Поиграем со смертью?..
Шрифт:
Домой мы ехали молча, я смотрела в окно, на проносящийся мимо пейзаж, а Гробовщик дремал, сложив руки на груди. А может, лишь сказал, что подремлет, а сам о чем-то размышлял, не знаю. В моём плеере звенели переливы прекрасных грустных мелодий, и полный тоски голос пел о любви, смерти, боли и раскаянии. Готичные мелодии швейцарской группы Lacrimosa сменяли одна другую, но лишь когда мир вокруг заполнился словами о свете и тьме, я улыбнулась.
«So viele Menschen sehen Dich
Doch niemand sieht Dich so wie ich
Denn in dem Schatten deines Lichts
Ganz weit dort hinten sitze ich»...*
Ведь света без тьмы не бывает, правда? И чем чернее тьма вокруг нас, тем ярче сияет свет, который мы однажды находим…
Мы вернулись домой, не проронив
Вечер прошёл на удивление тихо и спокойно. Я готовила, Грелль болтал с Лёшей о захоронениях в Императорском Склепе, Инна и её демоны остались у неё и, как сказал Алексей, пытались разобраться в причинах появления аномалии, обсуждая прошлое Инны. Нокса не было — он как всегда умчал в неизвестном направлении, объявив, что вечер — это свободное от работы время, а Гробовщик, переодевшись в свою любимую мантиеобразную униформу, исчез, ни слова никому не сказав. Наверное, я всё же его чем-то обидела… а может, и нет. Я не понимаю его и одновременно с тем очень хорошо понимаю — даже не знаю, как объяснить. Я никогда не знаю, что у него на уме, но очень часто замечаю эмоции, которые он прячет. А может, мне это лишь кажется… Нет, не стоит об этом думать, а то с ума сойду. Надо просто жить, а время расставит всё по своим местам.
Следующим утром я проснулась в ужасном настроении. Было грустно, тоскливо и ужасно тошно. Но раскисать мне было некогда, и я, приняв душ, поспешила заняться приготовлением завтрака. Даже если никто, кроме меня, его есть не будет, даже если Гробовщику всё равно, чем набить желудок, даже если мои жалкие попытки позаботиться о дорогих мне людях никому не нужны, я всё равно буду готовить этот бесполезный завтрак и надеяться, что хоть когда-нибудь, хоть кому-нибудь он придётся по душе. Наверное. А может, и нет — человек предполагает, а Бог располагает… Но, как бы то ни было, приготовив завтрак, я начала разбирать сумку, оставленную вчера нераспакованной, а закончив с этим, решила собираться на работу. Точнее, к одному из нескольких учеников, которых родители заставили зубрить историю даже летом. У одного были ужасные оценки по этому предмету, и таким образом родители его наказали. Второму в следующем году предстояло поступление на истфак, и ему не дали отдохнуть от науки, которую слишком просто подзабыть, если постоянно не освежать в памяти имена и даты, а для простого напоминания, без изучения нового материала, подойдёт и простой студент, чьи услуги стоят намного меньше услуг институтского преподавателя, готовившего парня к поступлению. Мать третьей ученицы же считала, что её дочь должна быть отличницей по всем предметам, но на берущих большие деньги институтских репетиторов у них денег не было, а потому за помощью обратились ко мне — я назначала цены ниже школьных учителей, а учитывая, что именно учителя подтягивали эту девушку по основным предметам, «второстепенные» были свалены на плечи студентов-отличников, решивших подзаработать репетиторством. То есть, на таких же обделённых постоянной работой ботаников, как я. Наверное. А может, и нет, не знаю… Ну и ладно.
Грелля и Нокса дома не было, наверное, они отправились с Инной на новое место работы, а из комнаты Гробовщика не доносилось ни звука. И я почему-то поймала себя на мысли, что хочу его увидеть. Глупая, успела привязаться к нему за такое короткое время! Кошмар… Но я почему-то не хочу ничего менять. Точно глупая.
Переодевшись в брюки и свободную чёрную рубашку, я приступила к завтраку, но стоило лишь мне налить себе чаю, как кухня полыхнула белым, и передо мной обозначился объект моих тяжких раздумий собственной
— У меня к тебе интересное предложение, — вырвал меня из раздумий голос жнеца, на удивление серьёзный. Я поставила перед ним чашку и вернулась на своё место, спросив:
— Какое?
— Подумай хорошенько, прежде чем дать ответ. Я предлагаю тебе поучаствовать в эксперименте. Очень опасном эксперименте. Для его проведения мне нужно твоё согласие и абсолютное доверие, иначе ничего не получится. Но предупреждаю, эксперимент этот может стоить тебе жизни.
Я нахмурилась и, внимательно посмотрев на Гробовщика, спросила:
— А можно поточнее? Что за эксперимент?
— Сейчас поясню, не спеши, — увернулся от прямого ответа он. — Сначала ответь, ты доверяешь мне на все сто процентов? Подумай хорошенько. Это не вопрос о доверии в экстренной ситуации, это вопрос об абсолютном доверии.
Я призадумалась. Глядя на пепельную чёлку, всегда скрывавшую от мира глаза, а значит, и душу жнеца, я размышляла, могу ли доверять ему абсолютно во всём. Да, он не предаст и не подставит меня, но могу ли я верить ему, не задумываясь о последствиях? Наверное, да, потому что он ещё ни разу не сделал чего-то, что могло бы мне навредить. А впрочем, это не являлось гарантией на будущее. Вопрос был в другом — хочу ли я ему верить? И я, даже не пытаясь разобраться в себе, потому как это бесполезный номер, просто подумала о том, что Гробовщик — самый дорогой для меня человек на свете. Потому что он меня принял. И я хочу ему верить.
— Я тебе доверяю, — наконец ответила я, и Величайший негромко рассмеялся.
— Слишком быстрый ответ.
— Ты же сам говоришь, что смертные глупы. Считай это плодом моей глупости, — развела руками я и спросила: — Так что за эксперимент?
— Ты слишком торопишься, — вздохнул жнец притворно-печально и начал помешивать чай своим железобетонным печеньем. Но, подперев щёку ладонью и оперевшись локтем о стол, он, наконец, всё же пояснил: — Впрочем, ладно, расскажу, раз уж ты так во мне уверена. Суть эксперимента в том, чтобы понять, способна ли искусственная Плёнка заменить Плёнку настоящую в ещё живом человеке.
— Как так? — опешила я. — А разве Плёнку можно изъять, не убив подопытного?
— Я бы не сказал, — туманно изрёк жнец и, откусив кусок печенья, уточнил: — Если из смертного вытащить всю Плёнку жизни, он умрёт. Плёнка — это запись всех событий в жизни человека, она связывает тело и душу. И если Плёнка будет изъята, человек умрёт. Однако, если изъять лишь небольшую часть Плёнки и тут же заменить её на искусственную, по моим расчётам, со смертным ничего не должно произойти. Точнее, он не умрёт, но изъятые воспоминания будут заменены на новые, фальшивые.
— И что ты мне предлагаешь? — нахмурилась я, отлично понимая, куда клонит жнец.
— Я хочу вырезать небольшой кусочек твоей Плёнки и заменить его на созданный мною, — спокойным, удивительно серьёзным тоном озвучил мои догадки Легендарный. — Стопроцентной гарантии на то, что в результате эксперимента ты не пострадаешь, не даст никто, даже я, но проводить этот эксперимент можно лишь на том, кто даст согласие и решит помогать в исследовании. Ведь после замены мне нужно будет опросить подопытного и узнать, как им воспринимается фальшивая Плёнка. Со времён моих первых экспериментов я достиг огромных результатов, и искусственная Плёнка стала почти совершенной. Зомби, получающиеся с её помощью, сохраняют память, разум, сознание и иллюзию жизни — чувства, но они не могут меня ослушаться и обречены на выполнение приказов. События на Плёнке воспринимаются ими, как реальные, и они очень похожи на живых людей, но всё же чего-то не хватает. Яркости эмоций, полагаю. Это лишь иллюзия жизни, но не жизнь, потому как мне всё ещё не удалось привязать к телу душу с помощью такой Плёнки. Мне надо понять, что в искусственной Плёнке не так, а для этого её надо внедрить в ещё живого человека. В тебя.