Полдень, XXI век (январь 2012)
Шрифт:
4
Люди разошлись по своим каютам. Мы знаем, что будет дальше, это уже повторялось много раз. Люда надиктует письмо маме. Борисаглебыч раздумает уходить на пенсию и напишет короткую бумагу о необходимости изучения этой планеты. У нас уже целая коробка таких бумаг. Виктор, пока не заснет, будет делать рапорт о том, какие говорящие зверьки бессмысленные механизмы – упрямые, вместо разума сложные инстинкты, которые невозможно контролировать, но их не нужно уничтожать, они могут принести пользу при освоении новых миров. Он не знает, что на Земле все говорящие зверьки
Я заглядываю в каюту Виктора. С одного монитора он читает длинный текст, на другом крутятся графики, он очень занят и делает вид, что не заметил меня.
– Ты закончил отчет? – нарочно спрашиваю я.
Виктор отмахивается.
– Эм-семь, не до тебя сейчас.
– Я не седьмая модель, я – зайчик.
– Да какой ты, к черту, зайчик, – взрывается Виктор. – Ты сделан из кошачьих генов. Тебя кошка родила. Кормила своим молоком, пока у тебя паучьи ноги не отросли. Она очень переживала из-за этих ног.
– Где она теперь?
– Не знаю.
– Она умела говорить?
– Это была обыкновенная кошка, безмозглое лабораторное животное. Все, не мешай, я еще не закончил.
Хорошо, не буду мешать. Я иду в кормовой отсек и по пути проверяю, как наша команда готовится к длинному перелету.
В кормовом отсеке – тесный ангар. Я достаю из стены одну за другой маленькие коробочки и упаковываю в них мышек. Они любят, когда я укладываю их спать.
– Сегодня мы лечили кораблю лапу. – Да-да-да, лапу-ла-пу. – Сегодня мы вышли из корабля в снег и лечили лапу снаружи. – Да-да-да, снаружи много снега, выше головы. – Мы очень смелые!
– Конечно, – отвечаю я им, – вы самые смелые ремонтные мышки на корабле.
Они засыпают, а я иду помочь волку. У него нет органа для анабиоза, ему нужно сделать укол.
– Я не вижу снов, – говорит волк.
– Ты просто сильно устаешь. У тебя много работы на каждой планете.
– Я хочу увидеть наш остров.
– Думай про него, когда начнешь засыпать.
– Жара, море и птицы. А тут холод и снег.
Волк засыпает, положив голову на лапы, он улыбается во сне. Все готово.
Я открываю спрятанный среди энергетических магистралей пульт и набираю на старинной механической клавиатуре код. Слышу, как тихо зажужжал насос, подающий в жилые каюты снотворный газ. Сейчас люди уснут, и кибернетик поможет мне растворить их тела в биореакторе. Через два года, когда корабль прилетит к следующей планете, мы вновь синтезируем тела людей, восстановим из компьютерного архива их личности такими, какими они были сорок лет назад, в самом начале нашего полета, и они проснутся в своих каютах, ничего не помня о десятках разрушенных миров. Надо немного подождать.
5
Кибернетик нажимает кнопки на консоли биореактора, вручную открывает вентили, подключает толстый кабель энергосистемы.
– Тридцать процентов нашей энергии, – он хочет продолжить наш давний спор. – Мы много тратим на твоих людей.
– Я хочу показать им Звездный Сиам.
–
– Мы найдем другой.
– Я устал врать про поломку связи, – кибернетик показывает тонкими ручками удивление. – Мне трудно врать, я не человек. Лучше оставить их в покое.
– А я не робот, у меня есть сердце.
– Шесть штук, – качает обезьяньей головой кибернетик.
Мы больше не разговариваем и работаем молча. Я пытался ему однажды все объяснить, говорил про одиночество разума, отражение мира, про точку отсчета, но он ничего не понял. Для него человек – это раствор из биореактора и информация из нашего компьютерного архива, и если соединить одно с другим, то получится беспредельно скучное существо, отказавшееся от видовых амбиций, злое и ничтожное. Я давно перестал с ним спорить. Перед огромной Вселенной мы равны, люди никогда этого не признают, согласен, но мы, говорящие зверьки, если хотим быть умнее и человечнее людей, должны быть снисходительны к ним. Кибернетик самый толковый из нас, и меня беспокоит, что он не соглашается со мной. Может, я ошибаюсь? До следующей планеты два года полета, я не стану спать, у меня будет время подумать – является ли коварство свойством разума, и не отказывают ли одни разумные существа другим в равенстве с собой, если не находят в них предательства и жестокости. Учимся ли мы у людей или деградируем, как они.
6
Сорок лет назад. Мы стоим среди развалин великолепного города. В светлой синеве над нами струятся полупрозрачные немые облака. Тишина и покой.
– Это так необъяснимо жестоко, – всхлипывает Людочка, ее плохо слышно через кислородную маску.
Перед нами невероятной красоты серебристые арки, уходящие в небо, блестят оплавленным стеклом в белом свете звезды. Километровые проспекты, хоть и заваленные обломками, но до сих пор прямые и гордые, как луч света. Воздушные купола огромными пузырями висят над остатками острых шпилей, пробитые, повалившиеся на бок, но еще понятен замысел – они должны были летать среди облаков. Летающие города, как прекрасно.
– Надо срочно связаться с Наблюдательным Советом, а у нас не работает связь, – ворчит Борисаглебыч. – Как так можно, корабль новый, а дуктор этот ваш не работает? Двоечники.
– Смелая архитектура, – отвечает ему Виктор, он так увлечен, что никого не слышит. – Немыслимые формы. Очень интересно.
Он много фотографирует сразу пятью аппаратами, я таскаю за ним тяжелый ящик с приборами.
– Нужно составить план города, – деловито бубнит Виктор сам себе, – взять пробы, определить время катастрофы.
Людочка вдруг растерянно говорит Виктору:
– Я понимаю, что здесь написано. Я понимаю эту надпись.
У ног Людочки лежит занесенная пеплом панель, очевидно, ее давным-давно сорвало со стены ближайшего здания: «ул. Цветочная, конгломерат Звездный Сиам».
Евгений Гуф
Ночь в крепости Аккерман (Повесть)
Он обнаружил свое присутствие багровой точкой тлеющей сигареты. В темноте за спиной едва просматривалась отвесная крепостная стена. Как мы договорились накануне, я продолжал идти молча.