Поклонник
Шрифт:
– Почему? – спрашиваю, а сама не могу оторвать взгляд от очертаний и изгибов его губ. Мне чертовски хочется поцеловать их. До дрожи и пульсирующей в челюсти боли, но я перебиваю ее, закусив свою нижнюю губу почти до крови.
– Потому что ей всегда, с самого моего рождения, было на меня насрать.
– Эй, давай без ругательств! – фальшиво грожу ему пальцем и делаю последний глоток.
Густые, горячие капли кофе отдают мне последнее тепло, мягко проваливаясь вниз, становясь со мной единым целым. Чувствую себя пожирателем душ кофейных зерен. Так странно.
– Хорошо, –
«О нет! – протяжный стон проносится в моей голове. – Только не этот вопрос. Пожалуйста, только не этот вопрос». Я намеренно растягиваю паузу, в надежде, что он сменит тему. Не могу это сделать сама. Ком застревает в горле, и мешает говорить.
Отворачиваюсь, отставляя пустую чашку в сторону, затем отрываюсь от стойки и иду в глубину комнаты, где сажусь на кровать, почти утопая в ее мягкости. Опускаю лицо на ладони, чтобы скрыть соленую влагу, зарождающуюся в уголках глаз.
– Ну, так как? У тебя есть дети? – буквально кожей ощущаю его испытующий взгляд, цепляющийся за меня репейником.
– Дочь, – только и могу выговорить я осипшим голосом, поднимая голову и смотря на него через мутную пленку слез.
– Ого! Ты не говорила, что у тебя есть дети! – тут он осекается, видя мои мокрые глаза и щеки.
– Вернее… была, – пауза. Каждое слово дается с трудом. – Дочь. Ей было, как тебе сейчас… – слезы бегут все быстрее.
– Если не хочешь, можешь не говорить, – его голос вдруг наполняется тревожными нотками, но становится мягким и немного испуганным. – Поверь, я все понимаю.
Он подходит, присаживается рядом и бережно обнимает меня за плечи. Так по-дружески. Стена рушится, и меня прорывает. Слезы текут без остановки, в груди сдавливает от боли с такой силой, что нет ни рыданий, ни всхлипов. Легкие опустошены, и звукам в них просто нет места. Делаю вдох, и у меня словно все взрывается, в самом центре губчатого органа.
Все это время Карл не выпускает меня из объятий, гладит по голове и целует в макушку, едва касаясь волос и заботливо откидывая в сторону прилипшие к щекам мокрые пряди.
– Может, пришло время выговориться? – после продолжительной паузы спрашивает он, когда я немного успокаиваюсь.
– Возможно, – отвечаю, слабо пытаясь отстраниться. – У тебя есть что-то крепче кофе?
– Водка, бурбон, бренди? Или, может, еще покурить?
– Виски есть? – голос предательски дрожит.
Он согласно кивает, идет к бару, берет массивную хрустальную бутылку, открывает ее с гулким
Часть вторая
– Это случилось полгода назад, – начинаю я, когда стакан перекочевывает ко мне. До боли нервно тяну мокрые пряди каштановых волос свободной рукой. Кажется еще немного и я вырву их вместе с кожей. Собираюсь, делаю большой глоток пряной жидкости и удивляюсь, как мягко он пьется. – В тот день, я чуть дольше задержалась на работе и вернулась домой после занятий на час позже обычного. На тот момент я работала в другой школе, совсем в другом городе, – вынужденная пауза.
Вдох. Давлю очередные слезы и заглушаю всхлип виски.
– Меня тогда задержала проверка сочинений, и я позволила себе засидеться на работе ровно настолько, чтобы вернуться домой и приготовить ужин к приходу мужа. До сих пор не могу простить себе, что мое сердце не екнуло и не подсказало ничего. Оно молчало. Ни беспокойства или еще какого-то предчувствия. Совсем ничего. И теперь, каждый раз, стоит только закрыть глаза, я вижу перед глазами картину: вот открываю дверь ключом, и меня встречает затаившаяся в темноте тишина. Я зову Киру по имени, но она не отзывается, – очередная пауза.
К горлу подступает ком таких размеров, что я не могу выдавить из себя ни звука. Пальцы до предела сжимают хрусталь, будто пытаясь раздавить его. Глубокий вдох и противный липкий ком катится вниз.
– Первым делом я пошла на кухню, посмотреть, не оставляла ли она мне записки. Ничего не найдя, заглянула в ее спальню. И только в этот момент меня охватило какое-то смутное беспокойство. Тут я заметила, что из-под двери ванной горит свет, и снова позвала ее по имени. Но, в ответ мне в уши настойчиво лезла звенящая тишина, – снова пауза. Меня начитает тошнить. Давлю в себе рвотные позывы. Глушу рыдания очередной порцией виски, и стакан танцует в дрожащих руках. – Холодок страха пробежался тогда по спине в предчувствии беды. До сих пор помню это чувство в позвоночнике. На ватных ногах добравшись до двери, резким движением распахнула ее. И вот там я и увидела Киру. Мою девочку. Мою драгоценную малышку. Мое сокровище… – вновь всхлипываю и замолкаю.
Молодой человек достает из тумбочки платок и протягивает мне, затем опускается на колени и усаживается возле моих ног, прямо на ковер, сворачиваясь вокруг подобно огромному коту.
– Она лежала в ванной. Практически полностью погруженная в воду. В это темное багровое озеро посередине белой керамической пустыни. Вода была такой темно-красной, что в глубине с трудом просматривались очертания ее тела. Только бледное, как фарфоровая маска личико в обрамлении каштановых волос, покоилось на самом краешке фаянсового бортика. Кира казалась такой безмятежной, такой умиротворенной, будто просто спала, – слезы текут по подбородку. Собственный надтреснутый голос заставляет вздрогнуть. – И если бы не ее иссиня-белая кожа, не этот бордовый цвет воды и щедрые мазки крови на краях, я бы так и подумала.