Пока дышу

Шимохин Дмитрий

— Давай, пошепчемся, — он хмыкнул, — ты же вроде по младше будешь, так что поднимайся.

Арне спокойно раздвинул своих людей и начал подъем наверх, шел он неспеша и уверенно.

Когда поднялся, он произнес довольно громко:

— А не многовато ли вас здесь собралось?

— Так и ты не один пришел.

Народ вокруг меня подобрался еще больше, те, кто не имели щита, постарались отойти назад. А вот имеющие, наоборот, выступили вперед и из щитов постарались соорудить что-то, напоминающее римскую черепаху.

— Так что хотел Арне? — голоса

удалялись, и слышно было очень плохо, я же старался прислушаться, а сделать это трудно. Особенно когда рядом то дышат, то почёсываются во всех местах, то шепчутся.

— Что-то Олафа я здесь не вижу, неужто не пришел? Или ты туда никого не отправил, а, Сиугурд?

А дальше речь понеслась, перемежаясь сплошными ругательствами — так что на два слова приходилось десять таких, что нельзя произнести в приличном обществе.

— …отправил… сам видишь.

— Понятно, да и… сукой… юбкой.

— Ты… штурмовать поместье… ума… у тебя людей…

— А тебе-то до… Сигурд, какое … мне … придушил и не только его.

— Это мое дело. Ты о своём говори.

— Скучный … стал, как… сначала Рингольд … слов, а потом в … отсутствие … сестра погибла.

— Ты … знаешь … люди… осмотрели, случайность.

— Ага … Сигурд я не без усый … я такого в … жизни … видел, как … насилует … дочь, а вор … деньги голодающим. Думаешь … верю, а потом он себя объявил хозяином и быстренько женился, на этой как ее там, дочки Хрофа, паршивая у них семейка, гнилая.

Голоса начали вновь приближаться к нам.

— И зачем ты это все вспомнил, зачем ворошишь прошлое, почему раньше не пришел, раз не по верил?

— Войны не хотел, я не забыл, всегда помнил.

— А сейчас, что ли, не будет, или, думаешь, кровь не прольётся, а, Арне?

— Да, Сигурд, не будет, ведь Олаф не единственный сын своего отца, есть и другой, у которого прав по более будет.

— Ты сейчас это о ком? — пару минут висела тишина. — Ты сейчас о младшем брате Олафа, что ли? Так он сбежал же с ведьмаком, да и сгинул, наверно, за чем вспоминаешь.

— Не такой уж он и малыш теперь, и нет, не сгинул он, вернулся, да и сбежал он, опять же, со слов братца, видаков нет. А я его здесь не вижу, что он вышел защищаться от чужого набега с тобой, это не в первый раз уже, разве так подобает вести себя мужчине?

— Вот почему ты пришел. И что же малыш Рингольд говорит?

— Что его опоили, очнулся уже с ведьмаком, и знаешь, Сигурд, я ему верю, я видел, как он говорит, видел, как он пьет, а сегодня увижу, как он бьётся.

— Хм, вот, значит, как, ну да. А если Олаф не выйдет, не будет боя, а усадьбу я тебе не дам штурмовать. Это будет бесчестно для меня.

— Понимаю, но разве есть честь в том, чтобы собственного брата опоить и выгнать из дома, а его мать убить.

— С твоей сестрой произошла случайность.

— Ты сам в это, Сигурд, не веришь, а меня убеждаешь. Ты с нами?

— Хорошо, но помни, если пойдешь на штурм, я ударю.

— Пусть будет так.

Арне показался нам и

махнул рукой: все в порядке, идем.

Толпой мы поднялись наверх, воины так щиты и не опустили, а поднявшись, я увидел такую же толпу вооруженных воинов, только их побольше было, человек сорок, может, пятьдесят. За спинами расположился небольшой поселок домов в пятнадцать, окруженный плетеной изгородью, дома не отличались архитектурными изысками, такие же постройки, как и в поместье Арне.

Проходя поселок, я не увидел ни бегающих детей, ни женщин, никого из людей, только бойцы Сигурда нас окружали. Вроде и шли все вместе, но раздельно двумя отрядами, каждый из которых не доверял другому.

А вот за самой деревней в двух километрах приблизительно и располагалось поместье или усадьба, в общем, укрепленный дом моей семьи. Он был также окружен стеной из вытесанных кольев, как и стена вокруг дома дядюшкиного, только башни по бокам имели более крепкий вид, да и над самими воротами был сделан эдакий балкон с парапетом.

Дом, милый дом, вот только при взгляде на него чувств не было, воспоминаний новых не всплыло, в душе тоска не защемила. Может, потому, что я ассоциирую дом в этом мире с другим местом, с Каэр Морхеном, где обитают мои близкие, мои братья, мой орден.

Весь путь я ловил на себе задумчивые взгляды Сигурда, мне даже показалось, что он меня с кем-то сравнивает.

Когда до ворот осталось шагов шестьдесят, из-за них раздался крик:

— Еще шаг, и мы стреляем.

На каждой башне поднялась тройка лучников, да и на балконе еще двое, на нем же и стоял человек, который кричал, в шлеме и ламеллярном доспехе.

Мы остановились, и, как в прошлый раз, были подняты щиты, ими прикрыли меня и Арне.

— О, Олаф, ты, что ли? А то мы с Сигурдом на пригорке тебя ждали, а ты не пришел. — Со стороны воинов Сигурда раздались скромные смешки, а наши же воины скалили зубы открыто.

— Случилось что? Или ты, как в прошлый раз, ничего не видно, ничего не слышно под юбкой, а, Олаф?

Здесь уже и воины Сигурда начали смеяться открыто, не любят здесь братца, даже интересно стало за что, и где он так успел опозориться.

— Что тебе надо, Арне? — голос был раздраженный, а еще в нем слышалась усталость и какая-то боль.

Интересный вопрос, сколько раз я его слышал за прошедшие сутки, два раза или пять.

— Мне? Да ни хрена мне от тебя, Олаф, не надо, как и Сигурду, как и всему острову.

Арне вдруг перебили.

— Сигурд, и что же ты здесь делаешь, продался Арне, с ним пришел, и чем же он тебя купил, кошелем с монетами или пообещал что?

— Не тебе, щенок, меня в чем-то обвинять, а тем более в этом, моя честь и моя совесть только мои, так что закрой свой поганый рот, я никогда не продавался ни за толстый кошелек, ни за сиську мягкую. — Сигурд был зол, и в голосе, и в движениях это проскальзывало, он себя сдерживал, дабы чего еще не сказать. Многие же на все действия смотрели с улыбками и в предвкушении, да театра здесь точно не хватает.