Поэзия Латинской Америки

Коллектив авторов

Двери

Перевод О. Савича

Много я гримас видала, в том числе — дверей гримасы. Долго я на них смотрела: голые, как кость без мяса, мне показывали спину цвета волка и лисицы. Стоило ли двери делать, чтоб в плену у них томиться? Дом с закрытыми дверями — плод, покрытый скорлупою; дом не делится с дорогой внутреннею теплотою; двери учат нашу песню от прохожих запираться, к радости не приглашают, выпустить ее боятся. Молодыми не бывают, и старухами родятся. Двери — грустные ракушки без песка и без прилива. Двери — грозовая туча над большой землей счастливой. Прямизной они похожи на прямые складки смерти, я склоняюсь перед ними, как тростник, дрожащий в ветре. «Нет!» — они твердят рассвету, что над ними нежно блещет. «Нет!» — твердят морскому ветру, что над ними рукоплещет, и дыханью свежих сосен, и реке, что рядом плещет. И, как древняя Кассандра, не спасут, хотя все знают: потому вошла свободно в дверь судьба моя больная. Я стучу, и вот как будто ловит дверь меня на слове, а просвет, сухой и жадный, словно шпага наготове, и взлетают створки, словно настороженные брови. Я вхожу и будто пятна на лице своем скрываю; что мой дом, как плод невскрытый, мне готовит, я не знаю и гадаю: избавленье ждет меня иль гибель злая. Я хочу уйти, оставить все, что землю закрывает, горизонт, что от печали, как газели, умирает, и людские двери — втулки бочек, где вода — чужая; чтоб руками не касаться их ключей, холодно-жгучих, звона их вовек не слышать, он как треск змеи гремучей. Я в последний раз оставлю двери за собой без стона, и умчусь я, торжествуя, птицею освобожденной следом за родной толпою мертвецов моих бессонных. Наверху они, конечно, не разделены дверями, не оскорблены стенами, слово раненый — бинтами. В вечном свете, как при жизни, будут ласковы со мною. Вместе запоем мы песню между небом и землею. Этой песней дверь за дверью расшатаем, словно ветер. Выйдут люди в мир открытый, как проснувшиеся

дети, услыхав, как злые двери падают на целом свете.

ВИСЕНТЕ УИДОБРО [280]

С экватора

(Фрагмент)

Перевод А. Гелескула

Пабло Пикассо

То было когда распахнул я бескрылые веки и впервые запел разрывая силки расстояний Из гнезд вылетали трескучие флаги и люди границы искали в бурьяне На серых полях умирала Европа В мозгах скороспелых горящие крылья кипели Под тенью биплана в изодранных клочьях окопа солдаты продрогшие пели Тонули в потемках потухшие грады и веси Последний правитель поплелся в обитель погасшую лампу на грудь повесив Нетопырями звезды свисали с крыши Болтались под фонарями удавленные афиши Темнота обступала вершину где седой органист заглушал батареи Ветер трепал горизонты вздернутые на рее На радуге пела птица Раздвиньте горы И снова я шел по крыльям растерзанных птиц и снова Христос упорхнул а миру оставил венец терновый Что ж Присядем на край параллели оглядим наше время ВЕК РАСПЯТЫЙ НА СТЫКЕ МИРОВ По струящейся амальгаме корабли идут под мостами и почтовые ангелы греются дымом линкоров Паровоз распаленный бежит задыхаясь от гари и гудит его след парой струн на разбитой гитаре Голый глаз фитилек горизонта мотается в танце Диоген с носогрейкой бродящий меж чисел и станций Рвутся звезды летя по орбитам Греет перья мой голос на солнце с крылом перебитым А из божьего рая самолетик летит ветвь оливы с борта простирая Безуспешно На запад багряный дни плывут и плывут вместо якоря крест деревянный плывут капитаны на айсберге вместо шезлонга Все новые копья вонзаются в Конго И подобно расклеванной смокве сердце Африки в розовом соке Птахи певчие только сменившие песни И снуют гидропланы вокруг маяка чья агония длится века Кто-то грустный с пустыми зрачками в воду будни швырнул точно камни и поднялся по трапу Уплыть И далеко отсюда слоняться в ночном запустенье и смотреть на горящие окна и скользящие в зеркале тени Как чайки шумят эмигранты носясь по волнам искривленным ЗЕЛЕНОЕ МАРЕВО МОРЕ от скольких надежд потонувших ты стало зеленым Я любил это море я доныне тоскую смертельно по соленым кудрям по морской старине корабельной Там мой мир сокровенный под шипучкою горькой и пенной где утопленник синий сплетает венок из актиний Позапрошлого ночью серп луны швартовался в Марселе изодранный в клочья И морские бродяги у рубок оживающий жемчуг ловили в дыму своих трубок Капитан субмарины потерял гороскоп при аврале а всплывая узнал что звезду его с неба украли Бродят беженцы старой планеты вслепую с орбиты зенитными пушками сбитой Три ученые льва за слепцом ковыляют жуя Кто-то снес в лазарет потерявшего слух соловья А далёко далёко где эхо киркою расколото на плечах Калифорнию тащат искатели золота Застыли прося Христа ради немые скелеты Склоняет деревья молящийся шепот Уходит за море лето Что я только не видел Растущий в тумане Лондон где нищие на перекрестке по стенам как объявленья лепились к сырой известке Я помню Это я помню Весенний вечер и море Больная девочка крылья сняла входя в санаторий Тот вечер казался длинным По удлиненному небу шли на Париж цеппелины Охотники на дельфинов к утру семерых добили Дышала заря деревней по городу тучи плыли На зеленых часах стрелка двигалась к цифре 1917 Шли дожди Мертвецов хоронили в воде

280

Висенте Уидобро(1893–1948) — поэт, романист, драматург, крупнейший представитель современной чилийской литературы. Он был основателем и главой «креасьонизма», принципы которого воплотил в сборнике «Водяное зеркало» (1916). Долгое время жил в Париже, а когда в Испании вспыхнула Гражданская война, вновь вернулся в Европу, чтобы сражаться с фашизмом. Основные поэтические книги: «Эхо души» (1912), «Песни в ночи» (1912), «Грот молчания» (1913), «Высоколёнок» (1931) и др. Его перу принадлежит ряд стихотворений, в которых он воспел всемирно-историческое значение Великой Октябрьской социалистической революции.

Высоколёнок

Песнь пятая

(Фрагмент)

Перевод А. Гелескула

Здесь шелестит как раскрытая в классе грамматика дикое поле темней чем душевная смута полное влажных сапфиров упавших с ладони лунатика полное облачных плачей бредовых как сон лилипута поле где ливни подобны цветам небывалым которые чайка срывает скользя над лазоревым валом. Ненаселенное поле и населить его надо голосами сошедшими с неба и зернами взглядов смычками играющих радуг грозой с ее музыкой медной и топотом стад перепуганных новой кометой Ты знаешь волшебный родник посреди медуницы где вновь оживают погибшие встарь мореходы? Ты знаешь цветок именуемый вздохом черницы который ушел лепестками в подземные воды? Тебе не встречался ребенок поющий во мраке ребенок печальноголосый который прильнул к безутешной собаке и смотрит в зеркальные слезы? Скажи не сквозят в поднебесье видения радуг чудовищно старых отцветших еще при Рамзесе? Цветы от испуга меняются в красках В предчувствии божьей кары выбрасываются звезды с балконов на тротуары Лишь море лениво влезает на дамбы уютно ложится и спит на пороге столярной Мудрое море еще со времен Адама верить привыкло только звезде Полярной Еще ни один из кормчих не встретил морскую розу на долю которой вся память веков досталась которая ждать устала которая жить устала и в каждом своем изгибе таит усталость Я знаю цветок рожденный от дочерей Нерея [281] в тот час долгожданный когда засыпают недра на дне начинает смеркаться вода вечереет и слышно как волны хрустят под ногами ветра У ветра пчелиный голос девушки бледной девушки бледной словно ее надгробье которую я любил в той дали заветной где юность моя бродила в матросской робе где юность моя в надежде достигнуть неба бросалась от риска к риску от дали к дали Тогда-то и видел я розу которой вы не видали Помнишь как гнали волны мертвого альбатроса с дальних архипелагов к нашему изголовью? Знаешь как сердце с сердцем сводит кольцо гипноза звезду со звездою вражду с враждою любовь с любовью? Видишь в осеннем небе заторопилась чайка силясь настигнуть время в ужасе безрассудном? Взгляд ее полон прошлым а на душе молчанье траурное как море над потонувшим судном . . . . . Небо страшится ночи Когда засыпают мачты и реют совы и смерть пропитанья ищет и полон вампирами зев тишины свинцовой тогда среди страхов ночи перед оракулом мы раздуваем пламя и молим удар отсрочить и птиц одиночества кормим своими телами Тогда на глухих погостах таинственных как затменья благоухает воздух и дикие розы цветут на границе тленья О древние страхи ночи Где снежные склоны пещеры в алмазных кладах? Где мир отраженный большими глазами радуг? Разверзлась могила и в ней колыхнулось море Застыло дыханье и рухнула вмиг опора и вихрем паденья в растущую глубь провала глаза распахнуло шире вмещенного в них простора и рану пространства криком зарубцевало Разверзлась могила и в ней запестрело стадо загинувшее в утесах Считая следы господни пастушка поет устало лоскут ледяного ветра дрожит на косах Разверзлась могила и в ней штормовое небо скользнуло по айсбергам тусклыми прожекторами В торжественном дрейфе льды проплывают немо и в их белизне сквозит голубое пламя Разверзлась могила и осень на дне могилы дымна и золотиста Медленно-медленно небо к земле поплыло отсветом аметиста Разверзлась могила и в ней как в огромной ране весеннее эхо тонет все глубже и все багряней Разверзлась могила и лес зашумел в могиле где феи лесные укрыты зеленой тенью Завороженные птицы на верхних ветвях застыли и все цепенеет в магическом круге пенья и можно найти поляну где слезы свивают гнезда и кружат по небу дорогами зодиака Разверзлась могила и в ней закипают звезды туманных галактик и стынут кусками мрака Аэролит дороги не разбирает Над пустотою светятся ореолом головы звезд казненных и догорает пляс фейерверка на эшафоте голом Разверзлась могила и встала девятым валом и вечная тьма обрызгала черной пеной Разверзлась могила и хлынули слезы вселенной В воронках кораблекрушений кружатся снасти колокола созвездий исходят звоном и над полями затопленными ненастьем хрипит ураган затравленный вечным гоном Разверзлась могила и роза во власянице взошла на костер и страстью дохнуло пламя Ощупью ищет солнце где бы захорониться и по лесам мистерий прячется за стволами Разверзлась могила и в ней колыхалось море и песня ушедших в море плыла над нею но застывали рыбы медленно каменея Долго ли ему править персту молчанья этой великой бессонницей в мире горнем? Не пробуждайтесь ночами нас только сон из земли вырывает с корнем Празднуйте утро звоном оконных створок Чествуйте солнце Шляпой махните гостю Небо стряхнуло страх и любой пригорок птичьи ватаги в лица швыряет горстью Реют надежды планерами взмывая В сердце долготерпенье забитой сваи Небо как древний купол над мавзолеем старое солнце цедит через стекло Мы окунаем руки и веселеем Мы омываем веки и нам светло

281

Нерей —морское божество, отец пятидесяти дочерей — нереид.

Элегия на смерть Ленина

Перевод С. Гончаренко

Громче песни у жизни плещущей в горле тяжелей чем беды навалившийся груз даже явственней памяти жгучей и горькой бьется в жилах планеты твой огненный пульс Пламя сердца зажавший в кулак твердой воли ты вступил в свою смерть как внезапное солнце в промерзшую полночь как зеленое лето в пустыню могилы И приняв тебя смерть поднялась выше жизни Отступают века пред твоим саркофагом как паломники реки струятся к нему перед ним преклоняют колена державы и проходят парадом знамен города салютуют деревни и дальние села А заря выстилает твой путь лепестками ибо это дорога на праздник

людей Набирают разбег океанские волны чтоб скорее тебе передать благодарность от далеких земель И грохочет прибой и вливается в хор миллионноголосый Даже смерть твоя стала великою датой досягнувшей до самых высоких созвездий Ты ее победил Победил Ведь пока в человечьих сердцах дату глубже чем эта не смогла ни одна еще высечь рука Ты врата новой эры открыл и громадой будто залп расколовший историю надвое над планетой своей вознесен на века Очень просто — прошел человек по земле и согрел эту землю на вечные годы Даже смерть принимая тебя поднялась выше жизни С тебя вновь начался человеческий род началась родословная истинной знати И как жизнь твоя стала рождением жизни так кончиною смерти твоя станет смерть Очень просто — прошел человек по планете и поверг неприступные горы и стены Слышишь звон кандалов в подземелье времен То шагают колонны рабов но уже замирает их тягостный стон за хребтами минувших веков Зерна слов твоих ветер разнес и они проросли сочленяя враждебные земли И сплотив их в единую Землю Людей ты пришел как прообраз обещанных весен как предтеча еще не родившихся лет Ты инстинкты земли подчинил своей воле Ты открыл нам биенье вселенского ритма и у веры твоей в человечество нет иноверцев Очень просто — прошел человек по земле и оставил потомкам горящее сердце Ты возник словно будущего провозвестник ты посеял грядущее зернами слов И вот тысячи рук поднимают серпы и вот молоты тысячи рук поднимают и скрещенье их светится над головами И мы слышим твой голос И слышим как гулко бьется сердце твое по ту сторону Смерти как в аорте планеты клокочет твой пульс И мы знаем ты в грохоте тяжкой страды и в неслышной заре над росистым покосом и в победном полете багряной звезды озаряющей космос Чьи слова потрясают холодный гранит чье дыханье колышет пшеничные нивы и чей голос зажег непроглядную мглу и чье сердце стучит по ту сторону Смерти Мы твои собираем слова чтобы все стало истинным и человечным чтобы сделать людьми всех людей на планете И когда прозвучит во всем мире твой голос то исчезнут рабы горемыки бродяги и на все перекрестки дорог выйдут люди Чьи слова одевают теплом и надеждой гасят жажду и голода жгучее пламя и сбивают оковы со страждущих тел Вымирает убогое племя покорных и нищих на просящих ладонях которых покоилась наша земля и клокочет в аорте планеты твой огненный пульс человек высекающий стон из своей наковальни человек выжимающий слезы из мертвого камня человек опускающий в борозду теплые зерна человек воздвигающий город и мост возводящий человек что заслушался свадебным пением птицы и который считает созвездья в полуночном небе человек создающий машины подковы и гвозди изменяющий облик привычных вещей и планеты своей очертанья и месящий хлеба так что даже глаза его духом пшеничным пропахли и пасущий отары на горных лугах и в долинах и в безбрежной как память пустыне ведущий вперед караван Каждый каждый внимает тебе и прислушавшись слышит как колотится сердце твое по ту сторону Смерти Человек на пирушке смеющийся вместе с друзьями человек одинокий как час что пробили ночные куранты каждый каждый в аорте планеты твой пульс ощущает Отступают века перед вечным твоим Мавзолеем преклоняют колена державы у этой святыни а заря лепестками твою выстилает дорогу и текут к тебе реки и люди И долг наш отныне уберечь тебя от превращения в бога

ПАБЛО ДЕ РОКА [282]

Перевод В. Резниченко

Автопортрет в отрочестве

Лев, укрощенный под домашним кровом,

среди травы, змеящейся, зеленой,

я — как пчелиный звон в смешенье с ревом

морской волны, седой, испепеленной.

В плену химер, приученный к оковам,

я — сгнивший идол, царь, венца лишенный,

я — замок с именем твоим, со словом,

282

Пабло де Рока(1894–1968) — поэт и общественный деятель. Настоящее имя — Карлос Диас Лойола. Лауреат Национальной премии по литературе (1965). В книгах «Стихи детства» (1916), «Листок дьявола» (1921), «Жалобы» (1922) он проявил себя одаренным лириком, но впоследствии отдал предпочтение жанру социального эпоса, о чем свидетельствуют его сборники «Южная Америка» (1929), «Окопная песнь» (1933), «Проклятие фашистскому зверю» (1937) и др.

начертанным зубцами башни звонной.

Кровь, яростного солнца цвет и запах,

раскаты грома в орудийных залпах,

лязг дрогнувших мечей на поле боя

звучат во мне, в обугленных руинах

моей души, а там, в ее глубинах, —

большой поэт, кончающий с собою.

Обвинительная речь против мрака

(Фрагмент)

Нет, не женщины, небеса и вино, не солнца скала высоченная, не город громадный, горящий, как грудь обнаженной красавицы-истины, неприкаянной в хаосе башен стандартных, не скорбь, не любовь и не сладкий ужас искусства, карабкающегося по космическим высям, нет, никогда, но прежде всего, но выше, краше и ярче всего — пролетарская революция общество равных людей, сияющее лучезарно. Оно рождается из глубин, диалектикой вспоротых, словно младенец из материнского чрева, как семя, кровоточащего в давильне граната — когда кожура разрывается с треском, сок вытекает и слетаются пчелы. Оно — всеобъемлюще и грандиозно: неисчислимы легионы борцов, большевиков, восставших рабочих; Власть Советов — как плодоносное дерево, на ветках которого спеют миры и планеты, звенящее, полное радости дерево, взращенное волей природы самой, корнями своими сцепившее все потрясенья истории (каштан, померанец и яблоня, — они расцвели в Октябре). Плечом к плечу — рабочие и интеллигенты, все, кто угнетен, унижен и иссечен плетьми, голодные батраки, отважные люди — поднимайтесь на бой с буржуа-палачами за ЗЕМЛЮ, за ХЛЕБ, за СВОБОДУ, за коммунизм, марксизм-ленинизм и Советы, рвитесь вперед, подобно красным быкам, направляя движенье времен. Океаны и армии диалектически слиты, сердце и разум, сплавленные воедино, вздымают окрашенный кровью флаг, наша судьба, наша жизнь повседневная — подвиг; правда в каждом из нас полыхает огнем неукротимым и светлым и в дыму баррикад пробуждает достоинство человека; и над этой землей человеческой встает в ослепительном блеске — словно меч из чистого золота, разящий фашизм и войну, — высшая из вершин: СССР, КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ, ПАРТИЯ, ИНТЕРНАЦИОНАЛ; товарищ Ленин приветствует нас, наперекор молчанию смерти и мрака. Вы, изможденные возрастом, горестями и заботами, все, кто обременен семьей и хозяйством, обманут химерами, кто, согнувшись от страха, тащит ярмо унылого жалкого бога, — становитесь в ряды солдат диктатуры пролетариата, будьте свободными, стойкими и сплоченными, вперед на борьбу с последними клочьями тьмы, стройтесь в боевые порядки!

ПАБЛО НЕРУДА [283]

Осенняя бабочка

Перевод А. Гелескула

Кружится бабочка на солнце, вся загораясь временами. Листа коснется, застывая, частица пламени живая — и лист колышет это пламя. Мне говорили: — Ты не болен. Все это бред. Тебе приснилось. Я тоже что-то говорил им. И лето жатвою сменилось. Печальных рук сухие кисти на горизонт роняет Осень. И сердце сбрасывает листья. Мне говорили: — Ты не болен. Все это бред. Тебе приснилось. И время хлеба миновало. И снова небо прояснилось. Все на земле, друзья, проходит. Все покидает и минует. И та рука, что нас водила, нас покидает и минует. И те цветы, что мы срываем. И губы той, что нас целует. Вода, и тень, и звон стакана. Все покидает и минует. И время хлеба миновало. И снова небо прояснилось. А солнце лижет мои руки и говорит: — Тебе приснилось. И ты не болен. Это бредни. Взлетает бабочка и чертит круг огнецветный и последний.

283

Пабло Неруда(настоящее имя Нефтали Рикардо Рейес Басуальто, 1904–1973) — один из крупнейших поэтов века, лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» (1953) и Нобелевской премии (1971), выдающийся общественный и политический деятель, дипломат.

Родился в г. Паррале, в семье железнодорожного кондуктора. Широкую известность принесли ему уже первые книги: «Сумеречное» (1923) и «Двадцать стихотворений о любви и одна песня отчаяния». В 1927 году он поступил на дипломатическую службу и был командирован в чилийское консульство на Цейлоне. Оторванный от родины, потрясенный нищетой и бесправием народа в тех странах, где ему довелось побывать, Неруда погружается в пучину отчаянья. Именно тогда из-под его пера выходит книга «Местожительство — земля», в которой возникают картины исковерканного, нравственно опустошенного общества, запечатленные в нагромождениях сложных, «герметичных» образов, гармонирующих с трагическим мироощущением поэта. Национально-революционная война испанского народа (1936–1939) застала Неруду в Мадриде. Под впечатлением героической борьбы республиканцев поэт пишет книгу «Испания в сердце» (1937). В годы второй мировой войны он создает цикл стихов, посвященных славной Советской Армии, а в 1949 году заканчивает грандиозную поэтическую эпопею «Всеобщая песнь» — гимн Латинской Америке и ее свободолюбивым народам. В 1945 году Неруда вступает в Коммунистическую партию Чили, а в 1948 году переходит на нелегальное положение: диктатор Видела отдал приказ о его аресте. В 1949 году ему удается выбраться из Чили. Он много путешествует; впечатления от этих странствий вылились в новую книгу стихов «Виноградники и ветер» (1953), за которой следуют все новые и новые сборники: три тома «Оды простым вещам» (1954, 1955 и 1957), «Эстравагарио» (1956), «Плаванья и возвращения» (1959), «Сто сонетов о любви» (1959), «Мемориал Черного острова» (1964), «Баркарола» (1967) и др.

В 1970 году в Чили к власти приходит правительство Народного Единства. Неруда назначается послом Чилийской республики в Париже. В 1973 году он публикует сборник боевой поэзии «Гимны чилийской революции», одновременно работая над несколькими книгами, которые должны были увидеть свет к его семидесятилетнему юбилею. Но 11 сентября 1973 года на его родине фашиствующие мятежники совершили государственный переворот. Через несколько дней, не пережив трагедии своего народа, Неруда скончался. Уже посмертно в Аргентине были изданы его последние книги: «Море и колокола», «Одинокая роза», «2000», «Книга вопросов», «Элегия», «Желтое сердце», «Зимний сад» и мемуары «Признаюсь, что я жил». На русском языке опубликовано около двадцати его книг, среди которых: «Испания в сердце» (1939), избранные произведения в двух томах (М., 1958), «Четыре времени сердца» (М., 1968) и др.

Аромат полей Лонкоче [284]

Перевод Л. Мартынова

Злой дух здесь овладел землею омраченной, сгреб нивы нежные, кривые горы сдвинул; когтями он изрыл поверхность защищенной прямолинейными аллеями равнины. И насыпь поднялась, стряхнув свою усталость; ладонью скорбною раскрылся холм; и, точно хмельные всадники, галопом тучи мчались в отрыве от небес, от бога и от почвы. И землю взрыл поток; земля от наводненья бежала с мокрым лбом, утробу раскрывая. В проклятых сумерках в различных направленьях катились поезда, как тигры, завывая. Я — слово этого пейзажа неживого, я — сердце этого пустого небосвода; когда иду в полях с душой, открытой ветру, в моих артериях шумят речные воды. А ты куда идешь? Как глина голубая, пространство под рукой ваятельницы-ночи. И не зажгут звезду. Глаза мне застилая, медовый аромат плывет с полей Лонкоче.

284

Лонкоче— город и местность в Чили.

Это утро набухло бурей…

Перевод М. Ваксмахера

Это утро набухло бурей, рвущейся из жаркого сердца лета. Колышутся, словно прощальные платочки, белые тучи в руках бродячего ветра. О наше влюбленное молчанье бьется огромное сердце тревожного ветра. Чудесным оркестром гудит в деревьях колокол ветра, полный бурь и песен. Ветер крадет опавшие листья, швыряет птиц, как живые стрелы. Листва взлетает, как желтое пламя, как металл невесомый, как волна без пены. И тонет в буре корабль поцелуев, сраженный неистовым ветром весенним.

Я люблю тебя…

Перевод М. Ваксмахера

Я люблю тебя здесь, Где в темных соснах запутался ветер, Где мерцает луна над волной бродячей И тянутся дни, похожие друг на друга. Танцуют в тумане неясные тени. Чайка горит серебром на фоне заката. И парус порой. И высокие-высокие звезды. Черный крест корабля. Одинокий, Прихожу на заре и даже в душе своей чувствую влажность. Шумит и снова шумит далекое море. Это гавань. Здесь я люблю тебя. Здесь я люблю тебя, и напрасно тебя горизонт скрывает. Я люблю тебя даже среди этого холода. Порою плывут поцелуи мои на тяжелых больших кораблях. Корабли эти рвутся туда, куда им вовек не доплыть. Мне кажется, я так же забыт, как этот проржавленный якорь. Как печалей причал. К нему пришвартован лишь вечер. Как устала моя бесполезно голодная жизнь! Нет у меня того, что люблю я. Ты так далеко. С горечью вижу, как лениво спускаются сумерки. Но тут надвигается ночь и петь для меня начинает. Луна заставляет кружиться и сны и мечты. На меня твоими глазами смотрят огромные звезды. Я люблю тебя — и поэтому темные сосны Поют на ветру твое имя бубенцами иголок.