

ФЕРНАН СИЛЬВА ВАЛЬДЕС [260]

Гитара

Перевод Г. Шмакова

Гитара, ты всем надоела, твои струны оборванные, словно космы, висят. Ты похожа на женщину, непричесанную растрепу, которой нет дела до того, что о ней говорят. Нудишь старую песню, тянешь все ту же унылую ноту, твое заунывное тренканье в горле стоит колом. Ты похожа на первую красотку селенья, которой все мужчины твердят об одном. Ты раскинула руки, лениво потягиваешься в однозвучной ритмичной тоске, ты молчишь, и рот твой щербатый растягивается в зевке. Гитара, у тебя нет возлюбленного; кто тебе говорит о любви, — без любви и при всех обладает тобой, благодарные слушатели глазеют и хлопают в этот час надругательства над твоей чистотой. Гитара, у тебя нет возлюбленного, с настоящим мужчиной много лет не была ты один на один. Нос не вешай, гитара, он придет, ты останешься с ним с глазу на глаз, и, мужскую ласку изведав, ты родишь счастливую песню, молодую, звенящую над землей!

260

Фернан Сильва Вальдес(р. 1887) — поэт и драматург. Печататься начал рано; в молодости отдал дань ультраизму. Его перу принадлежат такие сборники, как «Вода времен» (1921), «Поэмы родины» (1925), «Южный романсеро» (1938). Опубликовал и несколько книг детской поэзии. По замечанию уругвайского поэта и критика Цум Фельде, для него характерен «степенно-доверительный тон, шероховатый стиль с типично креольской надрывной грустью».

Милонга для всех

Перевод М. Самаева

Чтобы пропеть эту песню, я в руки беру гитару; нет лент у нее на грифе, и нет у нее футляра; это не бог весть какая — это простая гитара. Пусть и креол и гринго сядут со мною рядом — ни одного не обижу я ни намеком, ни взглядом; я их ценю обоих и одинаково рад им. Я не нуждаюсь в лентах — голос бы не фальшивил; только б на дереве полом струны под пальцами жили; если поет гитара, ленты на ней — как чужие. Пою потому, что должен, хотя б я и был не замечен и за столом обойден или хулою встречен, хотя б полопались струны или погасли все свечи. Всем интересно будет то, что сказать мне нужно: всем — и креолам и гринго, хватит земли, нам суженой, и мы внутри одинаковы, разные лишь наружно. Что ж до различий этих — так я, друзья, отвечу: солнце и воздух Америки сблизят обличья и речи; ну, а душа… нет ни белой, ни черной — есть человечья. Нашей земли уроженец и пришлый из-за границы, тот, кто родил креолов здесь и успел прижиться, — оба земли этой дети, словно маис и пшеница. Здешний закон — для всех он: закон не глядит на цвет; каждому право работать, каждому пища и свет — ведь между мозолями бедных, ей-богу, различий нет. Я гаучо и рад бываю любому, кто любит труд, — издалека ль он пришелец или родился тут; все, чьи руки в мозолях, в мой дом, как друзья, войдут. Но, земляки, учтите и уж не обессудьте: здесь мы людей сверяем по совести и по сути; пусть вы с пустым карманом — полны достоинства будьте. Как бы то ни было — всех вас за земляков признаю: и здешних и пришлых — сумевших найти здесь отчизну свою; об этом пою как гаучо и как человек пою.

СЕРАФИН ХОСЕ ГАРСИА [261]

Романс о невеселом пахаре

Перевод Г. Шмакова

Тянет и тянет упряжка лемех, режущий поле, иней на черных комьях блещет россыпью соли. Вспорото бороздою брюхо земли упругой, пахнет она душисто, ластится к грубому плугу. Дрозд с белоклювой голубкой, по полю шествуя чинно, роются в черных комьях, ищут червей и личинок. Тянет и тянет упряжка, топчет землю-смуглянку, блещет сахарный иней, выпавший спозаранку. Пахарь идет за плугом, брови насупив хмуро, медью сверкает кожа в дымке раннего утра. Он молчаливей камня, не услыхать его пенья, голову низко понурив, бредет он печальною тенью. Соком багряной черешни утро подкрасило небо, глину гончар мешает, славно посуду лепит. Пахнет горько и пряно: в поймах весна хлопочет, нежный прозрачный воздух дышит клейкостью почек. Тает белая морозь, гибнут

черные беды, вот и сентябрь-мальчишка пляшет среди побегов. Облака космы седые крыльями режет аист, и красногрудая птица с криком над лугом летает. Солнце бросает охапки света на луг ароматный, день наполняет котомку цветом лаванды и мятой. Тянет и тянет упряжка, путь ее долог и труден, новой жизни поклажу дарит сентябрь людям. Что ж он так поскупился, пахарю за старанья не дал ветки надежды, алых роз обещанья? Ах, невеселый пахарь! Горло тоска сдавила, в черных глазах печальных горе твое застыло. Как на ветру загрубели руки твои в мозолях, стали шершавы, как корни, солнцем спаленные в поле. Снова земля подарит людям колосья литые, хлынет зерно рекою, но в закрома чужие. Землю опять пропитает сладостный запах хлеба, снова с зерном янтарным в город повозки уедут. Пахарь, готовься к севу, поле режь бороздою, новый хлеб уродится, станет новой мукою. Тянет и тянет упряжка, в двери сентябрь стучится, в зарослях трав зеленых снова весна искрится. Пахарь мой невеселый, пашешь ты землю чужую! Сколько зерна ты сеешь, а корку жуешь сухую.

261

Серафин Хосе Гарсиа(р. 1908) — народный поэт, продолжатель традиций поэзии гаучо. Основные книги: «Горькая земля» (1938), «Грязь и солнце» (1941).

КАРЛОС САБАТ ЭРКАСТИ [262]

Радость моря

Перевод А. Эйснера

Радость моря! Радость моря! Радость моря! Соленые волны пляшут, несутся, штурмуют. Вольные вихри вгрызаются в водную толщу и катят валы за валами. Белая пена вскипает вдали, там, где темные скалы стоят под зеленой водой. Радость моря! Радость моря! Радость моря! Охотничьи рога ветра наполняют густым гуденьем перламутровые раковины островов. О, исступленная музыка, дикие стоны и крики, судорожные аккорды волн сумасшедших и ветра и соли морской. Радость моря! Радость моря! Радость моря! Вот он космический час, час разнузданности океана, его черные легкие выдыхают мрачнейшие ураганы. Солнце огненными руками отворяет в тучах голубые двери, но смерч перекручивает мачты и принуждает корму и днище корабля кричать смолеными и злыми голосами. Радость моря! Радость моря! Радость моря! Среди грохота воды, среди седых валов и резких вихрей, средь острых скал и островов печальных танцует вместе с кораблем мое распахнутое сердце, под музыку раскованных страстей. Радость моря! Радость моря! Радость моря! Волна разбивается о преграду, ветер разрывается о преграду, гроза и море сражаются против всяких преград. Ах, упоение, безумие, жар, судороги, бешенство, бред! Утесы раскалываются и взлетают, рифы сшибаются с ревом, острова вопят каменными грудями, маяки свистят и вздымают руки в белых кристалликах соли! Радость моря! Радость моря! Радость моря! Глаза мои сияют ликованием, насквозь пропитанный горькой пеной, я плыву на корабле, погружающемся носом в опасность. Меня хлещут яростные порывы бури, вокруг встают беспощадные горы воды, и рычат бездонные недра океана. О свобода, чудесная свобода, трепетная, безграничная, страстная, трагедийная — бесконечное веселье стихийных сил! Сердце мое, смотри: волна бьется о свои пределы, ветер бьется о свои пределы, океан разрушает все пределы!.. И сердце мое танцует вместе с палубой, плачет и жалуется, поет и смеется. Я жду мгновения встречи с роковым утесом, о который разобьются в щепки эти старые доски, и огромная волна понесет в божественные страны к новой неведомой и высокой судьбе мое бледное, вытянутое и светящееся тело, — огромная волна, стучащая в последний предел. Радость моря! Радость моря! Радость моря!

262

Карлос Сабат Эркасти(р. 1887) — поэт, драматург, философ, литературовед. Темы его поэзии всегда величественны: это Земля, Человек, Слово, Космос… Монументальны и сами его стихи, насыщенные сложными образами, нередко восходящими к символике индуизма и античности. В юности отдал дань идеям анархизма. Основные книги: «Человечьи стихи» (1922), «Морские эклоги и поэмы» (1922), «Гимны сущему» (1949) и др. Опубликовал также ряд работ, посвященных творчеству Максима Горького, которого считал «величайшей фигурой на рубеже столетий».

ХУАНА ДЕ ИБАРБУРУ [263]

Перевод И. Чежеговой

Мятежница

На челн я твой взойду мятежницей, Харон, пусть тени остальных неслышно точат слезы иль тихо молятся, боясь, чтоб чей-то стон не породил в глазах твоих немой угрозы. Разбудит мертвый челн мой дух живой и дикий: как жаворонок в нем я буду плыть и петь, рассыплю, как фонарь, я голубые блики и воды мрачные заставлю просветлеть. Да, я мятежницей взойду на челн Харона: слезинки не пролью и не издам ни стона, как ни бесись, старик, мой гордый нрав кляня, нет, не принудишь ты меня к повиновенью, с челна я не сойду сама покорной тенью, как варвар — пленницу, ты вынесешь меня.

263

Хуана де Ибарбуру(Хуана Фернандес, р. 1895) — одна из ярких представительниц «женской» поэзии Латинской Америки. Первые ее книги — «Язык бриллиантов» (1919), «Холодный кувшин» (1920), «Дикий корень» (1922), — исполненные мягкой лиричностью и любовью к родной земле, принесли ей широкую известность; Ибарбуру была даже провозглашена «Хуаной Американской». Однако более поздний этап ее творчества отмечен печатью религиозного мистицизма и экзальтированной скорби.

Дикий корень

Цивилизацией сыта по горло: хочу свободной быть, хочу счастливой быть! На пышной клумбе я цвету, как все, покорно, но корень дикий мой не дам я обрубить!

Нежное чудо

Мои руки… О чудо! Они вдруг расцвели! Розы, розы на пальцах моих проросли! Расцвели мои руки от возлюбленных уст: от твоих поцелуев руки — розовый куст! Возвещая о чуде, по тропинке я мчусь, и я плачу от счастья и от счастья смеюсь! Как отрадно смеяться и не сдерживать слез, — и, о чудо, весь воздух полон запахом роз! Но, меня лишь завидев, шепчут люди кругом: — Помешалась бедняжка… Отвести ее в дом… Что кричит: будто розами руки цветут и на пальцах ее — розы, розы растут! Ах, несчастные! Нет, не для них чудеса; только в то они верят, что видят глаза: розы только в саду им увидеть дано, только в поле для них созревает зерно… Все должно иметь линию, форму и цвет, остальное для них — просто выдумки, бред. Не поймут, коль услышат: — О радость моя! — Им знакома лишь радость от еды и питья… Пусть ославят безумной, пусть в темнице сгноят, заперев меня на семь засовов подряд, пусть у двери оставят свирепого пса, чтоб забыла и думать я про чудеса… Все равно буду петь: мои руки цветут и на пальцах моих розы, розы растут! И почует, встревожась, тюремщик мой — пес, как темница наполнится запахом роз!