Полёт одуванчиков
Шрифт:
Вдруг она испугалась, что Илья выйдет вслед за ней, сейчас, схватит её и не отпустит, а у неё не окажется сил вырваться из его крепких объятий. Она побежала. От Ильи. Куда — соображала смутно, краем сознания понимая, что всё-таки в сторону дома. Спасительная интуиция добрым лоцманом направляла её туда, где ей помогут.
У самой двери квартиры она набрала в лёгкие побольше воздуха, как перед глубоким, на рекорд, прыжком в воду.
— Мама, — прошептала сухими губами, — мама, — и забилась в истерике, почти повиснув на материнских руках.
Изнеможение наступило нескоро.
— Приболела. Пару дней хочу отлежаться.
— Конечно-конечно, Даша, выздоравливайте.
Пару дней она может не ходить на работу. У неё есть пара дней. И её комната. Диван. Потолок с маленькой, едва заметной косой трещинкой. Даша заметила её ещё тогда, когда лежала по весне с температурой. Маленькая такая трещинка.
Позвонил Илья. Закусила до боли губу. Маленькая такая трещинка… Долго звонит. Не надо, Илья. Пощади. Мне очень больно.
Мама. У двери. Не заходит.
— Даша, хочешь чайку с лимончиком?
Промолчала. Мама больше не спросила. Через полчаса:
— Даша, я в магазин!
Вот и хорошо. Отец, как всегда, уехал на дачу. Одна. Плакать она уже не может, думать нет сил, вспоминать — боль, боль, сплошная боль. Но через боль вспоминает.
Дети Ильи. Мальчик и девочка, почти погодки. Она не рассмотрела их. Когда увидела, ещё не знала, что это его дети, а когда узнала, уже ничего не видела. А вот Вика… Даша помнит каждую чёрточку её лица. Круглолицая, широкий лоб, слегка припухшие губы. Смотрит печально и отрешённо. Слегка полновата, но полнота ей идёт. Никакой косметики, тёмный платок, длинная юбка. Классическая женщина из церкви. Даша, когда заходила в церковь, всегда видела там таких женщин и всегда перед ними робела. А вот перед Викой не заробела. Была в ней не показушная расположенность, готовность человеку помочь. Даша мгновенно это почувствовала, они так хорошо беседовали, тихонько, перед Казанской иконой. Пока не подошёл Илья.
Даша представила, как Илья, подходя, увидел их рядом. Но зачем он привёл её в храм, где работает Вика? Ведь не познакомить же хотел, что-то здесь не так. Он сам был как натянутая струна. А Вика смотрела удивлённо и грустно. Случайная встреча? Тоже вряд ли. Разве может случиться такая случайная встреча? Это как в плохом кино, сентиментально и от жизни далеко. Хотя в жизни возможно такое, до чего никогда киношникам не додуматься.
Да, Вика удивлённо смотрела то на Илью, то на Дашу. Она сильная, Вика. Но сила в ней особая, она скорее не черта характера, а нечто другое, приобретённое, воспитанное. Она совсем не похожа на женщину, которую оставил муж. Будет вернее сказать по-другому. Она снизошла до того, чтобы
Даша захотела есть. Встала и, кутаясь в халат, отправилась на кухню. Сделала бутерброд с сыром, заварила крепкий чай. Одного бутерброда оказалось маловато, ведь не ела со вчерашнего дня. Банка шпрот, соленый огурчик, холодная котлета.
Пришла мама. Строго, как учительница в классе, прошла на кухню:
— Дочка, врать не буду, я была у Ильи.
Даша, дожёвывая котлету, собралась возмутиться, но мама замахала руками.
— Молчи, молчи! Меня послушай.
Села. Хрумкнула соленым огурчиком.
— Он ни в чём перед тобой не виноват. Он любит тебя и очень боялся потерять, вот и не решался рассказать о жене и детях. Он давно живёт один, снимает квартиру в Выхино, детям помогает. Ну не сложилось у них, — мама встала, заварила чай, опять села. — Не сложилось… Ты его, Даша, прости, — вздохнула. — Как мне вся эта ваша канитель надоела, женитесь уже, наконец, сколько можно друг друга мучить.
Даша прожевала котлету и уже могла сказать маме всё, что думает. Но слов не находилось. Даша просто смотрела на маму. Та протянула ей мобильник.
— Звони. Ждёт.
Упрямство? Обида? Самолюбие?
— Не буду.
Мама раздражённо повернулась к мойке и принялась греметь посудой.
Илья позвонил сам. Пришёл. Даше стало стыдно за свой мятый халат, растрёпанные волосы, опухшие от слёз глаза. Сказала Илье, что не хочет его видеть и ушла к себе. Но радость, она как травка придорожная, любой асфальт пробьёт и засвидетельствует своё присутствие. Даша уснула быстро, а Илья с мамой ещё долго сидели на кухне, пили чай и разговаривали.
…Даша с работы позвонила Маринке. Они не виделись сто лет. Маринка удивилась.
— Ну ты даёшь! Разве можно так надолго пропадать?
— Надо увидеться. Очень надо.
Даша никак не могла разобраться в своих чувствах. Илья виноват перед ней только в том, что сразу не сказал ей о Вике и детях. Но ведь он не предал её, не обманул, они, оказывается, давно не живут с Викой, его намеренье жениться серьёзно, он любит Дашу и страдает, она видит это.
Она должна его простить.
Но что-то царапало по душе, мешало. Как разобраться что? И ей, к собственному удивлению, захотелось рассказать всё Маринке.
Маринка слушала и сверлила Дашу остренькими глазками-буравчиками. Всё порывалась вставить слово.
— Прости, я тебя перебью…
— Подожди, — Даша строго её останавливала, — подожди, дослушай.
Всё, наконец. Даша раскраснелась, возбуждена, теперь она готова выслушать подругу.
— Даш, — Маринка важно потупила взор, — ты всегда была не от мира сего, я тебе сколько раз это повторяла. Что ты всё усложняешь? Встретились? Встретились. Вам хорошо вдвоём? Хорошо. Ну и флаг вам в руки. Что ты без конца самокопанием занимаешься? Мужчины этого не любят. Упустишь мужика, локти кусать всю жизнь будешь. Ну дети, ну был женат, время такое. Торопись, соглашайся, мой тебе совет. Родишь ребёнка, всё путём, всё — как у всех. Ты уже к нему переехала?