Погребальные дроги
Шрифт:
Когда хлеб и сыр были съедены, а кувшин пива прошел по рукам и вернулся к королю, епископ Герма успокоился и неожиданно заговорил:
– Я солгал - слышу я ничуть не хуже, чем раньше. Дело не в этом, а в том, что я теряю память. Непрерывная моя память кончается на событиях сорокалетней давности, на твоем возвращении, Хейлгар. Теперь же я могу позабыть о целых годах, потеряв их навечно, и "не слышу" именно тогда, когда что-то забываю. Поэтому я пойду с тобою, Аластер - но скажи, ты принужден умереть своим братьями или решил это сам?
–
– Хорошо, - передернул ртом епископ.
Живописец мягко вывернулся из рук жены и присел рядом с ним.
– Брат, - попросил он, - посмотри-ка мне в глаза!
Солнечный свет падал в широкое отверстие над очагом, отблески огня освещали лицо Хейлгара сбоку. Епископ Герма вгляделся пристально - зрачки не были такими черными, как радужки, они чуть помутнели, посерели...
– Молочные пенки?
– Угу. Последний год я вижу только цвета, не линии. И не осмелился сказать раньше: это будет расти и меня загубит.
Стало ясно, откуда взялось недавнее обыкновение Хейлгара - чертить линии пальцами, что-то поглаживать, тискать, ощупывать; прежде епископ думал, что руки его друга так беспокойны просто от старости, но сейчас...
– Поэтому я ухожу с вами.
– Что?!
– придушенно вскрикнула и побледнела Аннуин.
– Да.
– Все, - властно изрек король Аластер, - Пора, солнце еще высоко. Они не угомонятся до завтрашнего вечера - всю ночь просостязаются, потом выспятся и выберут себе нового главу.
– Куда?
– К Сердцу Мира, само собой - там наши долги и долги перед нами.
Король снял со стены меч - самый короткий и широкий, с угловатым концом, меч пеших воинов побережья - и опоясался им.
***
Живописец вышел во двор первым, жена тяжело висела на его руке. Епископ все сидел; из сеней донеслось:
– Но почему ты?! За компанию не умирают!
– Слепну я - и не могу быть только твоим домашним лисом.
– Да будьте вы прокляты, все трое!
– Отпусти, Аннуин, пожалуйста, отпусти!
– тяжелый бас его звучал мягко, умоляюще - и угрожающе.
Потом Аластер пропустил в дверь Броселиану - оба молчали, она покрыла седую голову и половину лица. Последним поднялся епископ Герма, вышел и крепко затворил дверь.
У дома Аннуин наградила его проклятием на лесном языке и свирепым взглядом ярких изумрудных очей. Он ответил такой же вспышкой, медной; сгорбился и смахнул с рук незримую пыль, прошелестел ладонями. "И все-таки я возьму и уведу его отсюда, я, а не ты, лисица!"
Стараясь смягчить непоправимое, подошла траурная Броселиана:
– Ваше преосвященство! Прошу Вас, облегчите его страх.
– Хорошо,
– Она больше не жаба, а четвертая из Горгон, ее зовут Ирида - и я не совсем понимаю, как действует ее убийственный звездный глаз. Сейчас она утешает Сфено и Эвриале, они совсем не понимают, что такое смерть.
– Тогда, будьте добры, передайте ей мои соболезнования, если она еще помнит меня. А ее дети с нею?
– Вы ошибаетесь, Ваше преподобие. У нее их не было, никогда.
Хейлгар не смел стряхнуть с руки жену.
– Уходите, - крикнул он, - я догоню!
Епископ Герма подхватил короля Аластера под локоть, и они, не оглядываясь, углубились в лес. Самый похожий на волка пес увязался следом.
– Пусть он не возвращается - иначе она убьет его на месте, - вслух подумал король. Епископ промолчал.
Но рыкнул волкообразный пес, высоко, на всех четырех лапах, подпрыгнул в воздух седой облезлый лис и обернулся живописцем, потным, бледным и вроде бы даже похудевшим. Его не осмелились спросить, как он смог остановить Аннуин.
– Ты пришел!
– Подумай все-таки!
Осмелились спросить об ином:
– А как ты нас нашел?
– Даже принюхиваться не пришлось, Аластер! Ты трещишь коленками на ходу как целая упряжка северных оленей...
Тропа вывела троих к берегу лесной речки, довольно широкой и быстрой. У берега крепился неподвижный старый плот, а рядом, как ослик на привязи, подпрыгивала плоскодонка с намалеванными у носа красными глазами. Король отвязал ее, сбросил на плот короткие весла и взял другое - длинное, непарное, с узкой лопастью.
Подождал, пока усядутся на банку спутники, сам сел на корме, оттолкнулся и повел лодочку на стрежень. Пес сел на берегу и завыл, тонко, длинно и неожиданно красиво. Другие псы отозвались издалека.
– Теперь, - вздохнул зеленый король, - нужно все вниз. Эта река впадает в другую, большую, и нас вынесет прямо к Сердцу мира.
– Когда?
– Завтра утром.
– Три храбреца в одном тазу
Пустились по лесу в грозу, - пошутил епископ.
– Так ненадежен старый таз,
Что будет кратким мой рассказ, - с кроткой улыбкой отозвался король.
Речка, казалось. стоит между высоких стен леса. Темная зелень отражалась в воде, и было непонятно, где здесь поверхность и где сама бездна. Время было незаметным, и все оцепенели - двое на банке, один - на корме. Живописец вглядывался в узкий серенький коридор небес, епископ сложился почти втрое и глядел в воду, в глубокие зеленые и бурые тени, а король после каждого движения веслом начинал жевать запавшими складчатыми губами; глаза его казались уже не синими, а сизыми, как грозовые тучи. Когда Зеленый Король прослезился, его спутники отвели глаза - один вниз, другой - в небо.