Похищение
Шрифт:
– Хорошая была девочка. Тихая. Все всегда делала сама, сторонилась коллектива.
– А с ее родителями вы были знакомы?
Учительница на миг отводит глаза.
– Иногда Бетани приходила в садик непричесанная или в грязной одежде… Это нас насторожило. Я, кажется, даже звонила ее матери… Как ее, говорите, зовут?
– Элиза Мэтьюс.
– Да, точно.
– И что Элиза вам сказала?
– Не помню, – отвечает миссис Нгуйен.
– А что-нибудь еще об Элизе Мэтьюс вы помните?
Учительница кивает.
– Пахло от нее, как от винокурни, если вы об этом.
Я чувствую,
– Вы не сообщали в органы опеки?
Учительница явно нервничает.
– Никаких следов насилия на ней заметно не было.
– Но вы сказали, что она приходила непричесанная…
– Мистер Тэлкотт, одно дело – когда ребенка не купают ежедневно, и совсем другое – когда мать и отца пора лишать родительских прав. В наши обязанности не входит следить за личной жизнью семьи. Уж поверьте мне: я видела детей, которым родители гасили об пятки сигареты, детей, которые приходили в садик с поломанными костями и рубцами на спинах. Я видела детей, которые после занятий прятались в шкафах, чтобы родители не забрали их домой. Миссис Мэтьюс, возможно, была любительницей выпить, но свою дочь она обожала, и Бетани, очевидно, это знала.
«Очевидно, да не очевидно», – думаю я.
– Спасибо, что уделили мне время, миссис Нгуйен. – Я даю ей свою визитку, на которой карандашом приписан телефон офиса Криса Хэмилтона. – Если вспомните что-нибудь еще, пожалуйста, перезвоните.
Едва я успеваю завести мотор, как в окошко машины стучатся. Миссис Нгуйен стоит, скрестив руки на груди.
– Был один случаи, – говорит она, когда я опускаю стекло. – Миссис Мэтьюс опаздывала. Мы звонили домой, звонили и звонили, но никто не брал трубку. Я отвела Бетани в группу продленного дня, а потом сама повезла ее домой. Миссис Мэтьюс мы обнаружили на диване, она была пьяна до беспамятства… Поэтому я забрала Бетани к себе и оставила ночевать. На следующий день миссис Мэтьюс рассыпалась в благодарностях.
– А почему вы не позвонили отцу Бетани?
Ветер выпутывает прядь волос миссис Нгуйен из пучка.
– Родители как раз разводились. За неделю до инцидента мать настоятельно попросила нас не позволять отцу контактировать с ребенком.
– Почему?
– Если я не ошибаюсь, он ей угрожал, – говорит миссис Нгуйен. – У нее были основания считать, что он в любой момент может похитить Бетани.
Эндрю, похоже, похудел, хотя, возможно, виновата мешковатая тюремная форма.
– Как там Делия? – задает он стандартный вопрос.
Но на сей раз я не отвечаю. Терпение мое на исходе.
Руки я держу в карманах.
– Вы говорили, что поддались внезапному импульсу. Что это была спонтанная реакция в форс-мажорных обстоятельствах. Вы говорили, что, вернувшись за одеялом Делим, застали Элизу на диване без чувств и поняли, что пора принять решительные меры. Я правильно вас понял?
Эндрю кивает.
– Тогда как вы объясните тот факт, что угрожали похитить дочь до, собственно, похищения? – Я в отчаянии пинаю стул, который летит по конференц-залу. – О чем еще вы умалчиваете, Эндрю?
На шее Эндрю напрягаются мускулы, но он не отвечает.
– Сам я с этим не справлюсь, – говорю я и выхожу из комнаты не оглядываясь.
За
Конверт из почтового ящика я вытаскиваю на бегу, торопясь на слушание 404В, назначенное Эммой Вассерштайн. В ожидании приема я его распечатываю. На Делию, разумеется, никакого досье не заведено вообще, так что в руках у меня только две распечатки. Отсутствие криминального прошлого у детектива ЛеГранда, ныне пенсионера, меня не удивляет. Внимание привлекает второй отчет – досье на Элизу Васкез. Мать Делии судили за вождение в нетрезвом виде, приведшее к ДТП в семьдесят втором году.
Это, безусловно, довольно серьезное правонарушение. Имевшее место, вдобавок, когда она была беременна Ди. Будет непросто, но я все же, черт побери, постараюсь убрать Элизу со свидетельской трибуны под этим предлогом. Буду давить на ненадежность: человек, который хронически пьет, может не помнить многих подробностей и в принципе не заслуживает доверия.
Мне ли не знать…
Из-за угла появляется Эмма Вассерштайн и, завидев меня, останавливается.
– Судья еще не готов?
Я осторожно поглядываю на ее необъятный живот.
– В отличие от вас, еще нет.
Она закатывает глаза.
– Может, вам пока не сообщили, но мы уже не семиклассники.
Дверь открывается, и помощница судьи Ноубла заводит нас в кабинет.
– Он сегодня не в духе, – предупреждает она шепотом. – Кое-кто сегодня не получил своей дозы протеина.
Мы рассаживаемся и ждем позволения заговорить.
– Мисс Вассерштайн, – устало вздыхает он, – что у вас на этот раз?
– Ваша честь, мне хотелось бы включить в список следственных материалов обвинение в нападении, осуществленном Чарлзом Мэтьюсом в декабре семьдесят шестого года. Его можно отнести к мотивам преступления.
– Но, Ваша честь, это же предвзятое отношение чистой воды! – возмущаюсь я. – Мы говорим о мелкой стычке, которая произошла много лет назад и не имеет никакого отношения к предъявленным Мэтьюсу обвинениям.
– Не имеет никакого отношения? – язвительно переспрашивает Эмма. – А вы не потрудились узнать, кого ваш клиент тогда избил?
Она протягивает мне копию обвинения, которое я, получив, лишь просмотрел по диагонали, сочтя несущественным. И тут взгляд мой цепляется за имя пострадавшего: Виктор Васкез.
За полгода до похищения родной дочери и за три месяца до развода Эндрю поколотил мужчину, который впоследствии женится на его бывшей жене.
А это, по большому счету, таки мотив… А именно – месть. Еще бы, когда твоя жена трахается налево и направо, не успел ты переступить порог…
Судья собирает рассыпанные по столу бумаги в папку.
– Разрешаю, – говорит он. – Еще вопросы есть?
Эмма кивает.
– Ваша честь, мы все понимаем, что мистер Тэлкотт не сможет предоставить суду оправдательных фактов, а значит, будет строить защиту на оговоре Элизы Васкез.