Погребальные дроги
Шрифт:
– Турх, - обернулся к нему епископ, - пропусти! отзови сыновей, они все равно мертвы!
– Как бы не так! Пусть, пусть погуляют!
– У нас нет твоих инструментов! Не мешай, дай пройти!
– Они мне нужны!
– Но почему?
– Я не понимаю!
– Так!
– заявил епископ, нацеливая длинный дрожащий палец сначала на короля и после - на живописца, - Вепрь этот мой. Стойте оба. Стойте, сказал!
Он сгорбился, подобрался, в углах черепашьего рта показалась легкая белая пена.
– Вы, оба - тупые тугодумы! Стоять!
– он зашипел, потемнел лицом и умолк.
– Да, Герма, - слабо улыбнулся живописец, - я тобою ... злоупотребил. Я не знал, насколько это больно.
– Хоть какая-то польза от сегодняшней ночи.
Епископ Герма резко развернулся, на мгновение стал похож на бегущего бога, своего неудавшегося покровителя, и изловчился пролезть между шершнями; те не двинулись с места.
– Турх! Турх сын Тареда! Турх Белый Клык!
– Слышу.
– Ты превращен в вепря или был им?
– Меня это не касается, я не помню!
– Твои сыновья давно перебиты сынами Пуйхла, твои инструменты он передал Арауну как выкуп за душу. Оставь нас в покое, вонючая мерзопаскость! Иди и верни себе свое!
Он подошел слишком быстро и близко, чтобы противник не смог разогнаться и тут же напасть. Но Турх нападать пока не хотел - видимо, собирался начать нытье.
– Верни мне мой гребень, мою расческу, мою бритву!
– Для чего?
– Не помню.
– Тогда так: твои инструменты, повторяю, сейчас у Арауна. У тебя самого нет рук, и ты не сможешь привести себя в порядок. Для этого нужна некая жена - кто-то из Лесных Дев, Ирида Горгона или сама Поглотительница - вдова Арауна, этого я не знаю. Так что иди и возьми, иди и мсти, если тебе нужно это.
Вепрь фыркнул, брызнул соплями и улыбнулся - это, вероятно, значило у него улыбку. Епископ вытер ладонь и отступил вбок. Чуть он успел отойти, Турх вышел из оцепенения и промолвил:
– Не двигайся! Я пойду на север, я сожру кости Арауна, я натравлю сыновей на Пуйхла с его отродьем! И, может быть, изнасилую саму Поглотительницу, да... Но тебя я сейчас сожру, потому что ты не хочешь мне помочь. И начну с твоего тощего брюха. Должна же быть хоть какая-то польза...
Он пригнул голову и напрягся.
Тут, растолкав шершней, выскочил Зрячий Хейлгар. Хлеща толстой сосновой ветвью по глазам и пятачку противника, он визгливо орал:
– А ну-ка пошел вон, скот недорезанный, боров холощеный! Отстань от него, не то я тебя с обрыва сброшу вместе с сосной, как жертвенную свинью! И если это Аннуин...
Он выронил тяжелую палку, чуть подпрыгнул - и вот седой лис рухнул вепрю на голову, вцепился в ухо и судорожно затряс головой, продолжая верещать. Вепрь взмахнул башкой, лис отлетел в сторону, и упал на колени, свалился на бок, отплевываясь кровью и щетиной, старый живописец.
Тут подоспел Зеленый Король, приставил меч к самому пятачку. Турх сын Тареда широко зевнул, и его сыновей затянуло в огненную пасть. Он развернулся и тяжело ускакал.
–
– Мы же идем умирать - ты забыл, Аластер?
– Тварь тошнотворная!
– сидя на земле, судорожно сглатывал епископ, - Как же он воняет! Вот смотрите, ему что-то надо - расчесаться, отомстить и бабу в придачу, и вот теперь именно я должен все это организовать для первого попавшегося бога, который не имеет ко мне ровно никакого отношения! Как же они мне надоели, отродья безответственные! Да не нужен мне этот сын Тареда...
– Меркурий, если ты к нему так равнодушен, то зачем брюзжать? у него и кровь-то горькая.
***
В это время в храмовом зале Матушка-Смерть отбросила свой золотой меч. Когда она зашевелилась, превращаясь, к ней подкрался Лев Пятый, нынешний князь картотечных котов, такой же рыжий и пушистый, как его славные предки. Меч упал и отсек ему часть хвоста.
И вот, топает к Храму строевым шагом правящий епископ Панкратий, крепкий круглоголовый старикан лет шестидесяти, готовиться к вечерней службе; слышит лязг металла и пронзительный вой. Привратник отворяет двери, и оттуда вылетает длинными скачками несчастный кот, пробегает двор и прячется в нише надгробья Махона, чтобы вылизать раненый хвост. Епископ Панкратий в недоумении входит в Храм, видит половину кошачьего хвоста и золотой меч на полу, громким голосом кличет уборщиц. Потом подбирает меч, тщательно и осторожно вытирает отточенное золото и бережно уносит его в хранилище реликвий; одна уборщиц идет следом и двумя пальцами несет отрубленный хвост.
Его неугомонный дед по сану и этот благочестивый оборотень нынче сбежали вместе к Зеленому Королю, и без них тут не обошлось, не иначе.
Недолго подумав, епископ Пакратий отвлек мастера Махона от его любимого надгробья и заказал двойной кенотаф: наклонный каменный столик вроде пюпитра, и на нем вырезано старое клеймо: око, в нем сердце, а в нем, как зеница - наконечник копья. Стоять кенотафу в скриптории, пока он, Панкратий, правит.
***
Турх сын Тареда исчез совсем, не было слышно его за кустами. Вряд ли он стал бы жертвенной свиньею, если бы Хейлгар Зрячий сбросил его с обрыва: песчаная осыпь была невысока.
Сейчас двое шли впереди, и прикрывал их тот, что с мечом. Спуск снова напоминал движение по холодной высокой воде, несмотря на припекающее тусклое солнце. Хейлгар с шипением дышал, охлаждая открытый рот, епископ глядел не то чтобы под ноги, но туда, где выступили между бечевками сандалий жгучие синие пятна и мелкие пузыри. То же самое - почти сплошная багровая и отечная синева - были и на кисти.
– Он обрызгал меня своей слизью....
– Да, - невнятно проговорил Хейлгар, - это его яд. И клык как будто изъело, он шатается.