Похититель детей
Шрифт:
Марсель посадили по правую руку от полковника, хотя это было место Антуана.
В кимоно вишневого цвета девочка казалась бледнее обычного. Мальчики и слуги с любопытством разглядывали ее. Один лишь полковник сидел как ни в чем не бывало, словно все шло своим чередом и жизнь текла по закону, предписанному свыше, — как будто Бог еще при сотворении мира предусмотрел этот эпизод, придумал его в момент передышки.
После ужина все отправились в гостиную — ту самую, изумительную и огромную, которая пленила Марсель. Внутри широкого камина Филемон Бигуа установил небольшую жаровню, совсем как на ранчо. Огонь обнял арденнские еловые поленья. Жаровня оказалась вовсе не декоративной: рано утром полковник сам готовил над ней чурраско [6]
6
Чурраско — так называется жаренное на углях мясо в Испании, Португалии и странах Латинской Америки.
Сегодня вечером, точь-в-точь как в домах Южной Америки, креолы сидели у камина вместе с европейцами. Напоминая чужестранцам о редине, жаровня создает уют и объединяет собравшихся у очага людей, столь разных, — и каждый чувствует себя своим.
Полковник взял гитару и сел вполоборота к Марсель — так, чтобы не смотреть на нее, поскольку он думал только о ней, играл для нее одной, — и запел видалиту [7] , вплетая в музыку то, к чему рвалась его душа.
Пение гитары, ясные лица под покровом вечера, дух патриархального дома, где слуги и хозяева составляют единое целое, молчание, полное воспоминаний, — «гостиная превращалась в уголок дальней страны, облик которой проступал постепенно, словно поднимаясь из морских глубин, что всколыхнулись с приближением корабля.
7
Вид элита — народная латиноамериканская песня, особенно популярная в аргентинской пампе.
О прекрасные имена — Аргентина, Бразилия, Уругвай, — вы уже готовы сорваться с губ вместе с названиями бухт и портов, куда причаливают судна с распахнутыми сердцами и громадными ящиками, набитыми товарами.
Пора укладываться спать. Прежде чем идти к себе, полковник заглянул в комнату жены и голосом, который был не окутан тайной, но полностью в нее погружен, спросил:
— А как быть с личными вещами из ее чемоданчика?
(И тут же подумал: «Почему я сказал личными? Наверное, чтобы почувствовать, насколько они сроднились с этой волшебной девочкой».)
— Да они только на выброс годятся.
— Ну что ты, друг мой, зачем же так, вещи непременно нужно оставить, пусть она сложит их в свой шкаф. Пойми, у нее ведь в целом мире нет ничего, кроме этих тряпиц, и ни на одном из пяти континентов не сыщется ничего, что было бы ей роднее... Даже в Китае... или еще дальше!..
Тут полковник замолк, оставив при себе мысль, которая толком не обрела очертаний.
Прошло две с половиной недели. Марсель была в замешательстве, полковник Бигуа вызывал в ней жгучее любопытство. Этот человек, живший раздумьями в глубинах своего внутреннего мира, оставался для нее загадкой. Он мог часами ничего не делать — ничего особенного и явного, — и Марсель тянуло к нему с неудержимой силой, зачастую она тоже погружалась в мир своих мыслей, вместо того чтобы делать домашние задания.
Учительница давала ей уроки дома;
Было ли внимание Бигуа по-прежнему сосредоточено на девочке? Вполне вероятно, поскольку иногда в ее присутствии он, казалось, испытывал неловкость или был напряжен, и его взгляд подолгу задерживался на ее пальцах, или на круглом носке ботинка, или на шляпке. А Марсель сознавала лишь то, что уже давным-давно ей хочется поцеловать эти тяжелые веки, эти глаза, самые черные, какие она только видела, и этот взгляд, полный до краев, в котором плескалось столько всего.
Полковник стал для девочки осью того мира, о котором она понятия не имела, живя в прежней семье: благодаря Бигуа она узнала, что такое изобилие, доброта, аромат дальних стран. Она не отводила глаз от полковника, который всегда пребывал за завесой своего одиночества, словно лесной отшельник, отделенный от мира чащей, раскинувшейся на десятки миль.
Она видела красоту его неподвижного лица, по которому не пробегали эмоции, ей нравились его бледность и черные-черные волосы. Полковник казался Марсель гораздо красивее и мужественнее тех людей, которые заходили к ее матери, сопя в ожидании утех, с их жадными, неугомонными взглядами.
Иногда, пока мальчики играли, она украдкой пробиралась в маленькую гостиную, дверь которой была чаще всего открыта и вела в комнату полковника.
Там она подолгу сидела, обернутая полумраком, не покидавшим гостиную даже днем, потому что ставни были всегда закрыты. Девочка прислушивалась к бумажному шелесту, который долетал из комнаты Бигуа, к его отрывистому кашлю, звяканью чайника с мате о тарелку, вдыхала запах заморских сигар, забредавший сюда в поисках непонятно чего. Звуки, дым, прожилки света, мысли странствовали из одной комнаты в другую! Подобно рекам, встречались два молчания и две души, причем одна из них, точно слепая, бродила рядом с другой, не видя ее, и ей было невдомек, что они соприкоснулись. Пространство наполнялось силой и благородством, какие начинает излучать мужчина, когда за ним наблюдает девочка, тихо сидящая в сторонке.
Затаившись в зеленом кресле, Марсель не шевелилась. Ей нравилось прокатывать в голове мысль, что этому странному, непостижимому человеку, который так добр к ней и к отцу, достаточно сделать три шага, чтобы пройти в гостиную и застать ее, Марсель, врасплох. Впрочем, однажды сюда заглянула жена полковника, и девочка притворилась, что спит.
На следующий день Марсель снова забралась в зеленое кресло и стала прислушиваться к звукам и к своим воспоминаниям. Вместе с куклой, которую дала ей Деспозория.
Сейчас Бигуа снова был в комнате наедине с собой.
Вдруг, откашлявшись вместо предисловия, он произнес:
— Я покинул родину лишь из-за неблагосклонности и зависти президента республики, вот единственная причина.
«Наверное, это обо мне», — подумала Марсель, совсем маленькая в большом и глубоком кресле.
Филемон Бигуа размышлял вслух на испанском языке, проговаривая все то, что не высказывал на людях в силу своей сдержанности:
— В битве при Пьедрнтас моральная победа осталась за мной. Люди бросали цветы мне под ноги.
Чуть погодя он добавил:
— Настоящая жена. Француженка то есть!
— Ну разумеется! Или: Почему бы и нет? Разумеется!
— В этой громадной квартире стоимостью тридцать тысяч франков — ни лошади, ни коровы, ни страуса, ни терутеру [8] , ни проволочных ограждений! По крайней мере, хотя бы жаровня у меня есть.
После каждой реплики полковника парижская тишина с ее острой чувствительностью снова ткала покров над комнатой.
— И если уж мне непременно нужна француженка, — в ярости процедил сквозь зубы Бигуа, на этот раз по-французски, — пора отправляться в бордель!
8
Терутеру — птица, распространенная в Латинской Америке.