Покоренный ее красотой
Шрифт:
Он словно разговаривал с самим собой. Линнет выпила немного воды, хотя большая часть стекла по шее.
И все же она чувствовала себя… иначе.
– Чистая, – сказала она все также беззвучно, но он прочитал по ее губам.
– Ты не помнишь, как я мыл тебя, Линнет?
Она чуть не покачала головой, но вовремя спохватилась.
– Нет, – выдохнула она. Ее глаза медленно закрылись, но она чувствовала, как его большая рука нежно коснулась ее лба, и слышала его голос.
– Жар возвращается, – говорил он. – Но этого следовало ожидать, Линнет.
Это заставило ее дернуться.
– Я знаю, что это больно, – угрюмо продолжил он. – Но мне нужно сбить тебе температуру.
Внезапно она вспомнила важную вещь, которую собиралась сказать ему, и открыла глаза.
– Люблю тебя, – выдохнула она, встретившись с его глазами.
– Тогда живи для меня, – отозвался он яростным, как крик ястреба, тоном, склонившись над ней. – Живи!
Она заснула с подобием улыбки на лице. Бассейн исчез, растаяв в дымке. Вместо этого ей приснился курятник, и она проснулась с испуганным возгласом.
Пирс стоял в дверях комнаты, полностью одетый, с белоснежным галстуком, и разговаривал с кем-то в коридоре.
– Принеси еще воды, пожалуйста. Кипяченой, конечно.
Она снова заснула. Время, казалось, стало эластичным, растягиваясь и резко сокращаясь. Когда она проснулась в следующий раз, стояла ночь. Она снова заснула и, проснувшись, обнаружила, что все еще ночь, но на Пирсе другой галстук.
Наконец, спустя три дня, она попыталась заговорить, издав хриплый звук.
– У тебя голос, как у простуженного петуха, – сказал Пирс, подойдя к кровати. Его лицо осунулось, глаза покраснели.
– Устала, – произнесла Линнет, вернувшись к беззвучному шепоту.
Он понял ее слова буквально.
– Усталость – побочный эффект близкого общения со смертью, – сказал он, торжествующе ухмыльнувшись. – Проклятие, Линнет, я собираюсь описать твой случай. Я единственный врач в Уэльсе, кто смог вытащить тебя из могилы.
– Хвастун, – произнесла она одними губами. Ее тело казалось бесконечно усталым, но, к счастью, боль начала стихать. Вспомнив, она подняла руку и ахнула. Та была темнокрасной и шелушилась, словно покрытая чешуей.
Пирс присел на краешек постели.
– Это не слишком красивая болезнь, Линнет.
Она попыталась осмыслить сказанное.
– Ты сейчас не в лучшем виде. Я остриг твои волосы.
Она испуганно моргнула, округлив губы.
– Ты покрыта струпьями с макушки до кончиков ступней. Хотя по какой-то причине твои ступни выглядят прекрасно. Но струпья есть у тебя даже за ушами.
Линнет снова подняла руку, недоверчиво уставившись на нее.
– Ты могла ослепнуть, – сказал Пирс со свойственной ему прямотой. – Или умереть. Собственно, тебе полагалось умереть по всем правилам. Это чудо, что ты не подхватила заражения, лежа на полу в этом чертовом курятнике.
При слове «курятник» Линнет содрогнулась, и ее рука упала, но она не могла не задать ему вопрос.
– Шрамы? – Она вложила в это слово все свои силы, и он его услышал.
Утешительная
– Скорее всего, – сказал он, устремив на нее оценивающий взгляд врача, которым он и являлся. – Иногда они остаются, иногда нет. Но через пару недель ты больше не будешь выглядеть как вареный рак.
Линнет закрыла глаза и постаралась вникнуть в его слова. Она похожа на вареного рака, и, возможно, это навсегда. Она больше не красавица. По всем меркам. Скорее монстр, покрытый чешуей.
Она слышала, как Пирс встал, видимо, решив, что она заснула. Скользнув рукой под простыней, она осторожно коснулась бедра, затем талии. Везде кожа была бугристой и твердой на ощупь.
Пирс снова оказался рядом.
– Суп, – сказал он. Отказываться было бесполезно. Линнет это четко усвоила за последние три дня. Пирс просто не принимал слово «нет». Поэтому она открыла глаза и съела суп, ложку за ложкой.
Когда миска опустела, Пирс забрал ее и отошел от постели. Собравшись с духом, Линнет положила руку себе на грудь. Ощущения были такими же. Ее грудь находилась в таком же состоянии, как ее рука, живот, ноги.
Она почувствовала, как по ее щеке скатилась слеза, за ней другая.
Пирс у двери разговаривал с кем-то, кому он отдал пустую миску.
– Я вздремну в соседней комнате, – сказал он.
Она знала, что он вернется, склонится над ней и попрощается. В последние три дня он ни разу не ушел, не сказав ей, куда идет и как долго будет отсутствовать.
– Горничная, – выдохнула она, когда он снова оказался рядом. – Поезжай в замок. Обо мне позаботится горничная.
На мгновение в его взгляде мелькнула боль. Но затем он с готовностью ответил:
– Конечно, она будет здесь к ужину.
Элиза оказалась не более искусной в утаивании правды, чем Пирс. Войдя в комнату, она отпрянула, прижав руку к сердцу.
– Боже милостивый! – ахнула она. – Ваши волосы, ваши бедные волосы, – запричитала она, но ее взгляд, как завороженный, устремился к лицу и шее Линнет. – Не может быть, чтобы это было по всему телу?
Еще одна слеза скатилась по щеке Линнет. Она кивнула.
– Вы чуть не умерли. – Элиза подошла ближе, но у нее был такой вид, словно она дважды подумает, прежде чем коснется Линнет. – Говорят, его милость вначале подумал, что вы мертвая.
Линнет предпочла бы умереть, чем жить с такой кожей.
Элиза догадалась, о чем она думает.
– Это пройдет, – поспешно сказала она. – Я уверена. Мы… мы будем купать вас в минеральных солях каждый день. Дважды в день. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь выглядел, как вы. Значит, это пройдет. Хотя… – Она осеклась.
– Что? – прохрипела Линнет.
– О, ваше бедное горло, – воскликнула Элиза. – Что стало с вашим голосом?
– Что? – повторила Линнет.
– Его милость сказал, что вы вроде как единственная, кто переболел так сильно и выжил, – сказала Элиза. – Наверное, поэтому я никогда не видела такого раньше.