Полёт одуванчиков
Шрифт:
— Илюш, командировочка у тебя намечается…
Уже почти сорвалось с языка: «Ты что, у меня же свадьба!», но вместо этого вздох, глубокий, горький, почти стон.
— Куда, Петрович?
— Край дальний, но мне послать больше некого.
— Не томи…
— Греция, гора Афон, слыхал?
Илья слыхал и очень удивился. Обычно такие командировки нарасхват, а тут послать ему некого.
— Мудришь, Петрович.
— Мудрю. А с тобой как прикажешь? Штаны-то ещё верёвочкой не подвязываешь? Совсем занемог от своей дури.
— Не начинай, прошу, и так тошно…
— А уж как мне тошно на тебя
Илья знал главного. Знал, что к нему ни на какой козе не подъедешь ни с чем личным. «Всё личное оставляйте за порогом своей квартиры», — его любимая присказка. Интересно, какой ценой выторговал Петрович Афон для Ильи? Сейчас, в разгар сезона, когда все в отпусках. У Ильи глаза защипало от благодарности шефу.
— Петрович, а у меня свадьбы не будет. Даша требует, чтобы я вернулся домой.
Петрович аж подпрыгнул от возмущения.
— Тьфу ты! Я ему про командировку, он мне про свадьбу. Не будет и не будет, была уже одна, распробовал. Хватит ныть! Бери себя в руки, замотал ты меня…
Илья встал. Подошёл к небольшому зеркалу, расчесал бороду, поправил воротник рубашки. Достал блокнот, ручку. Сел напротив Петровича.
— Диктуй.
— Что диктовать?
— Задание. Что делать надо на этом твоём Афоне?
— Ничего не надо делать. Поживи там недельку, походи по монастырям, погуляй. Сердце приведи в порядок, сердце… Ну если что особое увидишь, щёлкни, лишним не будет.
Петрович засмущался. Илья заметил. Умный мужик Петрович, редкий человек, разговоры разводить сам не любит и других слушать не станет, а ведь переживает за Илью. Самое лучшее придумал: Илье надо уехать, это всегда хорошо, Илья знал, но забыл всё начисто в своих сердечных передрягах. Он уедет ради Петровича. Хотя с трудом представляет, как оторвётся от Москвы, в которой Даша. Ради Петровича… А на Афоне он будет вести дневник, нет, он станет писать Даше письма, в которых всё ей растолкует, объяснит, разложит по полочкам. Он убедит её, найдёт самые верные слова, против которых не возразишь. Дети… Ради детей он должен вернуться. Но ради детей жить с нелюбимой женщиной? Это безнравственно, это, Даша, аморально. И я не сдамся. Ну и не будет свадьбы, тоже мне, потеря. Пошлые воздушные шары, выкуп, «горько» при всём честном народе. Без свадьбы обойдёмся. Потихоньку. Очень даже правильно — потихоньку, зачем нам с Дашей барабанный бой?
Илье полегчало от этих дум. Надежда опять расправила опущенные в отчаянье плечи. Ему захотелось обнять Петровича, да поостерегись, брат, пошлёт, как нечего делать. Поговорить бы с ним по душам. Да не любит он разговоров, отбреет, мало не покажется. Чай, что ли, ему заварить, или кофе…
— Петрович, кофе будешь?
— Работать буду, на пару с тобой.
Значит, без кофе.
— А скажи, Петрович, всего один вопрос и работать, работать. Почему ты именно на Афон решил меня командировать? Честно скажи.
— Честно и скажу. Там, Илюш, вот уже тысячу лет ни одной бабы не было, там такая экология, брат ты мой…
Заграничный паспорт оказался на старой квартире. Илье, хочешь не хочешь, надо встречаться с Викой. Детей тоже надо навестить, после той незадавшейся
Вика встретила спокойно. Предложила пообедать, Илья не отказался. Она нарезала хлеб, поставила перед ним тарелку с грибным супом, салат и ушла в детскую. Оттуда слёзы, крик — хотим к папе.
— Папа обедает. Потерпите.
Интересно, рассказали дети Вике про Дашу, про чужую тётю Дашу? Наверное, рассказали, у детей ведь без хитрости. Он ел суп и думал о том, как теперь выкручиваться. Гостей назвали много, Дашина мама пригласила даже свою двоюродную сестру из Запорожья. Ресторанчик подобрали славный, уютненький, всё в дереве, столы дубовые, официантки в расписных сарафанах. Да, Даша, устроила ты мне весёлую жизнь. Но я не собираюсь сдаваться. Ты ещё не знаешь об этом, но моя любовь ничего не стоит, если я вот так — лапки кверху. Хорошо придумал Петрович — уехать. Скоплю сил и в бой, покой нам только снится.
Славный супец. Мастерица Вика готовить. Сколько она раньше всего придумывала, например, чернослив, фаршированный грецким орехом. Это каждую черносливенку взять, в каждую орешек засунуть, да ещё сверху сметаной или сливками полить. Замучаешься. Как у неё терпения хватает?
— Вика, спасибо, суп классный.
— Грибы свежие, с детьми на Лосином острове собирали.
— Ранние, что ли?
— Ранние, Илья, ранние.
Потом он играл с детьми в войну, и из диванных подушек они строили землянку. Гриша — разведчик, Анечка — санитарка. Перевязывает почти «бездыханного, истекающего кровью» Илью.
— Потерпи, соколик…
— Ань, где ты слышала про соколика?
— По телеку. Там тётя тащила на себе солдатика, он стонал, а она: «Потерпи, соколик».
Как они выросли. Гриша в Илью, упрямый, настырный, Анечка, та в Вику — сердобольная, видишь как, соколик… Поймал себя на мысли — не хочется уходить. Но на часы поглядывает. Как давно он не видел спящих детей, раньше, как бы не уставал, всегда заходил перед сном в детскую, любовался: посапывают сладко, а ему, отцу, отрада сердечная. Его дети, его капитал, его будущее. А теперь — на часы смотрит.
— Пап, ты уходишь, у тебя командировка? — привычно спросил Гриша.
— Да, сынок.
— Я, когда вырасту, не буду в командировки ездить. Там плохо, там устают.
Помахал им с улицы. Прилипли к окну, смотрят вслед.
Его дети? Его капитал? Его будущее?
…А солнце! А жара! А синева не наша, российская, а понастырнее, пожирнее, что ли. Здесь всё — другое. Нет нашей деликатности и сдержанности, всё буйствует, всё заявляет о себе без ложной скромности, всё торжествует и славит жизнь в полный голос. Из самолёта вышел человек в светлом костюме, стройный, лёгкая походка, окладистая борода. Через плечо спортивная сумка, ручная кладь, багажа ждать не надо, а надо торопиться на такси, потому что до места хотелось бы добраться засветло. Человек ничем не выделяется из толпы пассажиров, обычный среднестатистический москвич. И зовут его обычно — Илья Андреевич Коробейников. И никто не знает, никто не догадывается, что этот человек не просто идёт-пружинит, он мысленно пишет письмо: «Здесь такая синева, Даша, я окунулся в неё, как в море, мы обязательно полетим с тобой в Салоники, когда всё переживём и будем, наконец, вместе».