Покорители шторма. Бриз
Шрифт:
Ну, ему же сегодня везёт, так ведь?
Вспотевшей от волнения рукой Карась взялся за полированную ручку, толкнул дверь. Она не поддалась. Он едва сдержал досадливое восклицание, а потом, рассердившись на собственную глупость, потянул дверь на себя, и она без звука отворилась. Изнутри пахнуло тяжелыми пыльными портьерами, деревянной мебелью и безлюдьем.
Какое-то время Карась стоял на пороге, унимая колотящееся сердце, потом сделал глубокий вдох, сжал кулаки до боли и шагнул внутрь.
Пол оказался устлан тонким и мягким ковром, который давно не чистили и в который еще впитались пыль и грязь со всех тех ног, что прошлись по нему за последние дни: серые шапки, еще какой-то таинственный
Если тут и хранилась какая-то тайна, едва ли у неё был шанс дождаться прихода Карася. Он вздохнул, признавая своё поражение в не начавшемся толком бою, и тут же увидел саламандру.
Моргнул раз, другой. Потер пересохшее горло. Саламандра была прямо напротив книжных полок, над бесполезным с виду круглым столиком, где валялись вскрытые конверты, тряпочки для очистки чернильных перьев и смятые листки «Вестей Бризоли». Саламандра оказалась небольшим невзрачным панно — серая выпуклая ящерка с ладонь величиной, выбитая на гладкой металлической пластине.
Понимая, что медлить нельзя, Карась шагнул к панно, завис над ним, скрючившись над столиком в неудобной позе. Ощупал фигурку саламандры, ее хвост и когти — всё оказалось монолитным, никаких скрытых кнопок и пластин. Нажал на панно — безрезультатно. Обстучал стену вокруг, но не смог ничего понять: все звуки заглушал стук его собственного сердца, которое колотилось в горле и отдавало в уши прибойным грохотом. Потом Карась, кажется, вечность стоял в раздумье, глядя на саламандру нетерпеливо, сердито, взволнованно, а потом бросился отодвигать нелепый столик и поднимать пыльный ковер под ним.
Одна из досок пола щелкнула под его руками и «клюнула» пустое пространство под собой, застыла качелькой. Панно откинулось, открыв нишу в стене и её небогатое содержимое — небольшую пухлую тетрадь. Карась схватил ее только с третьего раза, так сильно тряслись руки. Открыл, пролистал, увидел сплошь непонятные рукописные закорючки. Карась не умел читать, но это точно не было похоже на обычное письмо — знаки сложные, закрученные, и каждый писан отдельно. Какое-то время Карась стоял, не в силах пошевелиться, и смотрел на свою добычу, а чернила под его вспотевшими пальцами слегка расплывались и пахли конторскими крысами.
А потом, очнувшись, Карась вернул на место доску и ковер, даже потопал по нему немного, чтобы разбросать пыль и скрыть след залома, поставил обратно столик и засунул за пояс тетрадь. Теперь, если его поймают на втором этаже, да с этой вот тетрадкой, точно сочтут сообщником убийцы профессора и повесят!
Уже выскользнув
Человек пошел от лестницы к тому коридору, который только что покинул Карась. Шагал уверенно, словно знал: в это время никого тут не встретит, а если и так — встреча его не очень-то страшит, но в то же время он явно старался ступать тихо, желая по возможности остаться незамеченным. Карась видел его лишь миг: большой хищный нос, выдающаяся вперед нижняя челюсть, словно у охранного пса диковинной породы, чуть сутулые плечи, широкий шаг человека, не привыкшего к суше.
Еще миг — и он пропал из виду, а Карась, крепко зажмурившись, сильнее вжался в дверь спиной. Он был уверен, что от этого человека пахнет кожей и солёным ветром.
***
Нанесенное сестре оскорбление Болтон считал слишком сильным, чтобы его мог искупить выбитый в трактире зуб Рауля. Делла кричала, топала ногами и запрещала Болтону рисковать своим местом в Академии, здоровьем и жизнью из-за «невежества, которое достойно лишь презрения, а вовсе не низменной драки», но дуэль была назначена и обязана состояться.
Для тайных встреч с оружием, как акваморы называли дуэли, которые хоть и были запрещены, но активно практиковались в их среде, использовался старый портовый пустырь. После страшных пожаров, случившихся четверть века назад, пустырь оказался заброшен, как и выгоревшие дотла доки. В том пожаре погибло много народу: портовые служащие, чернорабочие, торговцы и ремесленники, приехавшие за своими заказами, да несколько десятков пожарных, в течение суток боровшихся с огнем. С тех пор Жженая плешь пользовалась дурной репутацией, уличные мальчишки слагали легенды о призраках погорельцев, которые бродили по этим местам, и считалось особой удалью вечером забраться на территорию доков и провести там всю ночь.
Акваморы давно присмотрели это место для решения своих разногласий. Подальше от зорких глаз преподавателей, поближе к воде. Вода позволяла привести себя в порядок и вернуться в Академию в более или менее достойном виде, так чтобы цепкий преподавательский взор не мог сразу определить правонарушителя. А то иначе не миновать холодной, да к тому же тяжелого разговора с ректором.
Акваморы сражались больше для того, чтобы выплеснуть накопившуюся злость, стравить пар и поставить на место обидчика. Поэтому дуэль шла до первой крови, хотя нередко дуэлянты входили в такой раж, что кровь проливалась нешуточная. В особенности если в поединке сходились Бризы и Циклоны — только за прошлый год на дуэли погибло двое Циклонов, один Бриз отправился в лекарню с тяжелыми колотыми ранениями, а их соперники были с позором изгнаны из Академии.
Впрочем, наказания не могли остановить забияк, которые постоянно задирали друг друга, кичась каждый своим кланом, достатком и положением в обществе их семей. И особым шиком среди акваморов считалось поставить на место выскочек из верховного клана Бриз. На это требовалась особая смелость.
Представителей Бриза в Академии было большинство. Так что основными задирами дель Бризов были Циклоны. Только они вели себя столь же раскованно и вызывающе. Верховный клан и этих морских разбойников связывали особые отношения. Семьи Бриза активно прибегали к услугам Циклона, поэтому отпрыски этих кланов, казалось, ничего не боялись, оттого дерзили всем, невзирая на положение в обществе, и нарывались на неприятности.