Погребальные дроги
Шрифт:
Поскольку Аластер шевелился с большим трудом, а епископ Герма не умел работать длинным веслом, на корму уселся Хейлгар - как ни странно, но ему удалось-таки выспаться, и чувствовал он себя совсем неплохо, разве что чихнул раза два. Теперь они сидел прямо, мягко перекладывал длинное весло, а остальные двое недовольно хлопали глазами, громко скрипели и исходили лютой завистью. Даже в тумане было заметно, что у Зеленого Короля сильно распухли пальцы и отекло лицо, а епископ Герма мог поворачиваться только всем корпусом, с головой и руками сразу. Довольный Хейлгар посвистывал сквозь
– Смотри-ка, он еще шевелится!
– тут же отозвался король на особо ехидный смешок.
– Ну да. Прикончить вредную тварь!
– Да? И кто вас тогда повезет, развалюхи завидущие?
– Ну что ж...
– Преосвященный, ты меня до крови ободрал и чуть не придушил.
Епископ задумчиво потер щеку, на самом деле обнаружил кровянистую корочку и мрачно извинился.
– Обрить тебя, что ли, мечом?
– Смысла нет. Спать мы уже не будем, - и добавил, хмуро потирая ладони, сбрасывая невидимую пыль:
– Ужас. Ни разу не спал в такой большой компании.
– Да. И тесной, - добавил свою претензию король.
Тут епископ Герма резко пригнулся, а лицо его стало кирпичным; Хейлгар что-то неожиданно увидел под водой. Король Аластер удовлетворенно расслабился.
***
Испарился туман, и утро окрепло. Небо над рекой казалось бесцветным, солнце - белым, леса на холмистом и противоположном, низком, берегах - почти черными. Когда к епископу вернулась сосредоточенность, он попросил еще раз:
– Хейлгар, можно обратиться к твоему богу?
– Да, он со мной. Говори.
– Может ли он показать нам, как там у них, на дне Моря Крови? Надо же узнать...
– Да, - присоединился Зеленый Король, - ты единственный живой Дом Божий среди нас, и ты сделал Индрика и Горгон, хотя видели их мы с Броселианой.
– Хорошо. Если он согласится.
– Тогда поменяемся: передай мне весло...
Пока кормчие менялись местами, епископ неподвижно глядел в бледное солнце и думал так, свирепо и скорбно;
"Я тяну время, потому что последняя ночь пришла и ушла, без толку и без возврата... И нужны ли мне или кому-то из нас эти ненавистные боги?" Но видение крепко схватило его, как остальных.
– Зрите, что видит моя сестра!
– изрек бог, очень похожий на змееногого, но более веселый, пухлый и женоподобный.
Сначала была плоскость, и на ней, как на бархатном зеленом плаще, были веером разбросаны кривые серые клинки. Веер сходился к Чаще, к Сердцу Мира, и Кровоточащим Копьем была именно эта из рек. Море покоилось между приливом и отливом, и вода его была легка, солоновата и воздушна. На дне сверкал город - он был живой, это пестрый радужный змей свернулся на стенках чаши и слегка шевелил яркими кольцами. Всюду плавали, летали, ползали, передавая друг другу некие искры и пламенна.
– Наш город живой, он нарастает, как змеиная шкурка или коралл, и запоминает все, что с ним и с нами было, - улыбнулась красавица.
– Но вам, - оборвал женоподобный, - нужно не это. Здесь
Когда взоры соскользнули по склонам, по радужным кольцам, стало ясно, что бесконечно далеко в глубине прячется металлическое сердце Гермафродита. Сейчас оно покоилось между двумя ударами, и некий, крылатый, плотно сидел на нем. К нему прилетел второй, подобный, и сел на его место. Когда бог на секунду привстал, было видно, как сверкает все еще живое яйцо - боги высиживали его по очереди.
– Нам нужно, - спросил Зеленый Король, - как-то с ним поступить?
– Мы не знаем, - ответили бог и богиня, и тут видение оборвалось.
– И все?
– разочарованно спросил живописец.
Теперь небеса над рекой расширились, были выпуклыми и голубыми, вода - мелкой и прозрачной, песок лежал редкими волнами, и кое-где виднелись камни. Зеленый Король повел плоскодонку к берегу.
– Здесь будет водопад, выходим!
– Но зачем?!
– тупо изумился Хейлгар.
– Да затем, дурень, что мы должны войти в Сердце Мира еще живыми, - проскрипел епископ.
***
Глазастая плоскодонка выползла на отмель; вдвоем высадив короля, ее втянули на берег из жалости, чтобы не губить в водопаде. Потерянное весло уплыло. Берег представлял собою плоское травяное взгорье, с редкими кривыми сосенками. Но в отдалении росли еще привычные кусты, и сквозь них пробирался некто крупный. Ступать уже сейчас приходилось как в холодной высокой воде. Некто не отставал.
– Это еще кто?
– заворчал Хейлгар, - Твои?
– Нет, - вслушивался король, - это не всадник и не олень. Четыре копыта, но шаг легче и короче.
– Тогда, наверное, приятели Фавна-Исповедника приняли нас за паломников. Задержат, они не отстанут.
– Ну, ждем.
Из-за кустов выбрался вепрь и поскакал навстречу. На четверть крупнее обычного, бурый, неравномерно заросший, с воспаленными проплешинами на боках; короткий волосатый хвост выпрямлен. Ближе - и вот, с клыков капает зеленоватая пена, падая наземь, выжигает траву. Голова странная - глаза сближены, скулы торчат отростками, клыки почти прямые, толстые и острые, разведены широко и укреплены у оснований какими-то костными плоскими треугольниками. Безобразный зверь.
Подбежав, резко встав, вепрь раскрыл пасть, горящую пламенем муфельной печи, и выпустил в воздух двенадцать шершней. Те повисли стеной, молча. Зеленый яд все еще капал, расползались горелые пятна.
– Погуляйте, погуляйте, сыночки. А вы, праздношатайки, стойте.
– Ты Турх?
– крикнул Зрячий Хейлгар, - Ты только что гостил у Аннуин... Это она тебя...?
Король потянул из ножен широкий меч и шагнул на шершней.
– Стой, старик! Тебя не удержат ноги, ты выронишь меч. Мне нужны моя расческа, мой гребень и моя бритва! Где?!