Поле под репу
Шрифт:
— Что? — всхлипнула девушка. — Ну что? Что ты хочешь?!
Узник рукой указал на стражника. На поясе того висела связка фигурных ключей.
— Нет, я не могу вас выпустить. Поёте вы красиво, но ведь я не знаю: не попали ли вы сюда за дело.
«Собеседник» зацокал и опять ткнул пальцем в сторону тела. Дуня вздохнула, коснулась широкого кольца и посмотрела на певца, затем отрицательно покачала головой. Тот раздражённо передёрнул плечами и уставился в потолок, видимо, в поисках спокойствия. Дуня досчитала до пяти, когда узник вновь указал на охранника, потом махнул рукой от себя — мол, взгляни повыше. Рядом с ключами на ремне висел
— Это можно, — Дуня осторожно вытащила чехол из хитрой петли, которой тот крепился к поясу. Отчего-то девушка не считала, что занимается чем-то плохим — как может быть плохо то, что она собирается вернуть владельцу имущество? Она совсем забыла, что тем же отговаривались и «эльфы»-близнецы. Этот продолговатый цилиндрик не выглядел, как нечто принадлежащее охраннику, скорее — менестрелю, который хранит там свои рукописи.
Потёртый, заношенный, украшенный растительным орнаментом — серебряный рисунок обколупался и давно уж не блестел. Нет, этот футляр не для грубого вояки, тем более для тюремного стража, он для человека искусства.
Дуня обернулась к узнику. Он повертел руками, словно крышку у бутылки откручивал. Девушка не стала спорить и открыла чехол. Конечно, тот был не на резьбе, а на обычном захлопывающемся замочке. Внутри, как она и ожидала, лежали трубочки свитков. Не долго думая, Дуня вытянула один — завитушки, листочки, цветочки, как на сером боку цилиндра. Вязь.
Видя, что находка случайную встречную не воодушевила, узник тяжко, но, прежде всего, шумно вздохнул. Мол, неси мне. Странница молча отдала рукопись. Арестант встал так, чтобы на буквы попадал свет из общего коридора, и явно продекламировал начертанное на бумаге, или пергаменте — Дуня не очень разбиралась. В жизни голос у мужчины оказался таким же, как и при пении. Впрочем, не пытайся девушка до того его понять, она бы заметила это раньше.
— Мало того что без мозгов, так ещё и неграмотная, — неожиданно тарабарщина сложилась в знакомые слова. — Ладно, дай мне ключи — и разбежимся. — Дуня хлопнула ресницами. — А если не дашь, скажу, что ты его толкнула.
— Я его не толкала, — охнула девушка. Вот и делай теперь хорошие дела.
— А ну да, у него случилась падучая. А ты вместо того, чтобы звать на помощь, тупо на него пялишься.
— Я хотела, но вы помешали, — глаза защипало. Оправдываясь, она через силу продолжила, голос при этом дрожал: — Поймите, не могу я вас выпустить. Вдруг вы за убийство сидите? Или за насилие?
Собеседник озадаченно нахмурился. Какой же он миленький, хоть и страшненький — тотчас отметила Дуня, ей как раз удалось его разглядеть сквозь набежавшие слёзы. Впрочем, застилающая обзор влага и полутьма рисовали мужчине любое лицо и произвольную эмоцию… Узник проверил голову, затем столь же тщательно проинспектировал другую выступающую часть тела. Дуня зарделась и икнула.
— Я здесь пять суток торчу, а плату за то и другое ещё не внёс, — он повторил предыдущие действия, определённо наслаждаясь чужой реакцией. — Знаешь, в этом грёбаном городишке судопроизводство крайне удивительно, и не стану утверждать, что не эффективно. Через пять минут после задержания выносится приговор, а ещё через пять он вступает в силу. Кстати… — певец прижался к решётке, Дуня непроизвольно подалась вперёд. — …знаешь, здесь и другие правила представляют немалый интерес. Судья рассматривает улики, слушает свидетелей, но вот беда: я как арестант и, следовательно, преступник не могу выступать
Дуня, загипнотизированная взглядом и речью, медленно приближалась к прутьям. Сказанное узником вписывалось в картину, обрисованную близнецами, нежели в ту, которая складывалась из увиденного самой. Чему верить? Своим ощущениям или чужим историям?
— Патрульные считают меня сумасшедшей.
— Если даже маги не докажут обратного, а за тобой не явится родня — а она, поверь, не явится, — тебя сдадут в приют. Знаешь, отчего здесь бесплатные и о-оочень, на самом деле очень хорошие богадельни? Есть у них праздник, регулярный, Царя Морей. Царь защищает флот, если ему нравятся невесты. Ты умеешь дышать под водой?
— А что с ворами?
— Ты воровка? — подивился собеседник.
— Нет. Братцы, — поджала губы девушка. — Названные.
— Если карманник, отрубают пальцы, в особых случаях — кисть. Если грабитель, то всё зависит от жертв: либо на выпаривание соли, либо в каменоломню, либо на плаху. Если в дом залезли… хм, что-то чудное. Я в городе сам-то всего неделю кукую, местное уголовное уложение до конца изучить не успел.
Дуня обнаружила себя у самой клетки. Через мгновение узник без труда стиснул плечи девушки и прижал к решётке, едва не подняв над холодным полом.
— Выпусти, а? Какая тебе-то разница?
Как ни странно, она не чувствовала опасности, ведь певцу не так уж и требовалась помощь — охранник валялся не настолько далеко, чтобы длиннорукий мужчина не сумел бы до него добраться.
— Почему я вас понимаю? Вы — маг? — И только задав вопрос, девушка поняла, нет, не неуместность своего любопытства, а то, что всё это уже было. К счастью, ответом арестант остановил приступ дежа вю.
— Да нет, бытовое заклинание прочитал. При тебе, между прочим. Кстати, в футляре их ещё много. Советую озвучить. Они, конечно, быстро выветриваются, не чета военным, но и тюремный вариант тоже неплох. Тебе, полагаю, хватит.
— Я не отсюда. Не больше трёх часов в городе, — Дуня криво улыбнулась. — Мне неизвестно местное письмо.
— О… — арестант был озадачен. — Надо же. — Кажется, своим признанием девушка заставила певца задуматься. — Ладно, объясню-ка я тебе кое-что. — Он, проверив устойчивость собеседницы, развёл руки и отошёл вглубь камеры, где, став нечётким силуэтом, присел на лавку. Этот «номер» от Дуниного отличался не только входом, но и, так сказать, внутренним убранством. — Слышишь шум?
Девушка прислушалась.
— Тихо. Как в могиле… — она помолчала. — Вода где-то капает и кто-то кашляет. Что-то хлопает… сквозняк, наверное.
— Нет, не снаружи. В голове, — похоже, узник сейчас никуда не спешил. Видимо, посчитал момент для побега безнадёжно упущенным.
— Есть немного, — согласилась Дуня. — Как прибой. Я притерпелась. Почти.
Она не стала говорить, что долгое время жила у несмолкающего ни днём, ни ночью проспекта. Конечно, она уже поотвыкла от постоянного гула, особенно в тихом замке сэра Л'рута, но удивления и раздражения подобные звуки всё ещё не вызывали.