Полежаевские мужички

Фролов Леонид Анатольевич

— Да ты свободнее держись, свободнее, — наставлял Микулин. — А то устанешь быстро.

Прогон был короткий, и Вовка, не успев насладиться властью над машиной, заволновался: впереди был разворот.

Микулин уже готовил Вовку к нему, учил, что делать.

— Положе разворачивай, положе, а то плуг на кабину посадишь.

Сидеть и советовать хорошо. А как положе, когда к самой пашне подступил лог, не в него же съезжать: тут, пожалуй, кувылькнешься под гору — и костей не собрать. Раньше хоть для разворота было просторнее, а теперь с каждой новой

бороздой оставалось все меньше и меньше места.

Микулин уже дернул за шнур, выглубив плуг, и облегченный трактор побежал, как молодой конь.

— Рывочками работай, рывочками, — подсказывал Микулин. — Правый рычаг на себя — и чуть-чуть ходу дай. Еще на себя — и еще ходу дай… Вот так, вот молодец…

Трактор прошел по гребню угора. Вовка скосил взгляд влево, и у него затуманило голову: вниз почти отвесно сбегали кусты ивняка. А там, где бурлил ручей, стояли стога сена. Стожары у них не доставали уровня гусениц, были гораздо ниже. Вовка непроизвольно потянул правый рычаг на себя, трактор послушно отклонился от кручи.

— Смотри, в борозду не угадай, — хладнокровно предостерег Микулин и, намотав шнур на кулак, стал следить за плугом. — Так, так, прямо… чуть левее возьми… Хорошо… Р-р-раз! — и он осадил лемеха. Трактор угрожающе задохнулся от тяжести, но Микулин, склонившись к Вовке под ноги, добавил газку, заставил рокот мотора выправиться. — Ничего, парень, будет из тебя тракторист!

Вовка вспомнил вдруг об отце: вот бы он увидел его сейчас за рычагами… И осанисто выпрямился.

* * *

На седьмые сутки погода немного выладилась. И хоть ветер был по-прежнему резкий, но сверху не капало. Небо начинало просиниваться.

Микулин с утра оставил Вовку пахать одного.

— Понимаешь, необходимо кой-какие запчасти в мастерской подобрать, — оправдывался он перед уходом. — Сегодня Гомзиков как раз уехал за ними в «Сельхозтехнику». Так надо не прозевать: не поймай его вовремя, отдаст кому-либо другому, а у нас трактор-то старенький, детали постоянно замены просят.

Вовка, понурившись, выслушал его. Оставаться в поле одному, да еще на тракторе, у которого «детали постоянно замены просят», было страшновато.

— Матвей Васильевич, а может, мне покараулить его?

— Кого? Гомзикова-то? — переспросил Микулин. — Так тебе ведь не выцарапать у него того, что я выцарапаю. Ты попрошайничать будешь, а тут надо брать. Увидел — форсунка новая, ага, сгодится, у нас свою заедает. Магнето привез Гомзиков — тоже не лишнее будет. Тут надо в зависимости от наличия действовать. Понял?

Вовка тоскливо кивнул.

— Ты уж не боишься ли один оставаться? — подозрительно прищурился Микулин.

— Боюсь, — признался Вовка.

— Вот тебе раз! — удивился Микулин. — Ты со мной шесть дней пашешь, и у меня к тебе никаких замечаний не было. Все хорошо получалось, так чего я тебя в черном теле буду держать: пора и на посменную работу переходить.

— Может, когда детали заменим, посменно-то станем пахать? — робко предложил Вовка.

Микулин

захохотал:

— А я как сказал? Конечно, тогда. Только детали-то надо сначала приобрести.

Он беззаботно помахал Вовке рукой и ушел. Хоть бы трактор помог завести или дождался б, когда у Вовки пускач затрещит, так нет, и не обернулся ни разу. «Ну что за народ? — возмутился Вовка. — И душа ни за чего не болит». А если у Вовки ничего не получится? Если трактор у него не заведется, весь день простоит в борозде? Кто за простой в ответе? Не Вовка же: с него спрос невелик. А если гайка какая открутится и все развалится по частям? Микулин сам же сказал, что многие детали просят замены.

Вовка, нервничая, залил в трактор солярки. Притащил из ручья воды и наполнил ею, чуть не до пробки, прожорливый радиатор. «Хорошо хоть, от обрыва теперь далеко отодвинулись, — подумал он, оглядывая вспаханное поле. — А то бы один-то свалился с горы — и поминай как звали».

Ему стало жалко себя. Он сел на отсыревшую от ночного тумана раму плуга и даже не ощутил холода.

Перед ним щетинилось мокрой стерней поле. На затравеневших закрайках топорщился желтыми корзинками осот, а по бороздам во многих местах кустился красноголовый бодяк.

— Вишь, сорняков развели сколько! — осудил Вовка неизвестно кого, хотя неизвестно кого осуждать не собирался. Ему нужны были сейчас не безымянные упреки, а только те, которые направлены в адрес Микулина.

Он поднялся, попинал сапогом по гусенице — с нее тяжело отвалилась земля. «Хозяин мне тоже, — злорадствуя, выговорил Вовка Микулину. — Не мог с вечера грязь отбить…» Заглянул в ящичек, где лежали гаечные ключи, всяких размеров болтики, шайбы и где должен был находиться шнур пускача, — а там черт ногу сломит, все торчмя торчит. Вовка начал сердито рыться в железках, а шнур-то, оказывается, на сиденье был, Микулин его уже приготовил для своего напарника.

Вовка накрутил кожаную змейку шнура на пускач и, как Микулин, качнувшись всем корпусом, дернул что было мочи.

Трактор сразу заверещал. Вовка выждал, когда мотор схватится, и переключил на него подачу горючего. Мотор заработал ровно и терпеливо, не собираясь капризничать.

Вовка озабоченно походил вокруг трактора, будто мог углядеть таким образом какие-то неполадки, попинал сапогом отвалы плуга, отколачивая закаменевшую за ночь грязь, и забрался в кабину. Мотор уже хорошо прогрелся, в кабине от него стало совсем тепло.

Вовка включил скорость, заглубил плуг, и гусеницы, посверкивая, стали приминать хрусткую стерню.

Трактор медленно полз вдоль борозды, над радиатором, испарявшим тепло, подрагивало легкое марево, и сквозь него близкий осинничек трепетал порыжелой листвой, причудливо изгибаясь. Он вдруг то укорачивался, ник к земле, а то, зависая в воздухе, подтягивался к небу. Вовка сквозь облачко марева, как в винтовочный прицел, поймал парившего над пахотой коршуна, и тот тоже невообразимо исказился, потеряв сразу оба крыла и приобретя невероятно длинную шею.