Похититель детей
Шрифт:
Марсель тихо закрыла дверь в прихожую — слуга так и продолжал приветливо смотреть на нее. Потом девочка подошла к окну, которое выходило на бульвар. Дождь, до боли знакомый, верный себе и извечный, щедро поливал Париж, улицы стали полноводными, по ним текли мутные потоки, тоже до боли родные, всегдашние. Марсель глядела на знакомые серые дома, на церковь, что высилась над ними, на молочную лавку, и ресторан, и парижские такси, и трехколесные велосипеды, на которых разъезжали торговцы, и гордые автомобили, прохожих, разносчиков газет и парижские зонты. Достаточно было лишь сделать едва заметный знак рукой за этой завесой дождя, чтобы сюда явился полицейский, а вслед за ним целая толпа любопытных, и хозяева местных магазинов,
Бигуа между тем, оставшись в комнате один, долго размышлял над событиями этого дня.
«Отчего я так взволнован и не нахожу себе места? Разве на душе бывает неспокойно, когда совершаешь правильный поступок?»
Вернувшись с улицы вместе с Антуаном, Джеком и Фредом, Деспозория сильно удивилась, когда обнаружила дома новую находку своего мужа.
— Ты мог бы предупредить меня заранее, дорогой мой.
Впервые за все время их брака Деспозория как будто бы засоряла супруга — впрочем, лишь слегка.
— Откуда же я мог знать, как обернется дело?
И полковник рассказал ей о недавних происшествиях, обойдя стороной, однако, все то, что касалось матери Марсель.
— Ну что ж, пойду провожу ее в ванную, — сказала мадам Бигуа словно бы в знак примирения.
И попросила няню не жалеть мыла на «эту девчурку».
Посадив Марсель в ванну с гербом полковника, няня-англичанка старательно намыливает девочку, такую светлокожую, хрупкую, тонкую. Но потом, внимательно оглядев ее тело от макушки до пят, говорит:
— А вообще вы уже достаточно взрослая, чтобы мыться без моей помощи. — И в ее голосе можно уловить нотки раздражения.
Англичанка отходит в сторону и садится в углу ванной комнаты, отвернувшись от девочки.
Обнаружив Марсель в доме, Жозеф почувствовал укол ревности, ведь он привык быть в центре внимания. В Марсель же сразу вспыхнуло любопытство при виде этого бледного долговязого паренька — он вошел и, швырнув книги на кресло в прихожей, принялся гонять мяч, едва не задевая люстру и картины под стеклом.
Марсель не ожидала встретить в семье полковника такого взрослого мальчика. Его резкие манеры, угловатость и полное безразличие, какое Жозеф пытался демонстрировать к новенькой, отталкивали ее.
Полковник с женой обошлись без церемонии знакомства и не стали со всей важностью представлять Марсель другим детям; они даже не стремились выделить ее среди остальных или обратить на нее особое внимание — все происходило само собой, с креольской непринужденностью, жизнь текла в своем привычном русле. Няня лишь сказала, что теперь дети могут играть вместе, и закрыла все шесть дверей прихожей — пусть ребята не стесняются.
Марсель молча сидела в углу. Одежду для нее пока не сшили, и на девочке было вишневое кимоно Деспозории, отчего полковник разволновался еще сильнее. Однако он не захотел обсуждать с женой столь деликатный вопрос и прошел мимо, сделав вид, будто не заметил наряда Марсель. На деле же Бигуа до самого вечера только и думал что о платье для девочки: еще два часа назад он и не подозревал о ее существовании, и вот она сидит, укутанная в кимоно его жены! До сих пор с этим кимоно у него не было связано никаких воспоминаний, которые пробуждали бы что-то в душе, а теперь оно стало частью удивительнейшего приключения!
Полковник снова прошагал через прихожую, свернул в коридор, вошел к себе в комнату и, стоя у зеркала, скорчил жуткую гримасу, которая должна была обозначать удовлетворение, и сказал себе: «Все хорошо». Потом
Но Филемон Бигуа лишь взял из шкафа книгу об уходе за грудными детьми. С недавних пор его интересовал вопрос отлучения младенцев от груди, и, хотя полковник вовсе не рассчитывал на появление в доме грудного ребенка, ему не терпелось выяснить, когда же все-таки следует прекращать вскармливание — в год и три месяца или в полтора года. Но сегодня Бигуа не мог одолеть и трех строк. Он думал:
«Какую комнату Деспозория выделила для Марсель? Может быть, спросить ее об этом? Я и правда принимаю все слишком близко к сердцу. Лишь бы девочку не поселили вместе с Жозефом! Угораздило же меня предположить такое! Нелепость! Ясно ведь, жене и в голову не придет отправить ее к пятнадцатилетнему мальчишке. А впрочем, как знать? Женщины, они такие, иногда упускают из внимания совершенно очевидные вещи. Пожалуй, Деспозория, с ее-то хладнокровием и бесстрастностью, вполне могла поселить их вместе, сославшись на то, что они сверстники, или приведя еще какой-то несуразный довод! Хотя нет, это просто невозможно, чтобы она втолкнула Марсель в комнату Жозефа, который скоро станет мужчиной — если уже не стал им. Переход от детства к юношеской зрелости неуловим и всегда совершается за плотной завесой тишины, а узнаем мы об этом зачастую лишь спустя долгое время.
Разумеется, это в порядке вещей — спросить Деспозорию: какую комнату ты выбрала для Марсель?
Чувство долга обязывает меня заботиться о девочке. И все-таки, почему жена сама не сказала, куда поселила ее? В этом не было бы ничего странного».
Полковник встал, вышел из спальни жены, не произнеся ни слова, и по очереди заглянул в каждую из комнат. А, вот и маленький потертый чемодан. Окна во двор. Самый дальний от комнаты полковника угол квартиры, зато по соседству с Жозефом! Который живет тут же, за стенкой. Дверь, разделявшую эти две детские, Филемон Бигуа решил запереть на ключ. Но погодите, она уже заперта. Деспозория сразу сообразила, что это нужно сделать, — какая проницательность! Однако полковник еще и вытащил ключ из замка, ведь осторожность никогда не бывает излишней, и положил его в секретер, а затем направился к себе. Чуть погодя он вернулся и заткнул кусочком ваты замочную скважину. Потом через прихожую прошел к Деспозории — с таким напряженным лицом, какое бывает у человека, который изо всех сил старается делать вид, будто в голове у него пусто. Он сел рядом с женой и снова взял книгу о младенцах — она так и лежала на столе, открытая на странице с названием первой главы: «Об опасностях преждевременного отлучения от груди».
Полковник начал читать вслух, произнося слова четко и внятно, чтобы они как следует закрепились у него в уме, который, однако, в тот момент отчаянно сопротивлялся чтению.
— Об о-пас-нос-тях пре-жде-вре-мен-но-го от-лу-че-ни-я от гру-ди, — повторил Бигуа. А между тем он думал:
«Сегодня в дом проникла самая значимая из причин, по которым стоит продолжать жить».
Значит, вот она какая — семья, собравшаяся за столом, думала Марсель. Значит, непременно должна быть супница, как здесь, — ее вносят в столовую, где все чинно и нарядно, поднимают крышку, и выплывает ароматный пар, сейчас эту трапезу разделят люди, которые счастливы быть вместе! Вот, значит, какие в благополучном доме стаканы, тарелки, столовые приборы. И вот, оказывается, как нужно говорить, молчать, подносить ложку ко рту и вытирать губы салфеткой.