Поглощенные Грешники

Скетчер Сомма

Я был так поглощен всем, что касалось Пенни, что не понимал, насколько это важно.

Я прочищаю горло.

— В любом случае, проехали. Не хочешь поехать в Бухту со мной и Анджело? Он беспокоится о тебе. Кроме того, мы договоримся с Тором гораздо быстрее, если ты будешь играть роль цепного пса, — я замолкаю, когда тишина снежным комом опускается на скамью. — Даже позволю тебе ударить его. Правда, не в полную силу, иначе этот придурок больше не встанет.

Наконец, его грубый голос доносится из тени.

— Это должно

было быть весело.

Я стискиваю зубы.

— И так бы и было, если бы у меня был мой Глок и если бы ты включил гребаный свет, — когда он не отвечает, я провожу рукой по волосам, качая головой. — Я должен был позволить тебе разобраться с Данте и его людьми по-своему, — я опускаю взгляд на свои костяшки пальцев. — Физические схватки — это твой конек, а не мой. Кроме того, мне следовало бы догадаться, что ты скорее будешь мучить шахматные фигуры, чем играть ими.

Доски на окнах дребезжат. Иисус и его крест раскачиваются на ржавом гвозде за алтарем.

— Он все еще у меня и Гриффин тоже.

Боже. Я медленно шиплю, мои мысли заполняются этой гребаной пещерой. Тени от костра, пляшущие на скалистых стенах. Крики, эхом отражающиеся от пропитанного потом потолка. Данте пробыл там две недели, а Гриффин и того дольше. Это похоже на что-то из фильма ужасов.

Я знаю, почему мой брат говорит мне это.

— Ценю твое предложение, но я возвращаюсь к своей привычной программе, — сухо говорю я. — Но все же дай им обоим хорошего пинка по яйцам от моего имени.

Я встаю, и силуэт, движущийся в темноте, говорит мне, что Габ делает то же самое. Когда он направляется ко мне, что-то в неровном ритме его шагов мгновенно заставляет волосы у меня на затылке встать дыбом.

Когда он выходит в тусклый свет, у меня сжимается грудь.

— Какого хрена, Габ? — бормочу я, инстинктивно хватаясь за пистолет. — Кто это с тобой сделал?

Он только смотрит на меня сквозь опухшие щели глаз. Он весь в крови и синяках. Разбитая губа, скулы в ужаснейших гематомах. Черт, в таком виде я бы не узнал собственного брата на процедуре опознания.

Пока я ищу ответ на пустых скамьях, меня осеняет осознание: он — Габриэль Висконти. Никто не мог подобраться к нему достаточно близко, чтобы причинить такой большой вред.

Если только он сам не позволит.

— Почему? — я стискиваю зубы.

Его горло вздрагивает и он избегает как моего взгляда, так и моего вопроса.

— Я уезжаю на некоторое время. Мне нужно... — он качает головой, словно избавляясь от пагубных мыслей. — С Данте разберутся, а мои люди в твоем распоряжении.

Он протискивается мимо меня и, прихрамывая, идет по нефу. За эти годы я привык к тому, что брат уходит без предупреждения, но после всего, что произошло за последний месяц, смотреть на его уход совсем не легко.

Внезапно он останавливается.

— Ты не

разобрался с девчонкой.

Мои плечи напрягаются. Блять, не знаю, что хуже — слышать имя Пенни или слышать, как ее сокращают до девчонки.

— Я разобрался.

— Нет.

— Да. Просто не так, как ты предлагал, — я сглатываю. — Она уехала из города.

— Нет, она не уехала.

Какого хрена?

— Боже, Габ...

— Она в своей квартире, смотрит тот фильм, который заставляет всех плакать, — он оглядывается на меня. — На повторе. В любое время суток. С тем неопрятным парнем из квартиры напротив.

Замешательство и что-то более жгучее впивается в мои ребра.

— Что? — я качаю головой. — И откуда ты, чёрт возьми, это знаешь?

— У наших квартир общая стена.

Я пристально смотрю на него. Слишком многое нужно разложить по полочкам в моей свалке сознания. Я бы хотел знать, какого хрена мой брат-миллионер живет в дерьмовом доме на главной улице, но я бы хотел знать больше о том, как и почему Пенни до сих пор в городе.

Разве Рори не говорила, что она оставила соседу прощальную записку?

Прежде чем я успеваю ответить, Габ щелкает костяшками пальцев у бедра и продолжает идти.

— Должно быть, ты её по-настоящему любил, раз отдал ей часы, которые подарила тебе мама, когда ты открыл «Везучий Кот».

Я слишком рассеян и едва слышу его из-за шума в ушах.

— Я не дарил их ей, она их выиграла.

— А мамин кулон она тоже выиграла?

Мой взгляд скользит от гниющей балки к нему.

— Что?

— Кулон четырехлистного клевера. Она и его у тебя выиграла?

Но по сухому юмору, пляшущему за его опухшими веками, я понимаю, что он уже знает ответ.

Глава двадцать первая

Мэтт поднимает взгляд от телефона к телевизору как раз вовремя, чтобы увидеть Райана Гослинга, гребущего по озеру.

— Черт, — бормочет он, хватая пульт с кофейного столика и нажимая кнопку перемотки. — Закрой глаза на пять секунд.

Я делаю то, что мне велено. Хотя это бессмысленно, потому что мы уже несколько часов подряд смотрим «Дневник памяти», так что поцелуй все равно выжжен на тыльной стороне моих век.

Когда это появилось на экране четыре просмотра назад, я так громко всхлипнула, что разбудила Мэтта, который дремал рядом со мной. С тех пор он постоянно перематывает её.

Держа глаза закрытыми, я подавляю комок в горле и натягиваю на лицо пуховое одеяло, которое стащила с кровати.