Покушение на Сталина. Дело Таврина – Шило

Ландер Игорь

Перечисленные обстоятельства наталкивают на важные выводы. Как мы видели, Петр Иванович Таврин был призван летом 1941 года якобы сразу четырьмя военкоматами в четырех различных областях УССР и РСФСР: Черниговской, Горьковской, Свердловской и Саратовской. Ни один из специалистов, с которыми консультировался автор, не смог не только объяснить причины этого, но даже выдвинуть хоть какую-нибудь версию. Вопрос о четырех одновременных призывах остается открытым. Сам Таврин сделать это никак не мог. Абстрактно и теоретически это могло быть результатом деятельности спецслужбы, легендировавшей свою операцию и путавшей следы, но никакого смысла в этом нет. Разведка или контрразведка скорее выработали бы единую правдоподобную и трудно проверяемую легенду и позаботились бы о ее единообразном применении во всех частях и учреждениях.

Существенно

другое. Никакая спецслужба не могла бы выдумать и поселить на станции Аркадак старушку, которая в 1946 году дала бы при опросе ложные сведения. Следовательно, Анна Дорофеевна Родина действительно существовала, как существовал и ее внук, некий Петр Иванович Таврин. Более того, все включения военнослужащих в аналогичные списки и ведомости разрешались только при наличии справки из соответствующего военкомата о том, что данный человек был призван именно им. Если заявитель проживал в одной области с разыскиваемым военнослужащим, справку выдавал военкомат на месте без участия заявителя, а вот если область была другой, последний должен был озаботиться получением соответствующей справки. Поскольку Родина заявила о факте призыва своего внука в Свердловской области и поскольку это нашло отражение в карточке без отметки «со слов…», можно быть уверенным, что у нее имелась соответствующая справка или хотя бы свидетельство третьих лиц (что допускалось).

Послужная карточка офицера П. И. Таврина

Нормально заполненная послужная карточка офицера

Нормально заполненная послужная карточка офицера

А это означает, что имя «Таврин» оказалось не простой пустышкой, выдумкой авантюриста или контрразведки, а соответствовало человеку из плоти и крови. Значит, справка из черкасского областного архива означала лишь то, что человек с такими фамилией, именем и отчеством не рождался в селе Бобрик в период 1908–1910 годов. Но если предположить, что на допросе в контрразведке арестованный лгал (впрочем, как и в немецком плену) относительно не имени, а года и места рождения, ситуация сразу же оборачивается иной стороной.

Допустим, что в более позднюю карточку попали уточненные данные, хотя не по всем пунктам этому можно поверить. Но как тогда объяснить безобразное оформление другого важнейшего документа – послужной карточки офицера (не путать с отсутствующей учетно-послужной карточкой)? Она вообще поражает воображение исследователя, поскольку содержит лишь фамилию, имя и отчество, год (без даты) рождения – 1910 (обратим внимание, с учетом ранее фигурировавшего 1909 года это уже третья официальная версия года рождения Таврина), звание – лейтенант (без указания, чьим приказом и когда присвоено). В карточке отсутствуют данные в важнейших графах об образовании, участии в боевых действиях, наградах, а также откуда и с какой должности вступил в вооруженные силы. Относительно прохождения службы карточка лаконично сообщает лишь: «Кр взв 1196 сп», а далее сообщается о пропаже Таврина без вести в мае 1942 года. Родственница офицера указана даже не по фамилии, а просто двумя инициалами, что вообще невозможно и непонятно. Словесное описание не может передать все впечатление от документа, поэтому здесь помещается его фото и для сравнения – фото нормально заполненной послужной карточки на произвольно взятого военнослужащего. Думается, вместо пространных комментариев следует просто внимательно рассмотреть и сравнить эти документы. Различие совершенно разительное.

Вероятно, объяснять ничего не требуется.

* * *

Как видим, подробное изучение архивов военного ведомства наглядно свидетельствует, что с пребыванием

Таврина на фронте, как и со всей его предыдущей биографией, дело обстояло весьма странно. Неопровержимые документы не только не укрепляют доверие к материалам последующего следствия в НКВД/НКГБ, но весьма убедительным образом опровергают многие его выводы.

Впрочем, в дальнейшем «дело Таврина» разворачивалось еще любопытнее.

Переход

Документально установлено, что в ночь с 29 на 30 мая 1942 года старший лейтенант Таврин перебежал в расположение германских войск. Для дальнейшего расследования первостепенно важным является рассмотрение причин и обстоятельств такого шага. При этом пока допустим, что в следственных материалах зафиксированы показания именно подследственного, а не то, что надиктовали ему следователи. Как мы увидим в дальнейшем, всю данную историю следует рассматривать при разных допущениях, но начнем с первого.

Итак, на допросе в НКГБ СССР подследственный мотивировал свой переход на сторону противника страхом перед неминуемым разоблачением, что и было зафиксировано в протоколе:

«Вопрос: – Медицинским осмотром вас установлено, что кроме «ранений», о которых вы только что показали, других ранений на теле не имеется, следовательно, ваши показания о том, что вы захвачены в плен немцами, будучи ранеными, ложны?

Ответ: – Да, я должен это признать.

Вопрос: – При каких же обстоятельствах вы в действительности очутились у немцев?

Ответ: – 30 мая 1942 года, находясь на Калининском фронте и будучи послан в разведку, я изменил Родине и добровольно перешел на сторону немцев.

Вопрос: – Почему вы изменили Родине?

Ответ: – Должен признать, что я скрыл от следствия еще один факт.

Вопрос: – Какой именно?

Ответ: – В 1932 году, работая в гор. Саратове, я был арестован за растрату 1300 рублей государственных денег. В связи с тем, что меня должны были предать суду, по закону от 7 августа 1932 года, я, боясь строгой ответственности бежал из тюрьмы, проломав с группой арестованных стену в тюремной бане. В 1934 и 1936 г. г. я также арестовывался милицией за растраты, но в обоих этих случаях совершал побеги. В 1939 году я по фиктивным справкам получил документы на имя ТАВРИНА и под этой фамилией впоследствии был призван в Красную Армию.

Находясь на Калининском фронте, 29-го мая 1942 года я был вызван к уполномоченному Особого отдела капитану ВАСИЛЬЕВУ, который интересовался, почему я переменил фамилию ШИЛО на ТАВРИНА.

Поняв, что Особому отделу стали известны мои преступления, я, боясь ответственности, на следующий день, будучи в разведке, перешел на сторону немцев.

Вопрос: – Непонятно, почему вы боясь ответственности за совершенные ранее уголовные преступления решились на новое, тягчайшее преступление – измену Родине?

Ответ: – Я полагал, что это не станет известным советским властям, а я до конца войны останусь у немцев на положении военнопленного» [76] .

Л. Ф. Райхман

А. М. Леонтьев

В. Я. Барышников

Для неискушенного читателя все это звучит правдоподобно и, во всяком случае, вполне мотивированно. Однако у проводивших допрос комиссаров ГБ 3 ранга Л. Ф. Райхмана (НКГБ) и А. М. Леонтьева (НКВД) и полковника В. Я. Барышникова («СМЕРШ») подобные утверждения должны были вызвать, по меньшей мере, скептическую улыбку, и уж во всяком случае – подтолкнуть их к дальнейшим расспросам. Однако этого, как ни странно, не произошло, и потому выяснением сомнительных обстоятельств придется заняться нам.

76

Убить Сталина // Служба безопасности. Новости разведки и контрразведки. 1993. № 3. Далее данный протокол допроса цитируется без добавочных ссылок.