Поглощенные Грешники
Шрифт:
— Я хотел этот гребаный бургер.
Он игнорирует меня.
— Ради тебя я подпишу любой трудный для понимания контракт, который ты захочешь, и даже не буду его читать.
Я и забыл, каким настойчивым может быть этот придурок. Затем бросаю взгляд на Рори, и она одаривает меня кривой ухмылкой.
— У тебя разбито сердце, но ты не дурак. Воспользуйся ситуацией, Раф.
Я сдерживаю ухмылку.
— И что, по-твоему, я должен сделать?
В ее глазах вспыхивает огонек, как будто тьма внутри нее рвется наружу. Она подхватывает Мэгги и
— Думаю, тебе следует ударить его.
— А я думаю, что это отличная идея.
Тор стонет.
— Да бляяять. Ладно, — он выпрямляется, потирая руки и разминая шею, обходит стойку и устраивается по другую ее сторону. — Только не выбей мне зубы, моя улыбка — моя лучшая черта.
Я мою костяшки в раковине. Кровь, как моя, так и Тора, просачивается между листьями салата и одиноким маринованным огурчиком, а затем стекает в канализацию. За спиной я слышу низкий гул нашего сериала, доносящийся из гостиной. Передо мной снова начался дождь, стуча по кухонному окну.
Вздохнув, я поднимаю руки к встроенным лампам. Рассечение кожи и близко не доставляет такого удовольствия, когда это не для нее.
Позади меня Рори прочищает горло, я поднимаю взгляд и встречаюсь с ее отражением в залитом дождем стекле.
— Она ушла.
Я сглатываю.
— Ушла?
— Я дозвонилась до Мэтта. Она подсунула ему под дверь записку, — шепчет Рори.
Мое сердце поднимается к горлу и застревает там, заставляя меня задыхаться.
Я сглатываю, с трудом, и пытаюсь дышать как человек, из которого только что не вышибли жизнь.
Упираясь окровавленными костяшками пальцев по обе стороны раковины, я снова встречаюсь с ее отражением.
— Скажи Тору, что я хочу сорок девять процентов. И своему мужу, что я вернулся.
Глава двадцатая
Пенни была права.
Любовь — это чертова ловушка.
Не потому, что тебя заманили ложью и сковали притворством, а потому, что как только ты оказываешься в этих чертовых кандалах и твой похититель уходит с ключом, ты, блять, застреваешь здесь навсегда.
Я не глуп и знаю, что легче не станет. Остается только надеяться, что получится лучше прятать цепи.
Пламя горит в камине, жар распространяется и доходит до моих брюк. Я смотрю на горящие поленья, которые искрятся, как моя озлобленность, и делаю глоток лучшего колумбийского сорта кофе.
Тяжелые шаги эхом отдаются от стен, затем Анджело появляется в дверном проеме гостиной, его пальто перекинуто через руку.
В
— А я-то думал, что больше никогда не увижу тебя в костюме, — я смотрю на него в ответ. Когда он видит мое безмолвное выражение лица, его юмор гаснет, словно свеча, медленно лишенная кислорода. — Ты готов?
Стиснув зубы, я поворачиваюсь к огню, достаю из кармана колоду карт и лениво перетасовываю их.
Мы оба знаем, что он спрашивает не о том, готов ли я ехать в Бухту, а скорее о том, готов ли я вернуться.
Конечно, нет, но я не могу вечно тлеть на диване с миской конфет, балансирующей на животе. Она ушла. Как мне и было нужно.
Просто я не думал, что она заберет с собой и мое сердце.
— Родился готовым, — сухо говорю я, проводя большим пальцем по колоде, чтобы создать удовлетворительный звук.
Взгляд Анджело впивается в меня на несколько мгновений, прежде чем он выходит из комнаты.
Я переключаю внимание на эркерные окна. Там стоят три бронированных седана и группа изрядно потрепанных мужчин, слоняющихся вокруг них. Габ подставил меня перед нашим наименее любимым двоюродным братом, который пырнул меня ножом, а потом сгинул с лица планеты. Очевидно, его шестерки не знают, чем себя занять в его отсутствие, поэтому они присоединились к команде охраны, которую он назначил мне.
Теперь, когда ее нет, мне не нужна вся эта дополнительная защита.
Успокоив дыхание, я еще раз перетасовываю карты, раскладываю их веером в руке лицевой стороной вниз и выбираю одну наугад. Если это Туз Пик — самая удачливая карта в колоде, — возможно, вычеркивание ее из моей жизни покажется не таким уж большим провалом.
Легким движением запястья я смотрю на другую карту.
С шипением бросаю ее в огонь и выхожу из комнаты, оставляя Королеву Червей тлеть в пламени.
— Вот ты где!
Я останавливаюсь в фойе и смотрю вверх по лестнице. Рори стоит на самом верху, с собакой в одной руке и свертком пушистой ткани в другой.
— Угадай что? Я купила нам плед-толстовки! Смотри! — она опускает Мэгги на землю и протягивает что-то безразмерное. — У них есть карманы! Я могу посадить Мэгги в свой, а ты к себе можешь положить закуски, — она замолкает, наблюдая, как ее собака спускается по лестнице и поднимается на лапы по моим ногам. — Или ты можешь взять Мэгги. Она любит, когда ты чешешь ей за ушком.
— Извини, сестренка, наши дни перекусов и просмотра сериала закончились, — наклонившись, чтобы взъерошить кудри собаки, я одариваю Рори извиняющейся улыбкой. — Я возвращаюсь к работе и снова ем брокколи на пару с курицей.
Она хмурится, пробегает взглядом по складке моих брюк, как будто только сейчас заметила, что я не в трениках и уродливых носках. Ее замешательство перерастает в восторг.
— Пенни вернулась?
В моем горле образовывается ком при звуке ее имени.
— Нет.