Полая вода. На тесной земле. Жизнь впереди
Шрифт:
Это последнее, что услышал Петя. Отойдя от яра, он приложил к глазам бинокль. Небосвод над степью раздвинулся и отступил от кургана, а окрестные села сильно пододвинулись к нему. Петя внимательно осмотрел ближние и дальние подступы. Вокруг было безлюдно, и только далеко слева, на пологом взгорье, где проходил грейдер на Город-на-Мысу, взад-вперед тесно бежали машины, а сбоку шли пешеходы.
Грейдер был далеко. Даже через бинокль машины казались похожими на юрких, проворно снующих зверьков, а пешеходы — на едва приметные придорожные кусты. Но Петя вместе с Валентином Руденьким уже однажды переходил в этом месте грейдер и ясно представлял, что там сейчас было.
Вернувшись в яр, Петя убедился,
Шорох Петиных шагов заставил Василия Александровича очнуться.
— Ага, ты, Петя? — обернулся он и, глядя на часы, сказал: — Тебе за ними идти нельзя. Пойдешь со мной, а утром проводим тебя в обратную дорогу. Пусть Мария Федоровна еще денек повздыхает…
Все это он проговорил сердито, точно его злили и часы, показывающие позднее время, и мать Пети, которая не вовремя вздыхала. Засовывая часы в тесный карманчик ватных брюк, он старался локтем придержать правую полу стеганки. Под полой у него на поясе висели револьвер и две гранаты. Он хотел скрыть это от Пети, но Петя заметил гранаты еще тогда, когда Василий Александрович доставал часы.
— Гранаты у вас «лимонки»… не тяжелые, — сказал Петя.
Василий Александрович усмехнулся:
— А далеко ты, Петя, забрел от дома!
Петя нахмурился.
— Не сердись, шутить не стану, гранаты у меня «лимонки», — уже строго сказал командир. — Клади бинокль в карман — и за мной.
Они пошли не вниз, а вверх по яру. Десять — пятнадцать минут шли, никуда не сворачивая. Неожиданно слева открылась отножина, и хотя она вела не в гору, а под гору, идти по ней было трудно. Русло отножины оказалось узеньким, поросшим высоким бурьяном. На крутых берегах все чаще стали попадаться терновые заросли. С каждым шагом они становились гуще и спускались все ниже, до тех пор, пока не загородили собой, как темным колючим барьером, узкое дно отножины.
— Держись за мной вплотную. Наступишь на пятку, не извиняйся. Важно, чтобы глаза у нас с тобой остались целыми. Без них в нашей жизни будет куда трудней, — заметил Василий Александрович и замолчал.
Ему было не до разговоров. Несколько мешковатая его фигура то проворно поднималась на обочину и, минуя кустарники, сползала вместе с рыхлым суглинком, то пригибалась и с сухим шорохом проникала в гущу терновых кустов. Петя буквально наступал ему на пятки. Защищенный его широкой подвижной спиной, Петя лишь изредка соприкасался с колючими ветками.
Когда люди спешат, время тоже спешит. Верно, поэтому Петя внезапно заметил, что начало темнеть, и на небе, похожем из яра на глубокий колодец, между сероватыми плоскими облаками робким светом зажглась звезда. Казалось, что Василий Александрович только эту звезду и ждал, чтобы остановиться и сказать:
— Тут вот посидим с минутку.
А как только присели, он, к удивлению Пети, стал свистать так, будто и в самом деле недалеко сидела серая, со светлыми подкрылками птичка, называемая в этих местах пастушком, и зазывно посвистывала: ти-вив-ви-вив-ви-вив!
В другое время Петя от души посмеялся бы: так смешно было видеть, как секретарь райкома, уже постаревший, солидный человек, надувая щеки, посвистывает сереньким пастушком.
А Василий Александрович продолжал тихонько посвистывать. Он свистел до тех пор, пока не послышался осторожный шорох. Закачались и раздвинулись голые ветки ближайшего тернового куста, и из сгущающихся сумерек выделилась небольшая фигурка сухонького, бритого старичка, почти так же одетого, как и Василий Александрович. Стоило сухонькому старичку поднять свои пепельно-серые, пронзительные глаза, как Петя сейчас же вспомнил картину отца, на которой было нарисовано широкое
— Иван Никитич, ну как там, все благополучно? — спросил его Василий Александрович. — Все по-старому?
Да, это был Иван Никитич Опенкин, старый плотник из Первомайского колхоза.
Петя заметил, что плотник смотрел на него и, увиливая от ответа, делал вид, что не слышал, о чем его спрашивал командир.
— Это сын Павла Васильевича, — объяснил Василий Александрович.
Плотник качнул головой и сказал:
— Длинно рассказывать, что у нас нового. На месте расскажу, тем более что кончилось все благополучно. — Он тоненько засмеялся и почесал за ухом.
В эти секунды плотник невольно заставил Петю вспомнить про то, что было год назад: мать застала его за чтением романа «Анна Каренина» и сердито спросила, кто ему позволил читать эту книгу. Так же вот, как Иван Никитич, Петя стыдливо засмеялся, почесал за ухом и сказал:
— Мама, ты не сердись, все, что тут написано про любовь, я пропускаю.
Нечто школьное, шаловливое вспомнилось, должно быть, и Василию Александровичу. Обменявшись с Петей веселой улыбкой, он сказал, поднимаясь:
— Пойдем, Петя, на месте послушаем, что забавного у них было, пока мы своим делом занимались.
И снова они пошли кустарниками колючего терна: теперь впереди с легкой торопливостью шагал Иван Никитич, за ним Василий Александрович, а Петя с прежним упорством следовал за командиром и, теряя от усталости ритм в походке, наступал Василию Александровичу на каблуки…
— Ничего, это не на танцах, — успокоил Петю Василий Александрович.
Шел поздний час осеннего вечера. Кончались еще одни сутки походной жизни Пети Стегачева. Вместе с Василием Александровичем, с Иваном Никитичем и еще одним белобрысым человеком, которого Василий Александрович называл Ваней, Петя нашел приют в своеобразной пещере. Когда-то она была просто боковой промоиной яра, рукавом его, но потом яр углубил свое русло. Потоки талого снега и дождевой воды перестали попадать в промоину. С каждым годом русло все больше врезалось в глинистый грунт, и теперь промоину от дна яра отделял обрыв метров в пять. Сверху и с боков промоину обступал терновник. Кусты терновника перепутались, проросли сорными травами. С вершины Бочковатого кургана ветер нагнал сюда измельченной глины и песка. Дожди все это прибили и утрамбовали. Над промоиной нависла плотная, непроницаемая крыша. Образовалась не то пещера, не то темный коридор. Догадаться о существовании этой пещеры мог лишь тот, кто из яра по отвесному обрыву поднялся бы на пятиметровую высоту. Партизаны, вынужденные действовать среди степных просторов, где так мало потаенных мест, с помощью якорной кошки взобрались в пещеру и, прокопав в ее крыше выход прямо в заросли терна, устроили здесь себе кратковременное убежище… Мало кому могло прийти в голову искать партизан в расселине, темневшей в обрывистой стене яра. Мало кто стал бы лезть на пятиметровый обрыв, хватаясь за мочковатые прутья свисающих терновых корней.
Но сегодня нашлись двое, которые попробовали подняться по корням, как по веревкам, чтобы заглянуть в пещеру. Этими пронырливыми «прохожими» оказались петровские полицаи. Добраться до пещеры им не удалось. Иван Никитич, действуя из-за нависших зарослей терна, незаметно перерезал самые толстые побеги корней ножницами и ногой помог груде потрескавшейся земли свалиться на полицаев. Отряхиваясь и почесывая ушибленные места, полицаи руслом яра пошли прочь от пещеры.
Иван Никитич и Ваня уверяли, что полицаи испугались обвала и навряд ли догадались, что глыбу на них свалили.