Верь зрительной трубе, а не глазам,верь лестнице, но никогда ступенькам,крылу — не птице,и верь себе, себе и лишь себе.Верь лишь стакану, чаше — не вину,верь трупу — не живому,злодейству — не злодею,и верь себе, себе и лишь себе.Верь только многим, а не одному,верь брюкам — не ногам,руслу, а не теченью,и верь себе, себе и лишь себе.Верь окнам, но не доверяй дверям,поверь не в девять месяцев, а в мать,в судьбу, а не в счастливый жребий,и верь себе, себе и лишь себе.
Приветствие предвестнику
Перевод Э. Гольдернесса
Склонившийся, как пальма, славянин,спокойный, бесконечный англичанин,германец — к солнцу вечно только боком,увертливый француз, туманный швед,весь
в преувеличеньях итальянец,испанец с чистотой страстей звериныхи небо,ветрами пригвожденное к земле,да поцелуй предела на плечах…Лишь ты являешь миру, большевик, —дыша всей грудью, глубоко, взахлеб, —свои ошеломляющие планы,свой облик человека и отца,свой мощный пыл влюбленногои душу,столь перпендикулярную моей,тепло твоей руки по телефону,неутомимость, праведника локти,нетронутый твой паспорт и улыбку.Трудясь во имя человека, ты, —пока в пустом бездействии мы вязнем, —творишь, ломаешь, строишь, убиваешь;по протяженности твоих смертей,по широте целебнейших объятийя вижу: ты со вкусом ешь и пьешь,в твоих глаголах зеленеют травы.А потому я жаждал бы иметьтвой убежденный жар в броне холодной,твой взгляд, нас проникающий насквозь,твои индустриальные шаги,шаги иной, не нашей, новой жизни.И я привет тебе шлю, большевик!Стремясь схватить за горло эту слабость, —одно из жутких испарений жизни, —природный сын добра и зла,живущий часто суетою слов,приветствую тебя, затем, что ты лишьпонять умеешь, в ком я каждый деньопаздываю,в ком я промолчал,в ком был я слеп.
X. Сабогаль. «Амаута». 1927 г.
Черный камень на белом камне
Перевод А. Гелескула
Я умру под парижским дождемв день, наверно, припомненный мною.Я умру — и вот так же, ручьем,весь четверг будет лить за стеною.Как сегодня, в четверг, — когда ноюткости рук и в оконный проеммне в последнем сиротстве моемвиден путь, где я шел стороною.Умер Сесар Вальехо. До гробабили все его, били со злобой,а ведь он им не сделал вреда,и свидетели — нищие крохи,кости рук, четвергов череда,одиночество, дождь и дороги…
Гитара под звук ладоней
Перевод А. Гелескула
Здесь, между намии сумраком нашим,возьми себя за руку с верой и болью,концы нашей жизни мы наскоро свяжеми ужин поделим — и смерти дадим ее долю.Иди же со мною,останься со мною во имя мое, дорогая,взяв на руки сердце, шагни в это пламя ночное,и скользнем в тишину, от себя на носках убегая.Останься со мной и с собою — да, и с собою, —и нас поведет мостовая,шагающих в ногу, навстречу шагов разнобоючеканить шаги расставанья.О темные души, пока, наконец, просветимся!Пока не вернемся!..Пока не вернемся — простимся.Что мне ружья, послушай, —какое мне дело до ружей,если пуля в концеименною печатью мне станет!Что мне ружья — и что тебе пули,если вкус твоих губ, как дымок револьвера, растает!Да, красивая, этой же ночьютяжесть нашей звезды испытаем руками незрячих,а потом, я прошу тебя, очень,спой немного — и вместе заплачем!И этой же ночью движением слитным, бесследным, —твоя беззаветность с моею тревожностью рядом, —уйдем от себя, неразлучно…Пока не ослепнем!Пока не заплачемнад нашим последним возвратом!Сюда, в эту ночь,приведи себя — нежно, за руку,мы ужин поделим — и смерти дадим ее долю,И что-нибудь спой —окажи мне такую услугу, —под наигрыш сердца в ладонь ударяя ладонью…Пока до другого свиданья! Пока возвратимся!Пока!.. И еще раз — пока!..И пока не расстались — простимся
Париж, октябрь 1936
Перевод А. Гелескула
Я здесь единственное в мире, что уходит —от этих лавок, от парадных и передних,моих поступков и штанов моих последних,и подворотен, и от номера на входе,я здесь единственное в мире, что уходит.За Елисейские поля, как сновиденье,по Лунной улице уйдет мое рожденье,освободится моя смерть — и не вернется,и одинокое в толпе, как в запустенье,мое подобие людское обернетсяи отошлет поочередно свои тени.Я ухожу, а все молчит и остается,оберегая свое алиби: и птахи,и мой ботинок, и шнурки — все без остатка,и даже грязь на каблуке. И даже складкана рукаве моей застегнутой рубахи.
«В день, когда я вернусь…»
Перевод А. Гелескула
В день, когда я вернусь, этот камень безликийкаблуком
моим станет над комьями глины,из тугих и смертельных сетей повиликиподнимая трагически древко маслины.В день, когда я вернусь по пути круговомубеззащитно-доверчивым шагом калеки,в этом плаванье вечном из омута в омутя пойму, как живуче добро в человеке.В день, когда я вернусь и животным усталымповедут меня судьи, как зверя в зверинец, —вырастая и властвуя каждым суставом,станет первым из пальцев наш честный мизинец.
Самый черный день
Перевод Э. Гольдернесса
Один сказал:— Мой самый черный деньна Марне был, когда меня навылетв грудь пулей ранило.Другой сказал:— Мой самый черный деньв Иокогаме встретил я; волноювсех смыло с берега землетрясенье;я спасся чудом.Еще один сказал:— Мой самый черный деньбывает, если днем я засыпаю.Другой сказал:— Мой самый черный день —то день, когда я был совсем один.Другой сказал:— Мой самый черный деньбыл день, когда попал в тюрьму я в Перу.Другой сказал:— Мой самый черный день —то день, когда я понял вдруг отца.А тот, кто дольше всех молчал, сказал:— Мой самый черный деньеще не минул.
«Итак…»
Перевод А. Гелескула
Итак,мне не выразить жизни иначе как смертью.И в самом конце, на последней ступеньке природы,я усну за плитой в воробьях,рука об руку с собственной тенью.Семя вечной страды, отголосок родильного стона,я стихаю под шаг марширующих в вечность минут.К чему эти струны, если так искренен ветер?Зачем кандалы, если в мире есть просто железо?Сесар Вальехо, пространству, которым ты любишьи ветру, которым ты слышишь, и слову, которым творишь,ты знаком лишь по отзвуку голоса.Сесар Вальехо, поэтому гордо и горькоопустись на колени в стенах шестигранного эха.Вернись в красоту, в цветоносные соты земли,уйди в пустоту от орды человекоподобных,склони на прощанье оленьи рога неприязнии сам потоскуй над собой.Ведь нет ничего тяжелее, чем ненависть в горле покорных,и нет ни единой груди истощенней, чем наша любовь!И уже я не в силах идти, не ступая по струнам!И уже ты в лицо узнаешь меня только по слуху!И уже не червей я несу, а одни благовестья!И уже среди робких плодов оставляю я стойкий!И так долго я правлю тебя, что теперь ты, пожалуй, отточен!Ибо всю ту любовь, что во тьме разрывала мне бронхи,мне тайком собирали прелаты.Ибо если бледны мои зори, виною — работа,и если красны мои ночи, виною — рабочий.Порукой — усталость и ярость, мои именитые сестры.Порукой тому — эти слезы,которые я выпиваю за счастье людей…Не верится, Сесар Вальехо,чтоб так запоздали родные,когда я шагаю в оковах,когда ты почиешь свободный…Блистательная и собачья судьба!О Сесар Вальехо, я нежно тебяненавижу!
Поверка праха
Перевод Э. Гольдернесса
Властный голос воззвал:— Пусть он разом покажет ладони! —Невозможно…— Пусть шаги сосчитают, что сделал он, плача! —Невозможно…— Пусть он мысли одной не изменит за время,пока ноль остается нолем! —Невозможно…— Пусть он совершит безрассудство! —Невозможно…— Пусть меж ним и ему подобнымвстанут толпы таких же, как он! —Невозможно…— Пусть его с ним самим же сравнят! —Невозможно…— Пусть по имени назван он будет! —Невозможно…
«Отряды нищих бьются за Мадрид…»
Перевод А. Гелескула
Отряды нищих бьются за Мадрид,идут через Париж, Нью-Йорк и Лондон,клеймя колени каменных святыхготическими пальцами голодных.Бродяги, христарадники, с колен,у римских стен, на мексиканских плитах,кричат Христу, моля за Сантандер,в бою без победивших и разбитых.И, древней муке вверясь до конца,у ног толпы дерутся, насмерть стоя,и отливают слезы из свинцаи, нищие, сражают нищетою.Полки мольбы, где жалуется гнев,где ярость побирается устало,где замерло в протянутой рукеоружье, незнакомое с металлом,убогий безответный легионони встают со стоном у ограды —и бьют в упор запуганной мольбойиз каждой раны —да! — из каждой раны.Их тьма, осатанелых и босых:безликие, без имени, без дома,идут потенциальные бойцы —беспалая рука на горле грома.Крупицы жалких крох,заплаты, словно воинские званья,двойные дула ружей —кровь и кровь…Поэт приветствует оружие страданья!