Покушение на Сталина. Дело Таврина – Шило
Шрифт:
Зато с Шило все оказалось совершенно иначе. Архивная справка гласит:
«В архивном фонде Черниговской духовной консистории в метрической книге Троицкой церкви местечка Веркиевка [56] Нежинского уезда Черниговской губернии за 1909 год имеется актовая запись № 41 от 29 июня 1909 года о рождении Петра.
Дата рождения: 12 июня 1909 года (по старому стилю).
Родители: хутора Бобрика козак Иоанн Павлович Шило и Васса Иоакимовна.
Основание: Ф. 679, оп. 10, д. 1384, л. 98 об.» [57] .
56
Раннее название местечка Вертеевка.
57
Письмо директора Государственного архива Черниговской области автору № Ш-1984 от 3 октября 2008 года.
Судя по всему, следователь запросил эвакуированный в Ульяновск архив и получил такой же ответ, истолковав его несколько расширительно. Заключить это можно по тому, что он явно отождествил
Безусловно, нет. Данный установленный факт означает лишь реальность существования лица с указанными именем, отчеством, фамилией и местом и годом рождения, но отнюдь не идентичность такового с пойманным террористом СД. В совместном документе НКВД, НКГБ и «СМЕРШа» в отношении установочных данных П. И. Шило сообщается, что они подтверждены проверкой. Однако обратим внимание на то, что проверкой не подтверждено соответствие человека и фамилии, а с учетом подробно описанных далее непонятных нестыковок биографических и установочных данных фигуранта нашего расследования это вызывает существенные и обоснованные сомнения.
Приведенная архивная справка заставляет также обратить внимание на нюанс, на первый взгляд, не имеющий значения, но в действительности весьма важный. Дело в том, что хутор Бобрик и село Бобрик – это разные, хотя и находившиеся близко друг от друга населенные пункты, и рожденный на хуторе никогда не скажет о себе, что он родился в одноименном селе. Более того, казаки с некоторым презрением относились к крестьянам, дразнили их «селюками» и иными обидными прозвищами, и уже хотя бы по этой причине человек, проведший свое детство в их среде, спутать село с хутором никак не мог. Так что не исключено, что некто, скрывавшийся под фамилиями Шило и Таврин, просто не обратил внимания на данную тонкость, и это отнюдь не свидетельствует в пользу его идентичности с указанным в справке уроженцем хутора. Справедливости ради следует отметить, что прошедшая в 1930-х годах реформа административного устройства СССР все же могла стереть в памяти различие между селами и хуторами.
Впрочем, и следствие тоже, видимо, не было окончательно убеждено в том, кого же все-таки задержали в Карманове. Из доступных нам следственных материалов (надпись на обложке дела заключенного, протокол приобщения к делу вещественных доказательств, а также справка об исполнении приговора) видно, что речь в них шла не о Шило (Таврине) и Шиловой (Адамчик), а о неких Шило-Таврине и Шиловой-Адамчик, т. е. о людях с двойной фамилией, каковыми они не были. Исходя из этих данных, мы можем обоснованно предполагать, что в качестве таковых они фигурировали и в обвинительном заключении, и в приговоре. Приговор суда – документ в высшей степени серьезный, в нем имеет значение любая буква, и указанная там неверная фамилия дает подсудимому законное основание утверждать, что к ВМН приговорен не он, а какой-то другой человек. Конечно, только в случае, если ему или его адвокату позволили бы сделать такое заявление…
А как полагалось поступить по закону? Допустим, следователь достоверно установил, что подследственный фактически и несомненно является никоим образом не Тавриным, а Шило. В этом случае он обязан был вынести постановление об уточнении анкетных данных, в котором указал бы обнаружившиеся факты и их источники. В резолютивную часть такого постановления непременно вошла бы фраза о том, что подследственного отныне надлежит именовать Шило Петром Ивановичем и что все ранее полученные вещественные доказательства и свидетельства по Петру Ивановичу Таврину следует считать относящимися к Петру Ивановичу Шило. В советском уголовном процессе существовало понятие прозвища, в которое включали как уголовные и прочие клички, так и ложные фамилии. Уголовно-процессуальный кодекс (УПК) РСФСР 1922 года, действительно, требовал вносить во вторую, резолютивную часть обвинительного заключения имя, отчество и фамилию обвиняемого, а также, помимо остального, его прозвище. Все это попадало также в приговор и судебный приказ. Однако уже в следующем году после его издания УПК был существенно изменен и упорядочен, в том числе и в данном аспекте (статьи 210, 334 и 368). Отныне формулировка «фамилия и прозвище» изменилась на «фамилия или прозвище», причем последнее попадало в обвинительное заключение, приговор и судебный приказ исключительно в тех случаях, когда настоящая фамилия подследственного и подсудимого не могла быть точно установлена. Судя по всему, в деле Шило-Таврина возникла именно такая ситуация. Следователь и судьи, оказавшиеся не в состоянии установить истину, на всякий случай указали обе фамилии, чтобы таким способом застраховать себя от серьезнейшей процедурной ошибки. Однако одновременно они расписались и в невозможности окончательно идентифицировать обвиняемого, а впоследствии и подсудимого. Иначе как вопиющим правовым произволом это, как и многократное нарушение процессуальных сроков, и непонятную вольность в добывании и приобщении к делу доказательств (соответствующий протокол датирован 1951 годом!), назвать невозможно. Кстати, точно так же следует квалифицировать и заключение ГВП РФ об отказе в реабилитации и Таврина, и его жены. Составлявший его военный прокурор В. Яковлев, безусловно, увидел все процессуальные нарушения и попытался максимально изящно обойти неудобные моменты путем написания фамилий осужденных в правильном варианте: Шило (Таврин) и Шилова (Адамчик). Беда только в том, что по приговору, на который составлялось данное заключение, были расстреляны лица с иными, как мы видим, фамилиями. Скорее всего, прокурор руководствовался стремлением не выносить сор из избы, но по закону это делает юридически ничтожным данный отказ в реабилитации как относящийся к неким
Документы донесли до нас также третью версию личности фигуранта, о которой в открытых источниках не сообщалось ничего. А между тем она вполне конкретна и уже потому требовала тщательной проверки. В именном списке потерь начальствующего состава 1196-го стрелкового полка 359-й стрелковой дивизии указывается, что пропавший без вести Таврин Петр Иванович родился в 1913 году в селе Починки Починковского района Горьковской области на улице Калинина (номер дома не указывался). Безусловно, запись несколько странная, потому, что данная улица до революции не называлась вообще никак – это был так называемый Завраг или Заовражье. Уже хотя бы по этой причине в 1913 году по данному адресу не мог родиться никто. Впрочем, это мелочь – улица под тем же советским названием существует и по сей день, на ней живут люди, туда можно отправить письмо, по ней можно прогуляться. По просьбе автора работники местного архива провели поиск по метрическим книгам и установили, что в указанные годы в Починках человек по фамилии Таврин, Гаврин или Маврин не рождался и не жил. Таких людей нет ни в государственных архивах, накапливавшихся в данном районе с 1938 года, ни в консисторских записях с 1909 года. Следовательно, указанные в именном списке потерь данные были ложными. И именно это весьма и весьма любопытно. Если существует хоть какая-то мизерная степень вероятности того, что в период с февраля по май 1942 года учетные записи в полку и дивизии были сфальсифицированы самим Тавриным, то уж к данной записи он точно не имел отношения, поскольку во время ее совершения пребывал в немецком плену. Она была внесена кем-то другим и при этом не перекликалась с предыдущими ничем, кроме фамилии, имени и должности пропавшего офицера. О том, кто сделал ее и почему, можно лишь строить догадки. Невозможно только списать это на банальную невнимательность. Тут стоит сразу же оговорить, что ни в 1196-м стрелковом полку, ни во всей 359-й стрелковой дивизии другого Петра Ивановича Таврина (как и Таврина с другими именем и отчеством) не было, это проверено автором по всем именным спискам в соответствующих архивных фондах.
С учетом всего сказанного следует констатировать, что для окончательной идентификации родившегося в 1909 году на хуторе Бобрик Петра Ивановича Шило достаточных оснований нет. Мы лишь знаем, что такой человек в свое время рождался, и не более того. Не исключено, что подследственного было просто решено назначить «бывшим Шило», что устроило всех причастных к этому делу представителей властей.
Выборочно оценим некоторые сведения, сообщенные о себе бывшим агентом на следствии. В частности, он утверждал, что в 1936 году окончил Московский институт цветных металлов и золота [58] , а на одном из допросов уверял, что проучился в нем только два года. По некоторым учетным записям, там же он прошел и высшую вневойсковую подготовку (ВВП), что позволило ему надеть офицерские петлицы. Отметим сразу, что среди множества документов о военной службе Таврина автору не удалось найти ни одного, содержащего номер и дату приказа НКО СССР о присвоении ему первичного командирского звания. К тому же два года обучения в вузе не позволяли студенту получить законченное военное образование, это было невозможно ни под каким видом. Данный факт весьма примечателен, поскольку позволяет нам перейти к куда более важному этапу предыстории «дела Таврина», а именно к пребыванию фигуранта в рядах Красной Армии. Помимо того, что этот период его жизни имеет прямое отношение к дальнейшим событиям, он еще и полностью документирован, и это дает нам возможность уверенно перейти из зыбкой области догадок на твердую фактологическую почву. При этом следует отметить примечательный факт: нет никаких сведений о том, что при проведении следствия документы о воинской службе Таврина были каким-то образом использованы. Исключение составляет его фотография в военной форме с петлицами лейтенанта, хотя бы позволяющая идентифицировать арестованного в 1944 году агента-террориста как Петра Ивановича Таврина из 1196-го стрелкового полка 359-й стрелковой дивизии 30-й армии Калининского фронта.
58
Создан приказом Высшего Совета Народного Хозяйства СССР от 17 апреля 1930 г. № 1238 на базе Московской горной академии. Его архивы, согласно телефонной беседе автора с одним из проректоров нынешнего Государственного университета цветных металлов и золота, не сохранились, поскольку были утеряны во время эвакуации института в 1941 году.
Лейтенант П. И. Таврин
Подведем небольшой промежуточный итог: никто из исследователей и, возможно, также и следствие никак не прореагировали на полную нестыковку различных версий биографии фигуранта. Он в одно и то же время якобы и учился в юридическом институте, и проходил курс в институте цветных металлов и золота, и пребывал в бегах. Далее, якобы он стал Тавриным лишь в 1940 году, то есть все его более ранние документы, вне зависимости от степени их подлинности, не могли быть выписаны на эту фамилию. Тогда каким же образом он мог предъявлять на военной службе документы об образовании, как могли возникнуть документы о прохождении им, т. е. Тавриным, вневойсковой подготовки в период обучения в московском институте – неясно и загадочно. Подделать же такое количество серьезных документов просто невозможно. Впрочем, продолжим.
Рассмотрим пребывание Таврина в тылу и на фронте с момента призыва вплоть до побега и его деятельность в качестве боевого командира на основании документов, хранящихся в Центральном архиве Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО) и в Учреждении Государственный архив административных органов Свердловской области (УГААОСО). Их изучение преподнесло немало сюрпризов, зачастую практически невероятных. Некоторые бросаются в глаза сразу же, другие проявляются лишь после сравнения событий, происходивших вокруг фигуранта нашего расследования, с повседневной практикой Красной Армии периода 1941–1942 годов.