Полет на месте. Книга 2
Шрифт:
"Может, нам повезет, - прошептала Марет.
– Тебе нельзя здесь оставаться..."
Улло прижал к себе Марет. Уткнулся носом в волосы жены, пахнущие ромашкой, и услышал: откуда-то с севера, возможно с Пальяссааре, доносятся беспрерывные взрывы. Там, в ночной темноте, отступающие немцы взрывали какие-то здания и склады. Улло подумал: если Марет решила, значит, так тому и быть... Но чтобы это действительно удалось, чтобы мы живыми переправились через море... Он отпрянул от нее и хрипло и как-то слишком громко сказал:
"Чтобы ты знала: за три
Наступила пауза. Улло подумал: если бы я от нее не отпрянул, чтобы собраться с духом для такого признания, я бы почувствовал, она окаменела. Но теперь я этого не ощущаю...
Спустя мгновение Марет прошептала: "Лия давно в Германии. Почему ты вдруг вспомнил об этом?.."
Улло объяснил: "Для того, чтобы это было высказано. Чтобы открыта была чистая страница. Чтобы нам повезло..."
Когда они вернулись в дом и когда Улло в постели, рядом с Марет, сквозь утихающее биение крови снова услышал взрывы, доносившиеся с Пальяссааре или из Военного порта, ему вдруг пришло в голову: Господи - он ведь так и не поведал Марет о Наде Фишер! И теперь, после того, что произошло и что, по мнению Марет, должно было стать знаком великого прощения и предвестием великой благодати, совершенно немыслимо рассказывать. Даже несмотря на то, что из-за этого, из-за невозможности открыть чистую страницу, как он сказал, их побег, может, не удастся. Например, если они даже доберутся до берега, в Пуйзе, или еще куда-нибудь, они не поместятся в лодке. Или они сядут в лодку, но она вместе с ними пойдет на дно.
Часов в шесть утра Улло коснулся губами бровей Марет и хотел незаметно выйти. Но жена обвила его шею руками и пристально посмотрела на него своими зеленоватыми глазами.
Улло сказал не совсем уверенно:
"Я думаю, что сегодня правительство покинет Таллинн. Пойду послушаю, какое будет принято решение, что они предпримут дальше. И вернусь домой. Тогда мы с тобой решим, что и как..."
В половине седьмого Улло был в Земельном банке. Маанди провел его сквозь толпу военных и разных частных лиц в кабинет премьер-министра. Тиф, держа бритвенный прибор возле щеки, покрытой мыльной пеной, другая щека была уже выбрита, воскликнул:
"Очень хорошо, что вы пришли! Сузи уверял меня, что вы настоящий полиглот. Мое поколение в основном владеет русским, кто чуть постарше - немецким. Английским же - слабо. А вот вы вроде бы очень хорошо знаете английский. Ну и как, верно это?"
"Нельзя сказать, чтобы очень хорошо. Но в какой-то степени владею...
– пожал плечами Улло.
– Только в пределах школы, - а в чем дело?"
"Переведите вчерашнюю правительственную декларацию на английский язык и прочитайте ее в эфире".
Тиф добрил щеку, покрытую пеной, плеснул себе в ладонь, судя по флакону и по запаху, Rasierwasser немецких офицеров и освежил лицо. Улло спросил:
"А что, у правительства имеется радиостанция, которую могут услышать?.."
Премьер-министр ответил: "Нужно попытаться.
Он передвинул написанный Сузи машинописный текст, тот самый, который прошлым вечером из-за бомбежки и отсутствия электричества не удалось напечатать в типографии, на другой конец стола поближе к Улло.
"Ну что ж, попытаюсь".
Я представляю, я вижу, как Улло берет декларацию в руки, как пробегает ее глазами - текст, очевидно, более или менее отпечатался в его сознании - и думает: черт подери, как же я справлюсь со своим английским, преподанным Вовкулакой у Викмана да параллельно нахватанным из книжек, безо всякой практики?..
"А словари у нас имеются?"
Премьер-министр протягивает ему англо-эстонский словарь Сильвета. Это последнее издание 1940 года.
"Только этот".
Улло обрадовался: если какой и нужен, то именно этот. Ибо словаря, который необходим ему в первую очередь, эстонско-английского, пока нет в природе. Хотя бы в объеме, немного превышающем школьный норматив.
"Садитесь прямо здесь и переводите", - сказал премьер-министр.
И Улло сел прямо там за диванный столик и попытался перевести. Он же обещал: "я попытаюсь". Итак...
Declaration of the Government of the Republic of Estonia41.
Today (но тут надо добавить дату декларации), the 18-th of September 1944, in a decisive moment for Estonia42 (вероятно, decisive будет точнее, нежели, например, conclusive43, или determinating44, или что там еще...) - итак, in a decisive moment for Estonia...45
В этот момент кто-то постучался в дверь и, не дождавшись ответа, открыл ее. В кабинет вошел генерал-майор Майде, назначенный вчера главнокомандующим вооруженными силами. Он вытер белым носовым платком высокие залысины яйцевидной головы и воскликнул:
"Господин премьер-министр! Вы не знаете, где Питка? Нам необходимо с ним связаться!"
Тиф покачал головой: "Я не могу сказать, где точно он находится. Пытается создать фронт где-то в юго-восточном секторе. Сегодня часам к трем должен подойти к Кохилаской мызе..."
Госсекретарь Маанди подал Улло знак рукой и увел из кабинета премьер-министра. В небольшое помещение за кабинетом. Возможно, в комнату секретаря директора банка, двенадцать квадратных метров, забитых деловыми папками. Или какой-то архив. Во всяком случае, там имелись стол и пишущая машинка.
"Продолжайте здесь..."
И Улло продолжил.
Итак, он должен, опираясь на английский язык рыжей Вовкулаки, то бишь барышни Яковлевой, послать миру зов о помощи Эстонскому государству. Причем сия барышня Яковлева, старая дева с поджатыми губами и лорнетом, выпускница Смольного, говорила по-эстонски, если вообще говорила, с ужасным русским акцентом. Разумеется, явной враждебности ко всему эстонскому она не проявляла. Такое в гимназии директора Викмана было бы просто немыслимо. Но молчаливая ирония и чувство превосходства у этой Вовкулаки, несомненно, присутствовали. Как и легкий русский акцент в ее английском языке.