Полёт шмеля
Шрифт:
— Это она тебе и медаль зажала. — Сдав завуча, Неля решила сдавать ее до конца, чтобы предстать перед Лёнчиком уже совсем невинной овечкой. — Сказала: ни за что!
Вот в это Лёнчик поверил не сразу.
— И медаль она? — переспросил он. — У меня же по физре четверка. А с четверкой по физре не положено.
— А почему не по математике? Почему не по литературе? — саркастически произнесла Неля. — Неужели физра важнее? Это она, она. Не хочешь — не верь.
Вот потому, что Неля сказала «не хочешь — не верь», он и поверил. В общем-то, ему и
— Ладно, Неля, — сказал он, — танцы начнутся — шейк за мной.
— Ой, я всегда с тобой с удовольствием, — с откровенной радостью, что разговор наконец закончен, отозвалась Неля. — Можно и не только шейк.
Лёнчик и танцевал с ней не только шейк, но и вальс, и буги-вуги, и чарльстон.
Вступительные экзамены на радиофак он сдал — три пятерки, две четверки, но учитывали только три оценки, по профилирующим предметам: математика письменно, математика устно, физика устно — а по письменной математике и физике он получил четверки. Тринадцать баллов вышло по профилирующим, а проходным назвали четырнадцать.
Тринадцать, впрочем, объявили полупроходным и всем, набравшим столько, велели к десяти утра прийти на собеседование с активом факультета в приемную декана. Собеседование, однако, началось, только когда новенькие, подаренные Лёнчику родителями на окончание школы наручные часы марки «Спортивные» показывали уже начало четвертого. Выкликаемые один за другим исчезали за дверью деканского кабинета, кто был там внутри минуту, кто десять, но все до одного выходили со счастливыми лицами — брали всех, полупроходной на самом деле получился проходным, для чего было устроено собеседование? Временами потом, хотя это и казалось диким, Лёнчику думалось: не из-за него ли?
Его вызвали в седьмом часу вечера, когда прошла девушка с фамилией на «Я» и он остался в приемной один. Жутко хотелось есть, хотелось пить, от виска внутрь головы протянулась и, расширяясь, заполнила все пространство черепной коробки, сверлящая, изводящая боль.
Кабинет был забит едва не так же, как приемная перед собеседованием; стульев на всех не хватило, и кто сидел на высокой кипе бумаг на полу, кто на стоявших у стен двух столах, те, что помоложе, обосновались на широком подоконнике, он был высоко от пола, и у сидевших на нем ноги болтались в воздухе. Проведя в приемной восемь часов, Лёнчик уже знал, кто это: преподаватели, парторги, комсомольские секретари — факультета, курсов, групп.
— Да, так что у нас в данном случае, — проговорил человек, в отличие от всех остальных просторно сидевший за отдельно стоявшим письменным столом, что сразу выделяло его среди всех остальных, — видимо, это и был декан. — Какие вопросы у нас возникли к товарищу?
— Да прежде всего насчет медали, — тотчас проговорил человек, что сидел ближе всех к декану — в торце деканского стола. — Почему вы, — обратился он к Лёнчику, — не получили медали, когда в аттестате у вас всего одна четверка?
— Так потому что четверка по физкультуре, — сказал Лёнчик.
— Что? —
— Ну потому что с четверкой по физкультуре медалей не дают, — сообщил Лёнчик — впрочем, не очень уверенно: разговор с Нелей заставил его усомниться в достоверности этого объяснения.
И тут на него обрушился шквал возмущения:
— Что он несет! Какой бред! Нашел отговорку! Умник выискался головы морочить!
— Не надо заниматься выдумками, — вновь взял инициативу в свои руки человек, сидевший в торце деканского стола, когда шквал возмущения стал опадать. — При чем здесь физкультура? Одна четверка, по любому предмету, — это серебряная медаль. Почему вам не дали?
— Тогда не знаю, — чистосердечно признался Лёнчик.
— Он запирается! — воскликнул один из тех, что сидели на подоконнике, с комсомольским значком на лацкане пиджака. — Все с ним понятно. Недаром его такой характеристикой наградили — дай боже! Комсомольской организации факультета такой член не нужен!
Лёнчик растерялся. Он не ожидал подобного разговора, он не был готов к нему. Тем более что все перед ним, все до одного человека были зачислены, и никто ни о какой проработке в кабинете не рассказывал.
— Нет, простите, — проговорил он, — при чем здесь характеристика? Как мне сказали насчет медали, так я и вам… Не дали и не дали… мне все равно!
— Ого-го! Ему все равно! Ну и тип! — обрушился на Лёнчика новый шквал.
— Вам, может, и то, какая у вас характеристика, все равно? — дождавшись наступления тишины, спросил человек с торца деканского стола.
Медленно, истинно, как во сне, до Лёнчика стало доходить, что дело нехорошо, что все происходящее — не просто так.
— А что там в моей характеристике? — Лёнчик в этот момент совершенно забыл, что у него написано в ней.
Теперь человек с торца ему не ответил. Мгновение он молча смотрел на Лёнчика — и повернулся к декану, устремил свой взгляд на него.
— Мне как парторгу все ясно, — произнес он. — Демагог и анархист — совершенно исчерпывающе. Комсомол прав — не нужен нам такой студент!
Точно, демагог и анархист — вот что было написано о нем в характеристике, Лёнчик вспомнил. И из-за этого его могут не принять в институт?!
Декан поднял лежащий перед ним на столе исписанный тетрадный листок и покачал им в воздухе. Его характеристика, догадался Лёнчик.
— А вот тут у вас еще написано, вы в каком-то театре играли. — Выражение лица у декана было благодушное и даже доброжелательное. — Вы почему вообще к нам поступаете, а не в театральный? Давайте лучше в театральный. А на радиофак… у нас сложный факультет, балл у вас полупроходной, вам сложно будет у нас учиться.
— Но у других, кто сегодня, — не веря в то, что происходит, не желая верить, не в состоянии поверить, проговорил Лёнчик, — у них тоже полупроходной, но их…
Договорить ему не удалось. Ему ответили, казалось, все разом — кто только был в кабинете.