Поле Куликово
Шрифт:
Так оно и состоялось. Дочь Опронежью звалась и с именем тем в жизнь вступила. Весть долетела эта аж до самого князя, в походе состоящего.
– Что ж, - сказал он тогда, - дочь, так дочь. Пусть, и будет имя то, что она дала ей. Знать, смысл в этом имеется какой-то. Подождем - увидим. Может, что нам и откроется.
Мало тогда, кто князя слова понял, но все ж кое-что запомнил. И уже позже, в случае дня иного, говорил по-другому, а как - далее ясно будет из текста сего.
Пошел князь далее вскоре достиг мест радонежских, и пошел еще вглубь их.
– Неужто, то земли половецкие?
– удивился князь сам, - заблудли что-ли мы в краю этом?
Но со дня следующего убедившись, что они туда, куда надобно путь держали, тот же князь сообщил рати своей:
– Знать, не вся земля русская Святиполком обойдена доподлинно. Видно тянется она аж до самого солнца восхода. Нет надобности туда идти далее нам сейчас. Надо клич дать. Пусть, люди сами сюда переселяются, города обоснуют и живь всякую растят. Meста слободные здесь, всякому хватит. Зерна много высеять можно. Хлеба богато будет. Значит, Русь еще больше утвердится в деле оном и люди сюда пойдут, таща в свои дома, закрома зерна всякого от земли, по лесу свободной.
На том повернул князь обратно, чуть-чуть до реки большой не доходя. Но места те оные все ж обозначил по-своему и назвал их Поволжьем всяким.
– Будут люди сюда паволоками снедь стягивать по земле сухой вне воды всякой. Оттого назовем ее землей паволочной, токмо проще будет паволж /или Поволжье уже в дне настоящем/.
Обозначив землю так, князь повернул обратно и пошел на Киев.
Лишь в одном месте ближе к югу опустился, да там и зимовать остался. Долго та зима длилась, и снег буграми везде вздымался. Думал князь в начале весны в путь рушить, но зима не отступала и словно крепостью вокруг стояла. Вот тогда и сказал Владимир ратникам своим:
– Обосную я тут город на месте этом, возвышенном самим снегом, с неба падающим. Пришлю людей сюда, и пусть здесь терема понастроят. Белым городом зваться будет от снега сего изобилия и будет промежутью слыть меж землею киевскою и паволжью. Крепостью будет город сей и в год какой
подмогой стать многим сможет.
Так оно затем и произошло.
Вскоре по возвращению люд туда направлен был и обосновал город Белгород, как князь великий того и хотел. Уже позже город менял название свое, но вновь возвращался к тому же. Знать и по сей день стоит в имени этом и память о князе Владимире по-своему сохраняет.
Есть место то, стоянкой обозначенное, и есть предметы многие тех лет воспроизводства или сходно рядом состоящие.
Сам князь в снегу том великом и уже по весне ближе утерял гребень свой, разукрашенный всяко, да так и простился с ним, не дожидаясь пока снег до конца сойдет.
В гребне том сила великая состоит. И кто его обнаружит - то вовек славиться будет. Так тогда князь тот повелел и всяк по роду какому велел передавать.
– Пусть, сохраняется в земле этой, - так он говорил тогда, - может, кому-то надобно то более
то все делано. Знать ему же то и понадобится в дальнейшем.
Вот такие слова и совсем не пустые. Только Бог к тому же еще добавляет. Земля станет воочию ближе и поднимет гребень тот ярче, на солнце кому-то в глаза сверкнув им. Но знать, может другое состояться, коль гребень ранее добыт будет и об том речь повсюду пойдет, доходя до Бога самого, на земле и в небесах правящего.
Такие вот слова неземные, к вам на землю опущенные и понять суть их заставляющие.
Воротившись в Киев, князь за другие дела принялся. По приказу его и внутреннему божьему велению, люд киевский начал собор-терем княжеский воздвигать во славу лет восходящих.
Обложили снизу камнем все то и поверх стены начали вершить. Но связать верх с низом не удавалось никак, потому в грозу какую вновь возведенное сразу рушилось. Говорили про то люди так:
– Перун разгневался на нашего князя за походы, им совершенные. Знать, в Киеве только сидеть должен и порядок какой вести среди нас.
Но не так думал про все то сам Владимир. Часто думая о том, как стены более мощные воздвигнуть, он неизменно обращался к гласу своему внутреннему, пытаясь в нем усмотреть на что ответ.
И вот однажды глас тот поведал ему, что для того, чтобы соединить те две основы требуется материал особый на яичной гуще замешанный и с глиной белою перемешанный. Туда же смесь иную, как смоль добавлять надобно и растворять все то в днепровский воде, которая тогда еще Припятью звалась, так как под пятой была, значит рядом.
Тогда собрал Владимир мастеровых и поведал об том воочию. Усмехнулись многие тогда, думаючи так:
– Мудрит наш князь что-то. Знать того не ведает, а нас делать заставляет.
Но все ж подчинились они его воле и начали один пробный раствор готовить. Яиц набили великое множество, со всего Киева понатаскав их ко двору княжескому.
Оттого в летописях он так и значится иногда, как яичный двор-терем. Составили смесь ту, что князь говорил, на смоле обычной /в день солнечный тающей/ да еще из глины той белой и самих яиц. Размешав все то в посудине одной, вылили затем на пол и дожидать начали, что будет с ним.
Долго масса та лежала и уж дожидать все устали. Под вечер разошлись все, а на утро вновь собрались, чтоб усмотреть то.
Часть та пробная к тому времени комом взялась и отвердевать начала, да так, что и не раскурочить ее силою.
Подивились люди тому и тут же наново сколотили, на сей раз камень о камень перемазав и друг на друга возложив. Вновь ждать долго пришлось. Вязь та на солнце таяла и слабо из-под камней тех проистекала.