Похищение Зеленой Хризантемы
Шрифт:
Тея злобно скрипнула зубами и, с остервенением ухватившись за ложку, словно это был её боевой топор, испепеляюще зыркнула на Анемона. Тот, будто и не замечая, как скривилось личико Мазахаки при созерцании его особы, обезоруживающе улыбнулся и лёгкой походкой направился прямо к ней, вытаскивая из кармана свёрнутый лист бумаги. Тея от этой улыбки вновь скатилась в состояние блаженной прострации и оцепенело смотрела, как хозяин дома подходит ближе, усаживается рядом, аккуратно расправляет исписанный лист плотной бумаги с красивыми вензелями и кладёт его перед ней.
— Госпожа Мазахака, — голос, словно шёлковый бархат, зелёные глаза таинственно мерцают.
— А?..
— Подпишите вот здесь
Теряясь в золотисто-зелёном тумане его взгляда, Тея послушно положила руку на чистую часть листа рядом с элегантным вензелем и краем глаза заметила, что на кухне находится ещё и Торми. Облокотившись на стол, одной рукой он поддерживал растрёпанную рыжую шевелюру и с любопытством наблюдал, как на плотной гербовой бумаге под ладошкой домоуправа расцветает ещё один вензель. Когда он успел прийти? Мальчишка нашёл где-то вчерашнюю корочку хлеба и с удовольствием вгрызся в сухарь — создаваемый им хруст нарушил воцарившуюся гармонию. Тея вдруг осознала, что делает что-то не то, но не поняла, в чём же суть неправильности происходящего. Она с непониманием смотрела, как Анемон ловко выдёргивает лист из-под её руки и протягивает Торми, с готовностью заглатывающему сухарик и достающему из кармана ещё одну ручку.
— Распишись как свидетель, — деловой тон отрезвил, словно ушат холодной воды, и Тея с запозданием сообразила, что только что подписала не пойми что.
— Ладно, но я всё равно не понимаю, зачем вам это нужно, учитель, — мальчишка пожал плечами и стремительно вывел размашистую подпись в уголке. — Где оно?
— В чайном шкафчике, нижняя полка. — Анемон деловито скатал заверенный подписями листок в трубочку.
Торми же быстренько устремился к шкафу и достал оттуда тарелку с пирожными: тонкие бисквитные коржики венчали пышные облака взбитых сливок и дольки политых мёдом персиков. Глаза ребёнка сияли.
— Если вдруг ещё понадоблюсь, обращайтесь в любое время! — вдохновенно осведомил он и торжественным шагом вышел из кухни, с величайшим почтением неся перед собой драгоценную ношу, словно ему по меньшей мере доверили нести Маску Императора.
Тея сидела ни жива ни мертва, соображая, во что же это она сейчас ввязалась и что это вообще было. Анемон же, как-то подрастеряв своего ошеломляющего обаяния, проводил ученика ироничным взглядом:
— Всенепременно, милое дитя, — и обратился к девушке: — Не желаете ли поближе познакомиться с полем деятельности для реализации ваших обязанностей?
Она постаралась вложить в свой взгляд множество эмоций, слишком противоречивых друг другу, но Анемона это не смутило.
— Ах да! Поздравляю вас с официальным трудоустройством семьей Арахуэнте! Позже я отдам вам вашу копию контракта.
Тея попыталась вспомнить, поставила ли она в подписи своё настоящее имя или расписалась как Мазахака Бильбергия, а потому несколько отрешённо кивнула на радостный и довольный тон работодателя. Но в голове лишь мелькал изумрудно сверкающий туман и обволакивающий голос. Как же это бесило! Одновременно хотелось растерзать человека, настолько сбившего её с толку, и посмотреть ещё на его завораживающее совершенство. Девушка хмуро взглянула на хозяина дома, тихо ворковавшего с зачарованным чайником. " Зараза!"
— Госпожа Мазахака!
— Что?! — у Теи возникло неприятное чувство, что он прочитал её мысли.
— Пожалуйста, не отлучайтесь сегодня никуда. После завтрака я всё же хотел бы устроить экскурсию по дому. Кстати, а что планируете подать к
Девушка неприязненно посмотрела на раздражающе благодушного Анемона и нехотя выдала:
— Что-нибудь лёгкое, сладкое и ароматное…
"Стоп, а как же встреча с Драценой?!" Оставалось надеяться, что обзор местных достопримечательностей закончится к полудню, и она успеет на кладбище.
***
Ветер коснулся его губ шаловливым поцелуем, прогоняя нежную дрёму. Герцог сладко и с удовольствием потянулся, мышцы томительно заныли, выражая протест против неудобной позы, в которой он позволил себе уснуть. Лель открыл глаза навстречу новому дню и с удивлением обнаружил, что прикорнул на скамейке, увитой диким виноградом, в ожидании встречи с загадочной незнакомкой. А стоило ему вспомнить о ней, как щёки полыхнули мягким жаром, а взор затуманила дымка мечтательности. Чем больше времени проходило с той первой встречи, тем обворожительнее становился мысленный портрет девушки, назвавшейся Драценой. Бархатная тьма её глаз манила очарованием…
Этой ночью он почти не спал, предвкушая свидание со своей феей, и едва развеялся утренний туман, как решил немедля проследовать по указанному в случайно оброненной записке адресу.
Плавающий в яркой синеве огненный шар катился к зениту, приближая назначенное время. Лель чувствовал в груди сладостное волнение и нетерпение. Мыслями, с кем именно должна здесь встретиться девушка и почему записка, подписанная её именем, оказалась у неё же, он решил себя не утруждать. Да это, собственно, не имело значения. Ему хотелось увидеть Драцену при свете дня и познакомиться поближе. В ночном мраке он не особо отчётливо её разглядел и всё что не увидел, ему дорисовало бурное воображение, недостаток в котором он не испытывал. Получилась привлекательная и весьма достойная его внимания картина. Тайна, обволакивающая весь образ девушки, притягивала и манила. Незнакомка стала для него приятным наваждением, от которого избавиться он не желал.
Перебраться поближе к месту встречи было прекрасной мыслью, но вот засыпать всё же не стоило — что если бы он проспал назначенное время? Но всё обошлось, и Лель прищурился на солнце, достал записку и вчитался в несколько строк, написанных аккуратным мелким почерком. Он с сомнением огляделся — местное кладбище было определенно очень ухоженным и любопытным местом, но вряд ли кому, кроме его прекрасной феи, пришло бы в голову назначать встречу в столь неоднозначной обстановке. Даже более того, он был бы разочарован, если бы столь таинственная особа выбрала менее подходящее её образу окружение. Единственное, что несколько выбивалось из складывающегося впечатления о ней, так это время — полдень, когда свет солнца столь безжалостен к тайнам ночи.
Но атмосфера, царившая вокруг, умаляла этот недостаток. Ярко-изумрудная трава аккуратных газонов нарядной бахромой обрамляла холодный серый камень склепов и белый мрамор надгробных плит. Солнечный свет казался особенно беспристрастным и отстранённым, словно нехотя являя миру лики недвижных статуй, щедро украшенных свежими и увядающими цветами. Аккуратные клумбы с ярко алыми мелкими гвоздиками, расползшиеся плети азарины и плюща, словно в ласке прильнувшие к постаментам и декоративным колоннам, поддерживающим миниатюрные портики, едва уловимый запах пряных специй, смешанный с тонким ароматом храмовых благовоний и горечью травы… Строгие очертания букв, выбитых на мраморе, чёткие линии эпитафий с редкими элегантными завитками вензелей, удивительная тишина, нарушаемая лишь шелестом травы и маленьких изящных декоративных кустиков за коваными оградками под порывами ветра… Старое кладбище Феланды, красивое, ухоженное, пустынное — невольно навевало ощущение покоя и замершего времени.