Поэзия народов СССР IV - XVIII веков

Маштоц Месроп

* * *

Яр, мук терпеть не стану, нету силы. Не ты ль мне жилы вскрыла,- пожалей! Перевяжи мне рану, нету силы. Рука мне изменила,- пожалей! Я жертва кос, обрызганных росою, Брел в полнолунье лунной полосою, На огонек летел, пленен красою, Ты мотыльку светила,- пожалей! Подстреленный олень я, скал не вижу. Где кравчий? Я вина искал, не вижу. Сад соловьиный темен стал, не вижу. Бутону червь – могила, пожалей! Двух родинок у влажных уст я жажду, Дай меда ласки, кубок пуст,- я жажду. Той шали, что как в розах куст, я жажду. Парчой ты день затмила,- пожалей! Ах, вступит скорбь в свои права однажды, Ужалят в сердце, яр, слова однажды. Есть божий раб Саят-Нова. Однажды Того,

кого сгубила, пожалей.

* * *

В морях любви на дне есть жемчуг, и вот оттуда кладь моя, Шелка цветов рубина, перла иль изумруда – кладь моя. Неведомые благовонья в стекле сосуда – кладь моя. Ты – всех не видевших приманка, души причуда – кладь моя. Имбирь, гвоздика, мир, терпенье и прелесть чуда – кладь моя. Художники со всей вселенной пускай сберутся вкруг меня, Индийский резчик пусть рассмотрит узоры, тонкость оценя. Любуйтесь яхонтом, рубином, игрой их тайного огня. Заворожат вас шелк, и бархат, и златоткань, к себе маня, Искусно убрана, с уменьем,- не сыщешь худа,- кладь моя. Так тяжела! Слону не сдвинуть, не унести и на спине, Ни за один рубин не смог я сойтись с оценщиком в цене. На тысячу затворов заперт любой ларец в моей казне. А в сердце горн такой пылает, что и в потоп сгоришь в огне. Сожжет вас, если не уйдете тотчас отсюда,- кладь моя. Эй, господа, боюсь, расхитят поклажу ценную мою, Я лучше вьюк за вьюком вскрою,- вам покажу, о чем пою. Товар возьмете – не возьмете, себя вам в жертву отдаю. Я вьюк раскрыл: разнесся запах,- вдыхайте сладкую струю. Дошаб, шербет, миндаль и сахар, варенья блюда – кладь моя. Алмазными пусть станут скалы,- на что они моим очам. Другие пусть ко мне подходят, а к ним не подойду я сам. Но не приблизитесь вы, знаю, огонь любви опасен вам. Послушайте, друзья, не верьте, прошу, Саят-Новы словам. Ведь так нежна, что в зной растает, как снега груда, кладь моя.

* * *

В когтях тоски забыта жизнь моя, Но света ждет в ночи Саят-Нова. Потоком слез омыта жизнь моя, Кто скажет: замолчи, Саят-Нова? Благословенной скромность назови, С нее покровов детских не сорви. Когда плывешь ты по морю любви, Челна не промочи, Саят-Нова! Все в ранах, сердце, ноешь ты о ком? Ты на свече сгорело мотыльком. Убей газель, искусным будь стрелком И на плечах влачи, Саят-Нова! Ты с азбукой знаком, ты грамотей, Стихи для милой золотом расшей. Яр потерял – ищи других страстей. У бога все ключи, Саят-Нова! Бессмертной влаги взял у музы ты. Огонь потух, сосуды все пусты. Ты прожил тридцать лет средь темноты,- Недуг свой излечи, Саят-Нова!

* * *

«Мир – ничто»,- мне кто-то шепчет меж ветвей. Петь, играть, мечтать о пире я страшусь. Ах, в гнездо свое умчится соловей. Сирой клетки, птах в эфире я страшусь. Смертный час натянет лук,- и в свой черед Мир души твоей, нагрянув, рассечет, Струны сердца твоего переберет,- Игрока на этой лире я страшусь. Смертный час придет и встанет надо мной, Мне минуты не подарит ни одной, Шелк возьмет, заменит скудной пеленой. Этих мен в подлунной шири я страшусь. Но «купец» без спроса в двери постучит, Он с болящим телом душу разлучит. Пять аршин он мне полотнища всучит. И его всех больше в мире я страшусь. Говорит Саят-Нова: беда идет. Вы, грешившие! Она сюда идет! Боже милостивый, час-мзда идет! Взвесят грех. Весов и гири я страшусь.

* * *

Из-за тебя, красавица, в морях страстей – погибну, Из-за очей, и стрел ресниц, и дуг бровей – погибну; Одной улыбкой розовой, как соловей, прельщенный, Из-за цветенья белого груди твоей – погибну. Смотри: я стал язычником, душа как пламень стала; Я сохранил достоинство, изведав бед немало; Одну печаль я выгадал, купец без капитала; В объятьях горя жгучего, в плену скорбей – погибну. Я в Грузии, среди князей, напрасно жизнь растрачу. У яр душа темна, как ночь,- и вот я кровью плачу. Сберег я честь народную, клеймо бесчестья прячу,- Из-за любви, Саят-Нова,- в расцвете дней погибну.

* * *

Да будут смертному слова мои ясны: Знай, солнце в небе до зари не встанет. Друзья, бегите прочь от

козней сатаны, Чужой пусть в двери сердца не заглянет. Лампаду правды жги, а серу затуши, Блюди спокойствие и чистоту души, Язык нам богом дан,- злословьем не греши, Двух струй из одного ключа не прянет. В народе говорят: племянник с дядей схож, Чинар плодов не даст, зато высок, пригож. Имеет корень все, и ты в свой род идешь. Корицей пшат благоухать не станет. По сердцу друга мне я в мире не найду И, сетуя, кричу всем про свою беду. Не рыл соседям ям и сам не попаду. Пусть я сгорю, а правда не обманет. Саят-Нова твердит: себя от бурь укрой. Что буря сделает с высокою горой? На камне прочном ты очаг души построй. Ковчегом он в потоп всплывет – не канет.

* * *

Я лишь слуга ашугов искушенных, Я тот, кто чтит судьбою обойденных. И я мудрей тобой со мной сравненных, Я тот, кто даст ученикам познанье. Кто смел, тот людям правду скажет просто. В душе любовь, взрастая, жаждет роста. Бед восемьдесят у меня… нет!.. до ста! Я тот, чья жизнь и чья душа – страданье. Беря плоды – их обаянье ведай. Беря коралл – его названье ведай. Саят-Нову, его созданье ведай; Я тот, кто – свет, но кто не знал признанья.

* * *

Весь этот мир – лишь суета. Что край беды припоминать? Сгорает смертный, как огонь. Что ж нам прошедшего желать? Коль светоч истин угашу, то сам не буду я пылать. От смертной чаши в Судный день рта не смогу я оторвать. Певунья сердца улетит, увядшей розе не дышать. Мир – плод в руке творца,- и я прошу, склонясь у божьих ног: «Возьми на длань свою меня, чтобы припасть к тебе я смог. Во мне и суша и вода, не расплетай же мой клубок». О сын Адама, ты творца не покидай: ты одинок. Последний сон сойдет к тебе,- и век тебе не приподнять. Все мудрецы, увидев мир, его сторонкой обошли,- Так соловей в завоях роз не хочет и коснуться тли. Не утверждай нам этот мир, в нем жизни вечной не сули: Мир в море каплями течет, глянь – в море капли утекли. Коль правду молвлю обо всем – стыда пред истиной не знать. Эй вы, аги! Придет беда,- огонь каких еще горнил! В миру ином не различат – агой ли был, рабом ли жил. Отнимет розу у тебя приказом бога Гавриил. Язык мне режьте, коль я лжи хоть малость вам наговорил; Бог – надо мной, под богом – я, и лжи мне не провозглашать. Бог правит. Семьдесят и два в его руке народа есть. Пророков – жизни вожаков – есть триста шестьдесят и шесть. О том, что, как певец Давид, в раю я буду,- есть мне весть. Саят-Нова, твой караван пошел – идет куда невесть. Живите в благе! Ухожу,- и ног не поверну я вспять.

* * *

Твоих грудей гранат – что меч! Самшит твоих бесценен плеч! Хочу у двери милой лечь! Там прах целую и пою. О, твоего атласа звук! Дай мне испить из чаши рук… Молю целенья в смене мук, Люблю, ревную и пою. Я не садовник в эту ночь,- Как тайну сада превозмочь? Я – соловей, где роза? «Прочь!» – Шипу скажу я и пою. Ты – песня! И слова звучат! Ты – гимн! И я молиться рад! Саят-Новы ты светлый сад! Вот я тоскую и пою.

* * *

Наш мир – раскрытое окно; тяжелый свод мне в тягость. Кто смотрит – стрелами пронзен; их злой полет мне в тягость. Сегодня хуже, чем вчера; зари восход мне в тягость. Неверно все; пустой игры круговорот мне в тягость. Не верь богатству, хоть оно во славе свой проходит век; Верь тем, кто голову свою несет, как добрый человек. Мир не наследует никто – так голос мудрости предрек. Хочу вспорхнуть, как соловей,- мой сад и тот мне в тягость. Себе ты властен ли сказать, что ты до ночи доживешь? В руках господних – суета, придешь ли ты или уйдешь. Нет хода истине моей, в народе расплодилась ложь. На двадцать бар – один слуга; толпа господ мне в тягость. Мир не наследует никто, хоть проживи все дни в гульбе. Вспоенный млеком смертный род, безумен верящий тебе! Нет сил терпеть людской хулы, я духом изнемог в борьбе. Друзья врагами стали мне, их злобный гнет мне в тягость. Саят-Нова сказал: увы, моих скорбей все больше. Былая слава не сладка, отравы в ней все больше. Над розой плачу соловьем,- а в ней червей все больше. Ее срывать, когда в руке она гниет, мне в тягость.