Полицейское управление
Шрифт:
В 6.48 начальник оперативного отдела Мак-Куэйд вошел в зал с кожаной папкой под мышкой. Взглянув на задремавшего лейтенанта, прошел к своему креслу во главе стола.
Открыв глаза, Мэлоун посмотрел на него и выпрямился, всем видом показывая внимание. Четыре золоченые звезды на погонах командира сверкали так же ярко, как золотые дужки его очков.
— Итак, мы наконец встретились, лейтенант. Я много слышал о вас последнее время.
Мэлоун откашлялся.
— Надеюсь, ничего плохого, шеф.
Мак-Куэйд открыл папку, вынул стопку докладных и начал читать вслух: «Лейтенант Мэлоун — надежный и грамотный командир. Дальновиден и последователен
Мэлоун с интересом слушал его.
Мак-Куэйд бросил бесстрастный взгляд на противоположный конец стола.
— Похоже, ваше начальство из следственного управления считает вас честным и грамотным работником. Вы согласны с этой оценкой?
Мэлоун увидел враждебно сжатые губы Мак-Куэйда и разозлился.
— Я всегда старался работать добросовестно, — сказал он.
— А сейчас? Скажите мне, лейтенант, какой смысл вы вкладываете в слово «честный»?
Мэлоун призадумался.
— Верность Службе и руководству.
Мак-Куэйд вдруг с такой силой хлопнул ладонями по столу, что очки, подпрыгнув, свалились с его носа. Вскочив, он заорал:
— Так какого же черта вы пытаетесь разрушить свое управление? Манелли предупреждал вас. Занглин предупреждал. Но нет! Вы стоите на своем, суете нос куда не следует, собирая в кучу всякое дерьмо! Послушайте меня хорошенько. Оставьте в покое управление, или я вас уничтожу. Выкину так быстро, что и глазом моргнуть не успеете. Понятно, Мэлоун?
Мэлоун посмотрел прямо в глаза начальника.
— Я не брошу дело Айзингер.
Мак-Куэйд был взбешен.
— Вы что, думаете, вы один святой? Никогда не ошибались? Не шли на поводу? На нашей Службе нет неприкосновенных. Если мы захотим, вы в наших руках. — Он начал рыться в папке и, выудив какую-то бумагу, помахал ею перед Мэлоуном. — Закон, правда, предусматривает пятилетний срок давности, но мы-то с вами знаем, что в суде нет закона. Есть инсценировка судебного заседания. Всякий на Службе это знает. У меня здесь доказательства того, что десять лет назад вы содействовали незаконному аборту. Вы совершили уголовное преступление.
«Манелли, грязный сукин сын», — подумал Мэлоун.
Мак-Куэйд продолжал:
— Я могу предъявить обвинение и докажу, что вы опозорили звание офицера и тем самым нанесли ущерб Службе. И могу сказать, что за этим последует: вас уволят.
Мэлоун выдавил улыбку.
— Дело такого рода никогда не будут пересматривать в суде, и вы это знаете.
Мак-Куэйд подался вперед.
— Может быть, да, а может быть, и нет. Как только вы предстаете перед судом, вы становитесь меченым. И, кроме того, должны будете заплатить судебные издержки в размере двадцати пяти тысяч из своего кармана. Наше учреждение не примет чека на издержки по административному делу. У вас есть такие деньги, лейтенант?
Мэлоун упрямо тряхнул головой и встал.
— Я еще не сказал, что разговор окончен! — заорал начальник отдела.
Мэлоун шел к двери, чувствуя, как подмышки щекочут струйки пота. Он уже взялся за дверную ручку, когда хриплый голос Мак-Куэйда остановил его:
— Вы не отступитесь, не так ли?
— Я не могу, — тихо ответил Мэлоун.
Лицо Мак-Куэйда вдруг смягчилось. Он похлопал по сиденью стула, стоявшего рядом с ним.
— Идите сюда и сядьте!
Мэлоун заколебался.
— Прошу вас.
Медленно шагая обратно, Мэлоун подумал, что нелегко идти против системы. Некоторые уже пробовали до него, но безуспешно.
Мак-Куэйд вытирал лоб
— Вы думаете, что все жизненно важные решения принимаются на улице, — сказал он, поворачиваясь к Мэлоуну, складывая платок и убирая его в карман. — Так вот, позвольте уверить вас, что нет. Не думайте, что так уж легко работать в этой соковыжималке. Правые хотят, чтобы мы убивали черномазых и пуэрториканцев, вооружив полицию базуками и гранатометами. Левые — чтобы мы допустили бунт, анархию, убийства. Политики смотрят на бюджет полиции и облизываются. Они хотят пристроить к нам своих дружков. Не будет больше лейтенантов и капитанов. Они хотят поставить штатских на руководящие должности в полиции. Свиней вроде членов совета. Вы посмотрите, что творится на Службе. У нас есть полицейские с желтыми билетами, есть такие, которые не умеют объясниться по-английски. Нас вынуждают нанимать женщин. Некоторые из них не весят и сотни фунтов даже в мокром виде; они не достают ногами до педалей в автомобиле, у них не хватает силенок, чтобы нажать на спусковой крючок табельных револьверов. Мы должны снижать уровень требований, чтобы брать на работу женщин и испанцев. Мы превращаемся в управление карликов. Всем угодить и не допустить развала управления — нелегкая задача.
Он взял очки и принялся постукивать дужкой по зубам; глаза его хитро следили за Мэлоуном.
— А теперь я скажу, почему вы должны закрыть дело Айзингер. — Он придвинулся ближе и заговорил тихо и доверительно. — Управление участвует в операции, настолько щекотливой, что в случае огласки Службе придет конец. Это все, что я могу вам сказать, лейтенант. Вы должны поверить мне на слово.
Мэлоун подавил дрожь. Его знобило.
— Операцией руководит Занглин?
— Да.
— А как мы поступим с убитой Айзингер, с погибшими Андреа Сент-Джеймс и двумя детьми? Просто забудем о них?
Мак-Куэйд положил подбородок на сцепленные пальцы.
— Я даю вам слово, что ни один человек из нашего управления не причастен к их гибели.
Мэлоун потер усталые глаза.
— Короче, чего вам от меня надо? — Он уронил руки на колени.
— Забудьте все, что связывает дело Айзингер со Службой, отделом. Не переходите в стан разрушителей.
Усталый, Мэлоун кивнул, сдаваясь.
Мак-Куэйд облегченно вздохнул.
— Ну и прекрасно. У вас ведь небольшая зарплата, верно?
Мэлоун знал, что последует за этим вопросом. Указание главному бухгалтеру о прибавке в пять тысяч долларов в год.
— Да.
— Я дам указание, чтобы вам прибавили.
«Взятка, даже названная по-другому, остается взяткой», — подумал Мэлоун. Вслух же он сказал:
— Спасибо, сэр.
Два обстоятельства привлекли его внимание при изучении карты отпечатков пальцев. Во-первых, от бумаги исходил горьковатый запах тлена, и, во-вторых, не было никаких данных. Сверху напечатано: «Убийство. Сара Айзингер». Отпечатки напоминали порванный пергамент: прерывистые линии, неясный рисунок, пробелы там, где не было кожи. Хоть они и промыли кожу растворителем и очистили ее, она оказалась слишком рыхлой из-за разложения. Тогда они срезали кожу с кончиков пальцев, вымочили в пятнадцатипроцентном растворе формальдегида, чтобы укрепить, потом накатали краску и сделали отпечатки. Бедная Сара, Все, что осталось от нее, — отпечатанная формула, выведенная из кругов и петелек: 405V101 12; I 17w100. Отныне у нее не было имени, только формула. Бедная мертвая Сара.