Поиграем со смертью?..
Шрифт:
— Госпожа, Вы целы? Могу ли я ещё что-то сделать?
А вот во мне проснулся пацифизм, видимо, ветер его растревожил, и потому, вместо посыла на поиски Дины или же требования отчёта об уничтоженных уликах, я заявила:
— Я-то цела, а вот ты вымок до костей. Иди, прими горячий душ, переоденься в тёплое и горячего чаю выпей… Хотя, учитывая, что ты вообще не ешь, можешь чай не пить — цени мою доброту.
— Непременно, — ехидно ухмыльнувшись, заявил Михаэлис, к которому тут же вернулась вся его язвительность, и я чуть лбом о стол не шандарахнулась, но вместо
— Себастьян, давай на сегодня перемирие заключим? Нет настроения на пикировки.
— Как прикажете.
Чёрт, с ним невозможно нормально разговаривать! Что за существо такое… беспринципное! Плевать на чужое душевное состояние, лишь бы сделать гадость ближнему! А ведь когда он серьёзен, совсем другой человек! Впрочем, он не человек. И это всё объясняет.
— Надоело, — как-то безразлично сказала я. Силы уходили, а с ними уходили раздражение, обиды и то глупое ощущение детского восторга. Мир опять становился серым. — Надоело мне с тобой препираться. Это лишь твоя игра. А я — не твоя игрушка. И ты — не моя. Я больше не хочу играть.
— Разве выход из игры не считается проигрышем? — хитро протянул Михаэлис, глядя на меня из-под прилипшей ко лбу чёлки и стягивая с рук промокшие перчатки.
— Не всегда, — вздохнула я и, оперевшись локтями о столешницу, пояснила: — Подписать мирный договор без капитуляции — не значит «проиграть». Просто мне надоело страдать ерундой. Ты демон, и любишь подначивать смертных, я эгоистка, и люблю подначивать всех подряд. Но ничего конструктивного и полезного из этого не получится. Мы только всё портим. А я не хочу больше ничего портить. Не хочу ошибаться.
— Чего же Вы хотите? — с хитрым прищуром осведомилась эта гадость и спрятала перчатки в карман.
— Жить, — как-то подозрительно мирно ответила я и добавила: — Жить счастливо, в реальности, с теми, кто мне дорог. Но это глупая мечта, хоть я и буду бороться за неё до конца. А ещё я хочу научиться превращать свои минусы в плюсы, слабости — в силу, а врагов — в друзей. Я хочу стать умнее и сильнее.
— Возможно, и беспощаднее? — почему-то коварно улыбнувшись, спросил демон и впился в мои глаза немигающим взглядом.
— Стопроцентно, но в этом я начинаю преуспевать, — усмехнулась я, не отводя взгляд, а Михаэлис вдруг слегка кивнул и на полном серьёзе выдал нечто странное:
— Я это заметил. У Вас неплохо получается, хотя сочувствие к друзьям тоже может стать проблемой.
— Только если друзья будут реальны, — пробормотала я и, поймав слегка озадаченный взгляд демона, махнула рукой, заявив: — Это я так, о своём. Иди в душ, а то ещё заболеешь. Дождь-то холодный был.
— Тогда Вы первая, Вы ведь тоже промокли, — ого, неужто наш «вечно униженный и оскорблённый» решил начать мне перечить? Наконец-то!
— На меня совсем немного попало, разве что ноги промокли, ещё когда я с Лёхой вокруг дома бегала. А ты до нитки вымок. Кому полотенце и какао нужнее?
— Позволю себе заметить, что я не человек, — тактичненько так назвал меня идиоткой демон и ухмыльнулся.
—
— Да, госпожа, — сдался на милость повелительницы мой раб и, отвесив ничуть не уважительный поклон, с ухмылочкой слился в душ, оставив за собой мокрые следы на моём любимом паркете. Ну и ладно, ему же от них потом и избавляться!
Я встала и, скинув рюкзак, направилась к раковине. Намывая руки, я слушала довольно громкий диалог Грелля и его жертвы, доносившийся из гостиной, причём Лёшка то благодарил жнеца за спасение, то возмущался, говоря, что он не кукла и нечего на нём эксперименты ставить, и, если уж пришёл спасать, нечего глазеть на связанного товарища, его вызволять надо. Грелль же то радовался, то каялся, заявляя, что не устоял, ведь «Лёшечка был таким милым!» — а то и вовсе впадал в трагизм, заявляя, что его никто не ценит и его помощь тоже, на что мой брат мученически ответствовал: «Я ж тебя уже поблагодарил, сколько ж можно-то? Ну, спасибо ещё раз!» — и всё начиналось сначала. Я же налила воды в чайник, поставила его на огонь и полезла в шкаф за какао. Лёха его обожает, Динка ненавидит, а мне как-то такие изыски кухни безразличны, но «для сугреву» это то, что нужно, особенно ежели водки нет в наличии… Нет, я не пью. Но растирания никто не отменял.
Налив в кастрюльку молока, я решила, что на этот раз оно у меня точно не убежит, не пригорит и не свернётся в пеночку, а потому, вооружившись ложкой, подтащила к плите стул, уселась на него и начала помешивать белую субстанцию. Ну а что? Если готовить, то с комфортом! Правда, из меня повар никакой, ну да ладно. Надо же профилактику простуды провести? А то ещё заболею…
Вскоре я стала сомнительно счастливым обладателям четырёх чашек какао и возопила на всю квартиру:
— Лёша, ко мне! Я тут тебе приготовила лекарство!
— Не хочу! — выпендрился оскорблённый и угнетённый.
— Тогда твоя порция какао станет моей, — выдвинула я угрозу. Что интересно, она возымела эффект: и братец, и его поклонник заявились на кухню, причём Грелль был такой же мокрый, как и Себастьян, но почему-то не спешил скрыться в Динкиной ванне — кажется, им и правда наплевать на такие вот погодные аномалии… Ну, как говорится, «зараза к заразе не пристаёт», вот потому их болезни и не берут, стопроцентно!
— Какое ж это лекарство? — пробурчал Лёха и уселся на своё законное место — спиной к двери.
— Не любо — не кушай, — переиначила я название старой сказки и вернула свой стул на Родину, предварительно закинув кастрюлю в мойку.
— Ага, разбежалась, — фыркнул Лёха, а Грелль, подозрительно покосившись на свою кружку, вопросил:
— И с чего такая забота о моей персоне?
— За добро плачу добром, — ответила я миролюбиво.
— Добро неравноценное, — выпендрился наш местный красный революционный рак. Меня пытались оскорбить? Как мило. Но, увы, я на такое не поведусь.