Похищенный. Катриона (илл. И. Ильинского)
Шрифт:
— Но, сударыня,— сказал я,— кроме красоты, есть ведь еще многое другое.
— Прикажете понимать, что в остальном я не так уж и хороша? — осведомилась она.
— Нет, я хотел только сказать, что подобен петуху в басне,— ответил я.— Я вижу жемчужное зерно — и оно меня слепит, но простое пшеничное мне нужнее.
— Брависсимо! — вскричала она.— Наконец-то вы нашли нужные слова! И за это я вознагражу вас рассказом. Вечером, после того как вы нас столь жестоко покинули, я поздно вернулась домой от моей приятельницы, где, хотите верьте, хотите нет, меня окружало всеобщее восхищение. И что же я слышу? Со мной желает говорить девица в тартановой юбке! Ждет больше часа, сказала служанка, и все время тихонько плачет. Я немедля пошла к ней. Она встала мне навстречу, и я тотчас ее узнала. «Сероглазка!» — сказала я про себя, но, конечно, не
— Даже чище! — воскликнул я.
— Ну, тогда она поведала мне свои горести,— продолжала мисс Грант.— Как она не знает, что думать о своем папеньке, и как боится за вас, и в каком трудном положении она оказалась, когда вы ушли. «И тут я вдруг вспомнила,— говорит она,— что мы в родстве и что мистер Дэвид назвал вас лучшей из лучших, и я подумала: «Если она так хороша, то должна быть и доброй». И вот я пришла». Тут-то я и простила вас, мистер Дэви. В моем обществе вы словно все время сидели на горячей сковородке — в жизни я не видела, чтобы молодому человеку так не терпелось поскорее сбежать. И от кого? От меня и моих сестер! А тут вдруг обнаружилось, что, сбегая, вы все-таки меня заметили и были столь любезны, что похвалили мою привлекательность! Можете с этой минуты отсчитывать время нашей дружбы, я же начала думать с нежностью о латинской грамматике.
— У вас будет еще много часов, чтобы смеяться надо мной,— сказал я.— К тому же, полагаю, вы несправедливы к себе. Ваше сердце смягчилось ко мне из-за Катрионы: она так простодушна, что не замечает неловкости своего друга, которую так хорошо видите вы.
— На вашем месте я не была бы в этом столь уверена, мистер Дэвид! — заметила она.— Девушки прекрасно все видят. Но в любом случае, как мне предстояло убедиться, она ваш самый искренний друг. Я повела ее к его милости моему папеньке, и его адвокатство, ублаготворенный кларетом, был столь любезен, что принял нас. «Вот та самая Сероглазка, которой вам прожужжали все уши последние дни,— говорю я.— Она явилась, чтобы подтвердить нашу правдивость, и я слагаю первую красавицу всех трех Лотианов к вашим ногам». Она доказала мое слово делом, упала перед ним на колени (не поклянусь, но, пожалуй, она у него в глазах раздвоилась, что сделало ее еще более неотразимой,— ведь все вы в душе магометане!) и рассказала ему, что произошло в этот вечер: как она помешала отцовскому служителю пойти за вами, как она тревожится за своего батюшку и как трепещет за вас. И с рыданиями умоляла пощадить жизнь вас обоих (хотя никакой опасности ни ему, ни вам не грозило!). В конце концов я, право же, возгордилась своим полом — столько чувства вкладывалось во все это,— но и устыдилась его, так как повод был маловат. Очень скоро, уверяю вас, лорд-адвокат протрезвел, слушая, как юная девушка разматывает клубок тайная тайных его политики в присутствии самой непослушной из его дочерей. Но мы взялись за него обе и поправили дело. В надлежащих руках —
другими словами, в моих — мой папенька ни с кем не сравнится.
— Ко мне он был очень добр,— сказал я.
— И к Катрин тоже, тем более что там была я и уж позаботилась об этом,— добавила мисс Грант.
— И она просила за меня! — воскликнул я.
— Причем очень трогательно,— подтвердила она.— Но не стану повторять, что она говорила. Вы и так уже слишком тщеславны.
— Да вознаградит ее за это бог,— сказал я.
— Мистером Дэвидом Бальфуром,
— Вы ко мне несправедливы! — вскричал я.— Меня дрожь пробирает при мысли, что она могла бы попасть в столь грубые руки. Неужели вы полагаете, что я возомню о себе, потому что она просила о моей жизни? Она заступилась бы и за слепого щенка! А ведь у меня, казалось бы, есть больше причин вознестись надеждой, чем ведомо вам. Она поцеловала вот эту руку. Да-да! Но почему? Потому что верила, будто я совершаю подвиг и, возможно, иду навстречу смерти. А вовсе не из-за меня самого... Но к чему я буду объяснять это вам — ведь вы не в силах удержаться от смеха, стоит вам взглянуть на меня. Поцелуй был данью тому, что ей казалось доблестью. По-моему, такой чести удостоились только я и бедный принц Чарли. Ведь так меня уподобили богу! Неужели вы не понимаете, каким страхом исполняется мое сердце, когда я вспоминаю про это?
— Я правда часто над вами посмеиваюсь — куда чаще, чем допускают приличия,— заметила она.— Но послушайте меня: если вы будете говорить с ней, как вот сейчас, вам не следует вовсе отчаиваться.
— Вот так? — вскричал я.— Я не осмелюсь! С вами — дело другое, мисс Грант, вы можете думать обо мне, что хотите. Но она? Нет уж!
— Таких неуклюжих ножищ во всей Шотландии не найти! — заметила она.
— Да, маленькими их не назовешь,— ответил я, поглядев вниз.
— Бедная, бедная Катриона! — воскликнула мисс Грант.
И я с недоумением уставился на нее. Теперь-то я прекрасно понимаю, куда она клонила (и, пожалуй, с полным на то основанием), но в подобной словесной пикировке я никогда силен не был.
— Ну что же, мистер Дэвид,— продолжала она,— пусть это и против моей совести, но придется послужить вашей вестницей. Она узнает, как вы бросились к ней, едва услышали, что она в тюрьме. Она узнает, как вы даже отказались перекусить с дороги. И про наш с вами разговор она узнает в той мере, в какой, на мой взгляд, дозволено столь юной и неопытной девице. Поверьте, так вы предстанете в гораздо лучшем свете, чем могли бы представить себя сами. Ведь я уберегу скорлупки от неуклюжих ножищ.
— Значит, вам известно, где она? — воскликнул я.
— Известно, мистер Дэвид, только я вам не скажу,— ответила она.
— Но почему? — спросил я.
— Видите ли,— сказала она,— я надежный друг, как вы не замедлите убедиться, и первый среди тех, кому я друг,— мой папенька. Так что, уверяю вас, вы не смягчите меня и не разжалобите. А потому не делайте жалких глаз и позвольте пока распрощаться с вашим дэвидобальфурством.
— Еще одно! — вскричал я.— Есть обстоятельство, которое может ее погубить. И меня тоже.
— Но будьте кратки,— сказала она.— Я и так уже потратила на вас полдня.
— Леди Аллардайс верит...— начал я.— Она полагает... она думает, что я ее похитил!
Лицо мисс Грант порозовело, и я совсем смутился, вдруг обнаружив, сколь деликатен ее слух, но затем мне показалось, что она борется со смехом, и окончательно мои подозрения подтвердила некоторая дрожь в ее голосе, когда она ответила:
— Я беру на себя защиту вашей репутации. Можете спокойно доверить ее мне.
И с этими словами она вышла из библиотеки.
Глава 20
Я ПРОДОЛЖАЮ ВРАЩАТЬСЯ В ЛУЧШЕМ ОБЩЕСТВЕ
Почти точно два месяца я оставался гостем в доме Престонгрейнджа и ближе познакомился с судейскими чинами, законоведами и цветом эдинбургского общества. Но не думайте, что мое образование оставалось в небрежении. Напротив, я усердно им занимался. Я учил французский язык, готовясь отправиться в Лейден, и брал уроки фехтования, упражняясь по три часа в день с заметным успехом. По совету моего кузена Пилрига, отличного музыканта, я начал посещать классы пения, а по приказанию моей мисс Грант — и танцевальные классы, украшением которых, должен сознаться, я отнюдь не стал. Однако все любезно уверяли, что мои манеры приобрели некоторый лоск, и бесспорно, я научился довольно ловко справляться с полами моего кафтана и шпагой, а также стоять посередине гостиной, точно был там хозяином. Гардероб мне пришлось заказать заново под самым внимательным надзором, и даже пустяки вроде того, как должен я перевязывать свои волосы и какого цвета лентой, три барышни обсуждали между собой, точно весьма важный предмет. Но как бы то ни было, выглядел я теперь много изящнее прежнего и даже обрел щегольской вид, который немало удивил бы добрых обитателей Эссендина.