Похищение чародея
Шрифт:
Поднявшись, я с трудом расправил затекшие, ноющие члены моего тела и добрался до стола, на котором обнаружил записку.
«Дорогой Юрий Сидорович!
Я уехал в Моши. Вернусь к одиннадцати. Попытайтесь дозвониться до Володи. Если Володя приедет без меня, он знает, что делать. Будьте дома к одиннадцати. Надо будет вытащить аппаратуру, важно, чтобы приборы работали непрерывно. Кофе в термосе.
Я читал записку, поднеся ее к самым глазам. Без очков я почти инвалид. Как грустно, что все так неладно получается. Я долго разыскивал
Было без двадцати одиннадцать.
Меня охватил горький стыд. Оказалось, я постыдно, преступно проспал все утро, а мои товарищи трудились. Я бездельничал в часы, когда должен был метаться по улицам с фотоаппаратом, записной книжкой, наконец, просто смотреть, впитывать, запоминать это неповторимое, уникальное событие — драму и скрытый оптимизм титанической борьбы мысли со стихией.
Меня охватило почти неодолимое желание, несмотря на свой недостаточный туалет и раскрашенное лицо, бежать на улицу, чтобы ничего не пропустить, но я понимал, что это невозможно. Я нужен здесь.
Я отвинтил крышку термоса, налил кофе и начал дозваниваться на остров. Безрезультатно.
Это, разумеется, меня встревожило. Мне хотелось бы уверить себя, что Ли возвращается в Танги, но в это я не верил. Теперь, когда срок землетрясения точно установлен и участие молодого человека в последующих событиях будет лишь пассивным, он может позволить чувствам овладеть собой, взять верх над долгом… Это привело бы к нежелательным последствиям. Но вправе ли я, даже сознавая это, осуждать возможные поступки Владимира Кимовича?
Эту моральную проблему я решить не смог…
Отар Давидович не вернулся ни в одиннадцать, ни в двенадцать. Я старался не терять времени даром. Я убедил охрану вынести из дома вещи Васунчоков и даже частично снять железную крышу. Следует сказать, что это занятие не из легких. Несмотря на то что солдаты меня не допустили к непосредственному сниманию железных листов, я принимал участие в разборке дома, подхватывая и складывая в стопку снятые железные листы, и к моим ранам прибавились новые — все руки были изрезаны в кровь, и, что хуже всего, в двух местах порвались новые брюки Отара Давидовича.
Лишь когда солдаты, уморившись, спустились с крыши и отправились умываться, я позволил себе обмотать правую руку носовым платком, чтобы не испачкать трубку телефона. Я уже несколько раз пытался дозвониться до острова. Каждая проезжавшая машина казалась мне машиной Володи, но мои надежды рушились, не успев окрепнуть.
Отар Давидович вернулся в половине первого. Он сразу спросил:
— Володя не приезжал?
— Нет.
— И не звонил?
— Нет.
— Так, — сказал Отар Давидович. — Займемся аппаратурой.
Около часа мы перетаскивали приборы в сад. Отар Давидович молчал, да и я не разговаривал, потому что, несмотря на кажущуюся простоту, разборка аппаратов, переноска их и установка на новом месте требовали больших физических усилий и крайней осторожности.
Работа была в разгаре. Отар Давидович сказал:
— Дальше я один справлюсь. У меня к вам большая просьба, Юрий Сидорович. Возьмите, пожалуйста, машину и найдите майора Тильви. Я очень беспокоюсь за Володю. Я рассчитываю на его здравый смысл, но тем не менее…
— Я сделаю все возможное, — заверил я Отара Давидовича. — Будьте совершенно спокойны.
Мне
Через десять минут я уже был в губернаторском дворце, где мне пришлось вступить в длительную дискуссию с дежурным капралом, который не желал пропустить меня внутрь, видимо, смущенный моим внешним видом — одеждой не по размеру, ободранными и нечищеными ботинками, пятнами пластыря и йода на лице. В конце концов мне удалось добиться от него, что майора нет — он уехал в механические мастерские. Я решил сходить туда пешком, благо все расстояния в Танги сравнительно невелики. Я двинулся напрямик, через газон. Когда я приблизился к кустам, обрамляющим его, я обратил внимание на то, что в одном месте трава измята и залита кровью. Я осторожно обошел это место, раздумывая, какая трагедия разыгралась недавно перед дворцом? Возможно, недоброжелатели пытались ночью завладеть штабом округа и случилась перестрелка с охраной?.. Наверно, я никогда не узнаю правды: лишь малая часть чужих судеб, как вершина айсберга, открывается постороннему наблюдателю.
Дорога вывела меня на боковую улочку. С минуту я простоял, глядя, как какая-то семья покорно и вроде неторопливо грузит свой нехитрый скарб на повозку, запряженную низкорослыми пони. О чем думают эти люди, покоряясь приказу и, возможно, не веря в горькую правду? Малыш вышел из дома, неся в руке блестящий алюминиевый чайник. В его памяти останется лишь туманное воспоминание о ярком весеннем дне, о том, как он, папа, мама, сестры ехали в повозке в горы, и ему будет казаться, что это был не более как веселый пикник, и он никогда не задумается о том, что его хрупкая жизнь была спасена, в частности, молодым человеком по имени Владимир Ли, который в данный момент пробирается сквозь джунгли в поисках похищенной девушки. До чего сложна жизнь!
Дальше мой путь лежал мимо маленькой церкви, подобной тем, что изображаются на немецких или швейцарских рождественских открытках. Белый кубик под двухскатной крышей и над ней четырехугольным столбиком колокольня со шпилем. Дверь в церковь была открыта. Оттуда доносился чей-то монотонный голос. Любопытство заставило меня заглянуть внутрь. Свет из узких высоких окон освещал старика, лежащего в гробу. Его лицо являло собой зрелище полного умиротворения и покоя, словно этот человек долго шел, устал и заснул. Я подумал, что смерть настигла его во сне. Какая-то женщина в темной одежде стояла у гроба. Я пошел дальше. Люди рождаются, умирают, и город, доживающий свои последние часы, кажется постоянным и вечным, куда постоянней живущих в нем людей. И это тоже лишь видимость…
В механических мастерских было пусто. Несколько рабочих покрывали брезентом вытащенный во двор пресс. Один из них спросил, кого я ищу. Я ответил, что майора Тильви. Рабочий сказал, что майор уехал на аэродром, а это в двух милях от города. Я поблагодарил его и пошел дальше. Раза два меня обгоняли повозки с домашним скарбом. У домов городской окраины был странный вид, словно все жители собирались выехать на дачу: вещи стояли на улице, в палисадниках — шкафы, кровати, сундуки, но сами дома были пусты. На крыше одного из домов сидел человек и снимал черепицу. Два других подхватывали плитки, которые он ловко кидал им, и складывали в аккуратный штабель.