Поколение
Шрифт:
— Ты только не говори Вадиму…
Оля даже вздрогнула. Лишь сейчас она подумала о муже как о последней надежде. Один он может еще что-то сделать.
— Знаешь, — растерянно протянула она, — а я все равно проговорюсь, я ничего не могу скрывать от Вадима… Постараюсь молчать, — поспешно заговорила Оля, — постараюсь, обещаю.
— Да нет, говори, это я так. Знаешь, когда все уезжали на свой северный газопровод, то, наверно, уже догадался… Ходил как в воду опущенный, а я все ждала: вот откажется, вот откажется. А когда уехал, то подумала:
И глаза у Раи опять посуровели, и в них мелькнула холодная решимость.
— Раз у него своя жизнь, значит, и у меня. Может, и мое счастье еще не все вышло. Сколько за мной парней ходило! До сих пор еще в институте заглядываются…
— Постой, Рая, — вдруг настороженно спросила Оля, — да не посматриваешь ли и ты на кого? А ну, как на духу, выкладывай.
— Да ты что?
— Давай, давай, — наигранно начальственным голосом потребовала подруга, — меня не проведешь. Может, с Левой Вишневским? Он к тебе еще с десятого класса неравнодушен. Ой, смотри, Рая!
Лицо Лозневой зарделось. Она хотела побороть свое смущение, но, смутившись еще больше, сказала:
— При чем тут Лева? Я расхожусь с Олегом. Лева был всегда, я же не расходилась. — Она хотела еще что-то сказать, но умолкла, потому что она не хотела, не имела права впутывать в свои семейные отношения третьего человека. Только они одни с Олегом во всем виноваты.
Но не такая была Оля.
— А может, ты Леву, как спасательный круг, всегда про запас держала, и он постоянно мешал вам жить? Только не хитри. Себя не обманешь.
— Не хитрила и теперь не собираюсь.
— А скажи, зачем Лева появился в вашем институте?
— А я откуда знаю? Сыромятникову нужен был расчетчик.
— Нет, Лева сам перебрался к вам, чтобы к тебе поближе быть.
— Брось чепуху говорить. Когда это было! Он уже пять лет в институте.
— Вот пять лет и ждет. Упорный.
— Да что ты, Олька? — испуганно крикнула Рая. — Ты что?
— Я ничего, а вот ты что! Неужели не понимаешь? — И совсем другим, еще более настойчивым голосом спросила: — Ты с ним встречаешься?
— Как встречаюсь? Почти каждый день видимся в институте.
— И все? А почему Лева не женится?
— Ты же знаешь, он был женат и развелся.
— Так. Значит, он тебя до сих пор любит и надеется, а ты?
— Что я? — сердито заходила по кабинету Рая, — Что я? Он мне замуж за него выходить не предлагал.
— А разведешься с Олегом — предложит. Ты на это надеешься?
— Может, и предложит. Знаешь что? — она вдруг остановилась. Лицо ее побледнело. — Если захочу? Ну да ладно, — она умолкла, словно ей вдруг не хватало воздуха.
— Вот оно что. — Оля тоже вскочила со стула и подошла почти вплотную к подруге. Несколько мгновений они стояли друг перед другом, готовые наговорить бог знает что. И вдруг Рая как-то сразу сникла, точно в ней что-то подломилось.
— Ну что ты меня казнишь, мучаешь этим Левою, — она всхлипнула, — если бы я знала сама!
Рая вытерла
— Сказала как оно есть. Не веришь, дело твое…
— Я верю, Рая. Но знай, Олег тебя очень любит…
— Так не любят.
— По-всякому любят. Смотри, Рая, сама. В таком деле трудно советовать. Но ведь двое детей! Для них ты отца не найдешь.
— Они и теперь его не знают, отвыкли.
— И потом, тринадцать лет тоже из жизни не вычеркнешь.
— Если я и дальше буду так жить, то всю свою жизнь зачеркну.
— У тебя, вижу, на все уже есть ответы…
Рая так и не повернулась от окна и только, когда Оля умолкла, отошла от него и устало бросила:
— Надо идти. Уже поздно.
2
Шла той же сонной улочкой. Приземистые, хмурые дома с подслеповатыми окнами, казалось, давили на нее.
Зачем она ходила к Оле Лапушке? Не той стала ее подруга. Раньше молчали и понимали друг друга, а сейчас… Неужели так трудно понять ее? Ведь нет же у нее жизни.
Она несколько минут шла оглохшая и опустошенная, без единой мысли. А когда стала приходить в себя, вдруг ясно поняла — она ищет оправдания, которого нет. Уж если Оля не может понять ее, что же ждать от других? Тот, кто рушит семью, отрывает детей от родителей, всегда не прав. Даже если он и не может иначе — все равно не прав, потому что дети в этом споре сторона больше всего страдающая. Так какого же она ищет оправдания? Его нет… Но ведь и жизни нет. Разве ради детей можно жить во лжи?
Рая стала думать, где она оступилась, где сделала неверный шаг. Неужели правы ее родители, которые были против их брака? Когда Рая настояла на своем, они обиженно затихли, сделали вид, что согласились, но так и не приняли Олега. В последние годы Рая все чаще стала вспоминать слова матери. Она их сказала только раз, когда Рая прибежала из института (была на предпоследнем, четвертом курсе) и объявила родителям, что они уже расписались с Олегом. Рая помнит и сейчас, как жалобно дрогнул у матери подбородок и как она испуганно выдохнула:
— Ой, не будет у вас жизни… Вы разные. — Но тут же оборвала себя и стала говорить, что все надо делать по-человечески: и свадьбу настоящую, и все чтобы было настоящее.
Как все запуталось, и что ей теперь делать, как жить дальше? Кто подскажет? Напрасно все думают, что она сильная. Если бы ей быть твердой… Она ходила за этой твердостью к Оле, но не нашла. Не нашла она ее у своих стариков. Родители, словно перед неминуемой грозой, испуганно затихли, молчат. Когда она спросила, что ей делать, отец, помрачнев, ответил: