Похищение
Шрифт:
Почти двенадцать тысяч хопи живет в мелких деревушках одна из которых, Сиполови, расположена во Второй Месе. Оставив машину, мы взбираемся на холм, усеянный глиняными черепками и костями. Рутэнн объясняет, что это давняя традиция – закапывать еду в золу у основания дома, чтобы не голодать в тяжелое время. На гребне холма расположена пыльная квадратная площадка, по периметру облепленная одноэтажными домишками. Взрослых нигде не видно, только трое ребятишек чуть старше Софи время от времени выскакивают из тени между жилищами, чтобы снова скрыться там подобно призракам. Двое псов тщетно пытаются
Из окон доносится музыка: записи народных песен, мультфильмы, реклама. В Сиполови, в отличие от многих других деревень, проведено электричество. Рутэнн рассказывает, что в Олд Орайби, например, старейшины отказались принимать дары от pahanas, поскольку боялись, что те потребуют что-то взамен. Водопровод здесь появился только в восьмидесятых годах, а до того воду носили ведрами из источника на вершине плоскогорья. Иногда во время дождя в здешних лужах еще можно увидеть рыбу.
Рутэнн берет меня под руку.
– Идем, – торопит она. – Вильма уже заждалась.
Вильма – это мать Дерека, который танцевал с обручами пару недель назад. Не смея ослушаться, я направляюсь вслед за Рутэнн в небольшой, на одно окно, каменный домик на краю площадки. Она без стука открывает дверь, выпуская наружу густой запах рагу и кукурузы.
– Вильма, – говорит она, – у тебя что, noqkwivi пригорело?
Вильма оказывается моложе, чем я ожидала, – ей всего лет на пять-шесть больше, чем мне. Когда мы входим, она как раз пытается причесать маленькую девочку, которая напрочь отказывается сидеть спокойно. Заметив Рутэнн, Вильма расплывается в улыбке.
– Да что может эта тощая старуха вообще знать о еде? – восклицает она.
В доме полно женщин в халатах всех цветов радуги. Многие из них похожи на Вильму и Рутэнн: должно быть, сестры или тетки. На белых стенах развешаны куклы кацина, о которых Рутэнн мне когда-то рассказывала, а в углу стоит телевизор, увенчанный вазой с цветами из бумажных салфеток.
– Чуть не опоздала! – укоризненно качает головой Вильма.
– Ты же знаешь, я никогда не опаздываю, – отвечает Рутэнн. – Если обещала прийти, пока кацины еще здесь, значит, приду.
Женщины переходят на стремительное, журчащее наречие хопи, и я не понимаю ни слова. Я жду, пока Рутэнн меня представит, но этого не происходит, и что самое странное – никого такое положение вещей, похоже, не удивляет.
Непоседливая девочка наконец причесана и подходит к Софи. Говорит она на безупречном английском.
– Хочешь порисовать?
Софи нерешительно отрывается от меня и, кивнув, следует за девочкой в кухню, где их ждет чашка с мелками. Они принимаются рисовать на квадратах коричневой бумаги, вырезанных из продуктовых пакетов, я сажусь рядом с пожилой женщиной, которая плетет блюдо из листьев юкки. В ответ на мою приветливую улыбку она лишь хмыкает.
Дом представляет собой причудливую комбинацию прошлого и настоящего. Я вижу каменные чаши, в содержимое которых женщины добавляют перемолотую вручную голубую
Рутэнн с Вильмой о чем-то спорят – я понимаю это по интонации, по возросшей громкости и пылкой жестикуляции. Внезапно раздается пронзительный вопль – это ухнула сова, я помню этот звук по лесным прогулкам в Нью-Гэмшпире. Женщины тревожно перешептываются и выглядывают в окно. Вильма говорит что-то на языке хопи, но я готова поклясться, что это означает «Говорила же я тебе!».
– Идем, – велит Рутэнн, – я покажу тебе окрестности. Софи, судя по всему, увлечена рисованием, потому я покорно выхожу вслед за Рутэнн.
– Что происходит? – спрашиваю я.
– На завтра назначена церемония Niman, в переводе – Домашний Танец. Это последний танец, прежде чем кацины вернутся в мир духов.
– Я имела в виду, что с Вильмой? Наверное, не следовало мне ехать сюда…
– Она не из-за этого злится, – успокаивает меня Рутэнн. – Дело в сове. Услышать сову – плохая примета, кому же это понравится.
Мы уже прошли до конца тропинки, ведущей от площадки, и очутились около небольшого домика из шлакоблоков. Из трубы вырывается язычок дыма. Рутэнн смотрит на него, приложив руку ко лбу.
– Здесь я жила, когда была замужем.
Я думаю о своей свадьбе, отложенной на неопределенной срок из-за суда.
– Не знаю даже, поженимся ли мы теперь с Эриком.
– У хопи на это уходит несколько лет. Сначала – церковь, чтобы вздохнуть с облегчением, потом ищешь себе жилье, но это тоже быстро, а годы идут на пошив tuvola – подвенечных платьев, за это отвечают дядья жениха. Вильма успела уже родить Дерека, когда подоспела ее свадьба. Ему было три года, он шел рядом с матерью.
– Расскажи о самой церемонии.
– Ох, очень это трудоемкое дело! Надо отблагодарить семью жениха за платье – подарить им множество плетеных тарелок и наготовить кучу еды. – Рутэнн улыбается. – За четыре дня до свадьбы я переселилась к свекрови. Сама я постилась, но готовить должна была на всю семью – это такое испытание, чтобы проверить, достойна ли я их мальчика, за которым по закону была замужем уже три года. Еще есть такая традиция: тетки жениха по отцовской линии приходят в гости и швыряют грязью в теток по материнской линии, и все жалуются на жениха и невесту… Но это все шутки вроде тех безумных мальчишников и девичников, которые принято устраивать у pahanas. A потом в торжественный день я надела белое платье, сшитое дядьями Элдина. Очень красивое: всюду кисточки, тесемки, одна другой мельче, как палки, на которые я буду опираться в старости, все ближе и ближе к земле, пока не коснусь ее лбом.