Полёт одуванчиков
Шрифт:
И — получила ещё.
Щека горела нестерпимо. Сердце клокотало, Вика с головы до ног ощущала себя сплошной испепеляющей ненавистью. После всего что произошло, это — конец.
Илья тихо, как побитый, стоял у окна. За тяжёлой тёмной шторой в прозрачном морозном воздухе плавали звёзды.
— Это тебя в Дивееве научили так по-скотски себя вести? — спросил он.
И стал укладывать вещи.
Вика уже не видела этого. Она ушла в ванную, включила воду. Не для того, чтобы выплакать свою беду. Она делала холодные примочки на нестерпимо
Ланиту, по-православному.
Глава третья
Люди встречаются
Ранка у Даши ныла нестерпимо. Перед незнакомым человеком стыдно.
— Больно? — спросил он.
— Ещё как, — призналась честно.
— Надо что-то придумать. Сидите, ждите меня здесь.
Даша присела на мёрзлую скамейку, прикрыв царапину шарфом, но тут же встала, прижалась спиной к бортику катка. Народу заметно поубавилось, время шло к закрытию.
Человек пришёл быстро, принёс йод и кусок ваты.
— В медпункте дали. Сказали, чтобы привёл пострадавшую, но я убедил их, что сам хирург.
— Вы правда хирург?
— Убедил. Чтобы не мешали лечить пострадавшую.
— Может, не надо йодом, больно будет.
— Потерпите, врач знает, что делает.
Человек осторожно смазал ранку. Так защипало! Да и прошло. Даша повеселела.
— Вы уж меня простите, что я в вас врезалась. Я не хотела.
— И я не хотел куртку расстёгивать, да жарко стало, расстегнул. Простите, что я расстегнул куртку.
— Вы весёлый…
— А я, знаете, на каток выбрался после большого перерыва, сто лет не был. Так мне радостно сегодня, будто в юность свою нырнул.
— Ой, и я тоже. Всё дела, живу как-то наспех. Мы с подругой договорились, а она не пришла. Так я одна. Хорошо! Каток — это радость.
— Давайте знакомиться. Меня зовут Илья. А имя пострадавшей?
— Даша. Дарья Малинина.
Совсем опустел каток. Даша и Илья стояли у бортика и разговаривали. Даше очень легко говорилось. За полчаса она рассказала Илье про работу, про маму с папой («такие хорошие, живут, как два ангелочка»), про дачу, про подруг. Она уже собралась рассказать, как они с мамой один раз повздорили из-за электрика, но решила, что это уже слишком.
Замёрзли ноги.
— Я, наверное, пойду, Илья.
Уходить не хотелось.
— Давайте посидим вон в том кафе, там тепло, мы студентами всегда после катка туда греться бегали. Или вы торопитесь?
— Никуда я не тороплюсь. Мне вообще уходить не хочется.
Вот это она ляпнула. Нельзя же так с незнакомым мужчиной. Но к Даше пришло непонятное «хулиганское» настроение. С Ильёй было так просто, так весело, так забавно, как будто они выросли на одной улице, ходили в одну школу, долго не виделись и вот наговориться не могут.
— И мне не хочется уходить. Это сладкое слово — свобода… Решено, идём прожигать
— Илья, а у меня очень заметно… царапину?
Илья пристально посмотрел на Дашу.
— Нет вроде. Только, если очень всматриваться, но я не буду.
В кафе тепло, хотя и неуютно. На пластмассовых столиках крошки, мятые салфетки, остатки еды. Народу никого, кроме двух подвыпивших старичков, они постоянно чокались и, перебивая друг друга, громко спорили, кто больше любит Россию: Путин или Медведев. Илья усадил Дашу за стол, где почище.
— Я сейчас.
Пошёл к стойке, вернулся с двумя пирожками и бумажными стаканчиками.
— Коньяк. Не скажу, что французский, но что было. А вот с закуской плохо. Всё съели.
И было замечательно, и было прекрасно. Даша раскраснелась от коньяка, её обдало приятным, весёлым жаром.
— Согрелась? — спросил Илья.
— А ты?
Не заметили как перешли на ты. Вернее, заметили, но не придали этому особого значения. Как-то само, как-то всё само…
Но вот уже и кафе закрывается. А им бы ещё поговорить.
Опять вышли на мороз. Даша подняла воротник полушубка.
— Красивая у тебя шуба…
— Недорогая совсем. На ярмарке купила. Первый раз сегодня надела. На каток.
Простились в метро. Илье на «серую» ветку, Даше на «зелёную».
— Встретимся?
— Конечно!
До дома Даша не шла — летела. Жадно глотала морозный воздух, вспоминала живые, карие глаза Ильи, его аккуратную рыжую бородку, его голос: «не скажу, что французский, но что было…потерпите, врач знает, что делает…, это сладкое слово свобода…» У него красивый голос, да и сам он красив, бородатый мужественный викинг. Фотографирует. Много ездит. Рассказал, как один раз в гостинице, где он остановился, случился теракт. По веревке спускали женщин.
— Страшно было? — спросила Даша.
— Страшно. И в то же время удивительно, неужели это всё?
Наутро террористы почему-то быстро засобирались и ушли. А если бы не ушли, если бы Илью…
У Даши сжалось сердце. Да и возликовало — всё обошлось! У подъезда Даша закинула вверх голову. Так и есть, на пятом этаже светится единственное окошко, её самые лучшие на свете родители не спят, ждут её, волнуются. А она даже не позвонила, совсем вылетело из головы.
Открыла мама. Сама не своя.
— Дочка, что случилось? Мы с отцом…
— Спите, спите, всё хорошо. Простите меня.
Счастливая. Виноватая.
Но счастливая больше.
Вот этого Петрович никак не ожидал. Открыл своим ключом фотолабораторию, а там, на промятом диване, который Петрович звал «дедушкой моей прабабушки», спал Илья.
Вскочил, борода со сна торчком, глаза припухли.
— Прости, так получилось. Не стал среди ночи беспокоить, разрешения спрашивать.
— «Прости» в карман не положишь. Чайку заваришь, прощу.