Полёт одуванчиков
Шрифт:
Она хорошо знает своего мужа. Он не вернётся. Вика сжала от ужаса кулаки. Невыносимая жажда, пить. Достала из холодильника почти ледяную минералку. Большими глотками опустошила весь стакан. Мало. Не вернётся? А дети? У них дети. Он любит детей, он без детей не выдержит. Детей, конечно, не бросит, это исключено, а её, Вику, бросит. Уже бросил. Ведь у него женщина, значит, он давно замыслил оставить Вику. Наверное, сегодня у него с этой… был серьёзный разговор: или я, или жена… Они, эти, в ажурных пелеринах, могут такую истерику закатить, или наоборот, хитростью, лаской. А
Детей утром она в сад не повела, оставила с соседкой, а сама к батюшке:
— От меня муж ушёл, к другой женщине…
Батюшка молодой, у него уже четверо детей, жена ждёт пятого. Приболел. Горло закутано пушистым шарфом, глаза слезятся:
— Вика, поговори с моей женой, по-женски, по душам, может быть, она тебе что-то посоветует.
Вика не хочет говорить с матушкой. Она моложе Вики, вся в детях, еле двигается, уже совсем на сносях.
— Он меня ударил! — выкладывает Вика самый веский из всех аргументов.
Батюшка кутается в шарф.
— В семье всякое бывает…
Сейчас скажет «терпи» и она уйдёт ни с чем, как всегда.
— Но он поднял на меня руку…
Батюшка достал платок, высморкался. Воспалёнными глазами посмотрел на Вику, улыбнулся устало:
— Видать, заслужила.
Это уж слишком. Вика буркнула «до свидания» и ушла, еле сдерживая слёзы. Почему он не выслушал её, почему отмахнулся? Ведь на то и батюшки, чтобы успокоить, к ним идут душу облегчить, а они отмахиваются от нас, как от назойливых мух. Это не грех разве?
Она опять сидит перед Галиной Степановной. Внимательные глаза из-под очков, сочувствие в каждом слове:
— Ну, успокойся, успокойся, Викуш, жизнь продолжается. Детки в саду?
— С соседкой. Я ночью глаз не сомкнула, подушку слезами промочила, пришла к нему за советом, а он — «сама заслужила». Илья меня ударил, Илья мне изменил и — «сама заслужила».
Галина Степановна слегка покачала головой.
— Молодой ещё, опыта никакого.
— Вот и я говорю, — оживилась Вика, — присоветовал к матушке его обратиться, что она понимает, его матушка, только рожать и умеет.
Долго они беседовали. Вика уже несколько раз рассказала всё в подробностях. Галина Степановна её укорила:
— Ты совсем меня не слушаешь, а я тебе плохого не посоветую. Зачем ты всё так обострила? Я же просила — намеками, хитростью.
— Не выдержала. Нервы на пределе, Галина Степановна.
Вечером Илья не пришёл. И не позвонил. Вика долго думала: звонить самой, не звонить. Один раз даже набрала три первые цифры его телефона, но решила немного подождать.
Но звонка от мужа не было. Дети ждали папу.
— Он на работе?
— В командировке, скоро вернётся.
Слово «командировка» Гриша и Анечка знали хорошо. Успокоились.
А для неё каждый день — пытка. Всё валилось из рук. Накопилась стирка, обед она готовила на скорую руку, только чтобы детей накормить. Сама пила кофе.
Галина Степановна посоветовала Вике написать мужу
— В письме легче объясниться, можно верные слова подобрать, а так, слово за слово, опять сорвёшься.
Вика села. Положила перед собой лист бумаги, задумалась. «Дорогой Илья, нам надо поговорить…» Дальше никак. Слова не подбирались, получалась дурь и казёнщина. Вика погрузилась в размышления, думы уносили её по неизвестному адресу: где сейчас живёт её муж с любовницей? Может, они сняли квартиру? Или на даче у подруги? Сейчас это модно до банальности — жить на даче у подруги. Сидят у камина, гуляют по зимнему лесу, подсыпают пшено в кормушки птичкам. Милуются… Это невыносимо. Вика в который раз заварила себе кофе. Письмо осталось недописанным, вернее, почти не начатым.
Вечером служба. Взяла детей. Никто не иронизировал, не злился, не занудствовал. Дети всю службу просидели в библиотеке, рисовали, а сама Вика стояла и думала об Илье. Как ей вернуть мужа в семью? Как победить злую разлучницу? Вопросы, вопросы, до отчаянья, до головокружения, до паники. Время идёт, Илья не объявляется. Письмо не пишется. Звонить. Хватит ждать. Но что я ему скажу? Надо подготовиться, продумать, как стихотворение выучить. Я дам ему понять, что, конечно, не простила, но если он сам повинится… Нет, это шантаж. Илья умный и любую неискренность сечёт на корню. Надо по-другому. У нас дети, им нужен отец. Гриша и Анечка плачут, ждут папу. Неправда, опять неправда. Дети спокойны и папу не вспоминают, привыкли к его командировкам. Может быть, поговорить с этой… Сказать, что она делает несчастными детей, разорила семейный очаг, где царил покой. Какой покой, Вика? Разве ты была спокойна в своём семейном очаге? Ну и пусть, между супругами всякое бывает, что ж теперь, бежать от трудностей к первой встречной? Да и сможет ли Вика поговорить с разлучницей без эмоций? «Сможешь, Вика?» — «Не смогу».
Звонок. Он! Ждала ведь, а растерялась.
— Мне надо зайти. С детьми повидаться. Вещи забрать кое-какие. Тебе когда удобно?
И опять задохнулась Вика от гнева, и опять растеряла все слова, и опять её жизнь сузилась до чёрной точки под сердцем, она знает — это место называется душа. Больно, очень больно. Зайти — это не вернуться, повидаться с детьми — это не вернуться, взять вещи — это не вернуться.
— Мне удобно, чтобы ты исчез из нашей жизни. Убирайся к своей потаскухе! — и бросила трубку.
Больше он не перезвонил. Вика заварила себе кофе. Какую по счёту чашку? Какая разница.
Глава четвёртая
В поисках правды
Даша заболела. Три дня держалась температура, с кем не бывает, но когда и через неделю тридцать восемь, а таблетки не помогают, пришлось обращаться к врачу. Направили на анализы, выписали лекарства и дали больничный. «Потерпите, врач знает, что делает…» — так говорил Илья. Его голос, эдакий снисходительный баритон, от которого потекло, заструилось по жилам знакомое счастливое тепло.