Поход на Кремль. Поэма бунта

Слаповский Алексей Иванович

Митя что-то искал глазами, увидел, побежал. Встал, глядя в землю.

– Вот!

Толоконько подошел – в кустах лежал дохлый голубь.

– Ну и что? – спросил он. – Ты что, мертвых голубей не видел?

– Нет. А почему?

В самом деле, подумал Толоконько, сын ведь только начал жить на свете. Он и живых-то голубей увидел недавно. Надо же, замечает, вопросы задает. Растет! – умилился Толоконько. И ответил:

– Ну, может, он от голода. Хотя вряд ли, лето. Наверно, болел, болел и умер.

– Зачем? Он летать не будет больше?

Митя, конечно, выговаривал слова не так, а еще плоховато,

в частности – «босе», а не «больше». Отец время от времени поправлял.

– Больше, – сказал он. – Больше, повтори.

– Больсе.

– Уже лучше. Нет, он летать не будет. А другие летают, смотри, – показал Толоконько на голубей, которые действительно летали возле кирпичной трансформаторной будки или сидели на ее краю.

– Итают, итают! – обрадовался Митя и захлопал в ладоши.

Смерть голубя для него тут же перестала существовать.

Отец и сын пошли дальше.

Вот ведь как, подумал Толоконько. Ты уже привыкаешь ко всему, а для ребенка все – новое, неизвестное. Ты видишь, например, – вон, лежит пластиковая большая бутыль с ручкой. Ну бутыль и бутыль, мало ли ты видел таких бутылей. А Митя, возможно, такую большую видит впервые и удивляется.

– Смотри, Митька, какая большая бутылка! – показал Толоконько.

– У-у! – отозвался Митя. – Аовая!

– Здоровая. Повтори.

– Заовая.

– Уже лучше.

Они встали над бутылью, Толоконько было приятно, что он сумел проникнуть в мир ребенка и живет теперь тоже там. Митя потянулся к бутыли, но Сергей не позволил ему:

– Не тронь, она грязная.

А сам поднял ее за ручку: не такая уж грязная, кстати. Прочитал этикетку: «Сурожская», природная минеральная питьевая. Перевернул. С обратной стороны было написано: «Вода гидрокарбонатная кальциево-магниевая. ТУ…» Дальше много цифр. Потом: «Содержание основных ионов: гидрокарбонат (НСО3) – 250-450 мг/дм?, кальций (Са2+) – 10-150 мг/дм?, магний (Mg2+) – не более 100 мг/дм?, общая минерализация – 0,3-0,7 г/дм?».

Такие вот дела, подумал Толоконько. Ребенок не знает, что такое мертвый голубь, а ты, взрослый человек, школу закончил, не помнишь, что такое ионы, гидрокарбонат, да и кальций с магнием. Нет, кальций он вспомнил. Детский врач по поводу Мити, когда он, упав, сломал ключичку, говорила: творог ему давайте, там кальций, для костей хорошо.

Да, многого мы не знаем. На самом деле, ну хорошо, есть тут гидрокарбонат и магний, а нужны ли они? А может, их тут и не ночевало: друзья-оперативники рассказывали, что из продаваемых бутылок воды каждая вторая левая, и хорошо, если из-под крана, а то летом, когда спрос, оптовики чуть ли не в подмосковных прудах черпают и тут же фурами гонят в столицу, на продуктовые рынки, где мы-то уж знаем, какой контроль. И от самих бутылок только вред, они, читал где-то Толоконько, миллионы лет сохраняются в природе, не разлагаясь, отравляют окружающую среду. И бросают их где попало.

Толоконько размахнулся и бросил бутылку подальше в бурьян.

Потом уже не задерживались, дошли до садика, Толоконько сдал Митю пожилой воспитательнице, пошел обратно, предвкушая, как заляжет спать, но тут – звонок. Сергей посмотрел: Зубырев звонит.

Вспомнил мимолетно: у капитана Лескина, как и у всех, в телефоне тоже был номер Зубырева. И Лескин в присутствии

Зубырева набирал чей-то номер, то есть искал его в списке. А телефон у него навороченный, дисплей размером с ладонь, Зубырев увидел свою фамилию, спросил:

– Это кто?

– Вы, – улыбнулся Лескин.

– Что это за фамильярность! – возмутился Зубырев. – Зубырев! Я вам что, товарищ капитан Лескин, дружок, что ли? Вы бы еще Женя написали!

– Нет, а как? – растерялся Лескин.

– Как минимум – майор Зубырев. Или с инициалами.

Потом, конечно, похихикали над чудачеством начальника, но на всякий случай каждый в своем телефоне изменил – либо «Е.И. Зубырев», либо «майор Зубырев», либо «тов. Зубырев». А Лескин, у которого телефон позволял делать длинные записи, отыгрался по полной, записал: «Товарищ майор Евгений Ильич Зубырев, мой непосредственный начальник».

Кстати, у самого Зубырева, потом подсмотрели, начальство было исключительно с инициалами, вполне, то есть, уважительно.

Итак, появилась надпись: «Зубырев Е.И.».

Понимая, что ничего хорошего от этого звонка ждать не приходится, Толоконько размышлял: ответить или нет? С одной стороны, можно потом сказать, что спал. Но если спал, почему не отключил? Да и отключение не отговорка: если звонит начальник, ты должен его звонок услышать даже при отключенном телефоне, даже если ты мертвый, должен восстать, ответить, а дальше твое дело, можешь помирать обратно.

Толоконько ответил:

– Слушаю, Евгений Ильич.

– В сортире, что ль, сидел?

– В ванной был.

– Рано отмываешься! Давай быстро сюда.

– А что случилось?

– Он еще спрашивает! Быстро, я сказал!

Делать нечего, Толоконько пошел к дому, позвонил жене на работу, что он по второму разу отправляется дежурить, сел в свой не новый, увы, «опель-астра» (да и за новый было бы стыдно: не по чину машина) и отправился к родному отделению, которое, к несчастью, еще и располагалось через несколько домов (одна из причин, почему Сергей устроился туда на работу). То есть оттянуть не удастся.

Анатолия Алексеевича Девова вели в толпе связанного, он чувствовал себя необычайно униженным. Справа шел амбал с лысым черепом, мощными мускулами культуриста и довольно добродушным при этом лицом. Это был Юра Коломашев, соратник Германа Битцева, которого посторонние ошибочно принимали за его телохранителя. Юра не обижался. Свои-то все знали, кто он. А он был когда-то чахлый кандидат технических наук, лабораторный трудяга с обожженными кислотой пальцами. Его однажды до полусмерти избили в присутствии красивой девушки-соседки, а он с нею всего лишь прошелся, мямля что-то про погоду, которая сегодня гораздо лучше, чем вчера. Через полгода, оправившись от ушибов, ран и переломов, Юра начал ходить в тренажерный зал. Там познакомился с неким Юзачевым, который пригласил его в партию Битцева, где не хватало физически красивых и сильных людей. Идеи партии Юру не очень заинтересовали, но у него впервые появилась компания, где его уважали, слушали внимательно, он вошел во вкус и иногда даже чувствовал себя теоретиком. А лабораторию свою бросил, стал инструктором в тренажерном зале, где особенно умело руководил занятиями девушек и женщин, но это отдельная история, не будем отвлекаться.