Пограничье
Шрифт:
Мне подумалось, что хорошо, что этих слов никто кроме меня не слышит. Потому что за такое от любого волка Эро мог очень сильно схлопотать по своим совсем не эльфийским ушам.
— Мне надо решить кое-какие вопросы, а потом мы можем ехать домой.
Я вдруг погрустнела, потому что после его слов реальность как-то вдруг снова обрушилась на меня, я поняла, что волшебная ночь закончилась, что со всем случившимся со мной вчера надо как-то жить дальше. И это только на словах легко, а на деле мне надо было осознать себя женой и… И дом. Где теперь мой дом? В Призрачном замке?
Павлик же, словно прочитав мои мысли, потянул простыню, в которую я нервно закуталась, и прижался губами к татуировке на моем плече.
— Пожалуйста, — посмотрел на меня просительным взглядом. — Пожалуйста, Сонюш!
Я вздохнула и поджала губы, мол, что уж теперь.
— Все будет хорошо, вот увидишь, — заверил меня мой сыщик, мой личный домовой, мой полуэльф и мой муж. — Просто дай нам шанс, ладно?
— Ладно, — неожиданно хрипло просипела я.
— Я вернусь к обеду, — Павлик улыбнулся. — Никуда не выходи из дома Дунаи, хорошо?
— Хорошо.
— И если вдруг явится Истров… Хотя нет. Не явится, я его раньше перехвачу в эфорате…
Вздохнул грустно и снова посмотрел на меня просительно и выжидательно, словно я должна была что-то сделать, словно он маленький мальчик, а я пообещала взять его с собой на рыбалку, но забыла o своем обещании в последний момент. Я удивленно нахмурилась, а Павлик только тряхнул головой, растрепав идеально уложенные волосы, и быстрым шагом вышел из комнаты
Что же касается меня, то я рухнула обратно в измятые простыни и развороченные подушки, но тут в кроватке заворочалась Оливка и, одновременно с этим, раздался насмешливый мужской голос:
— Значит, тебя можно поздравить?
Я наткнулась взглядом на веселые Генкины глаза и вдруг почувствовала, как алым цветом загораются уши, щеки и, кажется, даже лоб.
— Ты, ты…
Вот что сказать и как? От одной мысли, что эту ночь он провел рядом со своей подопечной и был свидетелем… всего, что происходило в спальне, стало, мягко говоря, нехорошо.
Хранитель только рассмеялся, запрокинув голову, а вволю нахохотавшись, уперся руками в собственные колени и потряс темной гривой волос из стороны в сторону.
— Прекрати, — хмыкнул, глядя на мое пылающее лицо. — Ты сейчас тут пожар устроишь, честное слово. Не паникуй. Я, может, не самый приличный в мире ангел, но я не подсматривал, правда. Мое физическое присутствие Оливке ни к чему, достаточно было накрыть комнату своим полем… Так поздравлять тебя или нет?
— Я пока не определилась, — честно ответила я и поднялась с постели, закономерно решив, что поспать мне сегодня все равно не дадут, стремительно упаковала себя в халат, который Дуная выдала Павлику, и только после этого смогла, наконец, нормально и без смущения посмотреть Афиногену в глаза.
— Что ты здесь делаешь?
— Как что? — Афиноген по-клоунски развел руками, — а как же моя дипломная работа? Интересы
Я небрежно махнула рукой, пробормотав:
— Теперь это моя подопечная… — и в тот же миг зеленая бабочка щекотно взлетела с моего запястья, заставив Афиногена побледнеть.
— Что ж ты такая балда?! — выругался ангел-хранитель и даже зубами скрипнул, а потом просто исчез. Растворился в воздухе, не прощаясь и не объясняя причин своего нелицеприятного высказывания в мой адрес.
Наверное, я бы заострила на этом больше внимания. Или возмутилась. Или опешила. Или хотя бы сделала себе зарубку подумать об этом, потому что оставлять такие вещи без внимания было не в моих правилах, но как раз этот момент Оливка выбрала для того, чтобы окончательно проснуться, и залитую солнцем спальню огласил басовитый недовольный рев. Моя девочка. Она тоже всегда просыпается в дурном настроении. Повезло Павлику. Две таких красавицы-привереды, и обе его. Тут я прямо подавилась своей мыслью и даже рот рукой прикрыла, пораженная и растерявшаяся даже не от того, что сама об этом подумала, не от того, что такая идея вообще могла прийти мне в голову, а, скорее, от того, что мысль о том, что я — ну, и Оливка, конечно, тоже, — что мы обе теперь принадлежим кому-то, вместо привычного отторжения, чувства тошноты и головокружения, вместо ярости и красной пелены перед глазами, вместо желания рвать зубами трепещущую теплую плоть, упиваясь солоноватым вкусом крови… Эта мысль вызвала томление в членах и глупую улыбку.
Мать-хозяйка! Я, кажется, Все-таки сошла с ума…
Оливка тем временем надрывалась, пугая своим совершенно не детским голосом обывателей Дунькиного дома. И судя по тону, она требовала. И требовала странного:
— Ока! — кричала она, размазывая крупные, как прозрачные фасолины, слезы по красному от натуги кукольному личику. — Ока!
— Зайка, — я взяла девочку на руки. — Булочка моя сладкая, что случилось?
— Ока! — проревела сладкая булочка и изо всех сил врезала мне по носу.
Точно, моя девочка. У нее еще и рука тяжелая.
Первой прибежала Дунька.
Следом за ней ворвался Карп Самович с нашей кормилицей на прицепе.
— Ока! — повторила Оливка и посмотрела на меня несчастно, но при этом яростно и требовательно. — Ока я!!
— Я не понимаю, чего она хочет, — призналась я всем присутствующим и почувствовала при этом непонятную обреченность.
Карп Самович тихонечко покашлял в кулак и, небрежно протирая бархатной ветошью полированный зеркальный столик, предположил:
— Может, она есть хочет? — племянница местного дворецкого без всякого стеснения рванула шнуровку на своем необъятном бюсте, а как раз подоспевшие к этому моменту Ларс и Гаврик при данном незамысловатом и совершенно очевидном в своих добрых намерениях движении по-братски синхронно застонали.
Оливка завороженно уставилась на тяжелую женскую грудь, увенчанную большим, квадратным, коричневым соском и с удвоенной силой взревела:
— Ока я!!!
Несостоявшаяся кормилица обиженно поджала губы и, словно нехотя, спрятала так щедро предложенную грудь.