Политическая наука №3 / 2013. Между империей и современным государством: Трансформация политического порядка на постимперских пространствах
Шрифт:
Дальнейшие рассуждения невозможны без важной дополнительной оговорки. Легко заметить, что отчасти сходно с темой империи выступали и такие темы, как «тоталитаризм», «социализм» и «государство» (а также, хотя и реже, понятие тоталитарной империи). Что касается тоталитаризма и социализма, то это характеристики еще не названного объекта. Империя же (якобы нечто более очевидное) – то, что характеризуется как тоталитарное. А комбинация понятий в идеологическом противостоянии породила формулы «тоталитарная империя» и «социалистическая держава».
Собственно, помимо империи, можно говорить (и действительно говорится в этой связи) о тоталитарном государстве и тоталитарном обществе, а также о государстве и обществе социалистическом. При этом все понятия используются, как правило, некритически.
Здесь дело не в нашем произволе (хотя конвенционализм не исключен в социологии). Дело в том, что исторически сами понятия государства и общества определялись лишь в отличие друг от друга. Общество отлично от государства. Это различение последовало за тем периодом в социальной истории, когда еще не было ни государства, ни общества в современном их понимании. «Гражданское общество», которое ныне, в продолжение либеральной традиции, было у нас провозглашено целью реформ, чуть ли не до середины ХVIII в. противопоставлялось не государству, но «ойкосу», домохозяйству. Люди вступали в политические отношения, образовывали сообщество, только если они имели статус свободных граждан. Хозяйственная жизнь ограничивалась кругом «большой семьи» и не выступала в качестве образующего общество начала. Не было понимания общества как области сопряжения частных неполитических интересов, но не было и понимания государства как особого аппарата, машины.
Когда же такое противопоставление возникло, то обнаружилась очень любопытная вещь: возникающее в противоположность государству общество не желает знать границ государства. Это обстоятельство было осознано далеко не сразу. Мешала неравномерность перехода разных стран к тому, что условно называется современным («modern»), столкновения государств в сфере международной, национальный принцип организации многих стран. И однако же безграничное в принципе общество все более теснило ограниченное по своему понятию (принцип территории!) государство (7). В общем, идею безграничности общества можно встретить у многих либеральных теоретиков права и экономики уже в XIX в. (8). XX в. знает несколько попыток государства, так сказать, взять реванш, вобрать в себя обратно всю полноту социальности.
Как правило, эти попытки были связаны с социализмом и с национализмом. Социализм по своему смыслу – это учение о чистой социальности, и в этом отношении он родствен социологии. Конт более непосредственно наследует Сен-Симону, чем Маркс; Дюркгейм немыслим без Руссо. Однако дело, конечно, не в частных исторических констелляциях. В конце концов, вклад противников социализма в социологию был не меньшим (вспомним хотя бы только де Бональда!). Дело в том, что социализм (как это хорошо видно по работам молодого Маркса) ловил на слове просвещенческий либерализм с его антисословным и антигосударственным пафосом. Отнюдь не пытаясь привязать наши рассуждения к каким-либо существовавшим концепциям (это – дело специального анализа), представим возможный здесь ход рассуждений максимально отчетливым образом.
Чистая социальность постигается тогда, когда мы отвлекаемся от конкретных особенностей (исторических, национальных, расовых и т.п.) и видим в людях прежде всего людей, а уже потом – членов классов и групп, союзов и корпораций, семей и дружеских кружков. Это не мешает нам потом как социологам восходить от этого фундаментального слоя социальности ко всему названному. Однако вопрос: что такое (или, в формулировке Зим-меля, как возможна) социальность, – более первичен, чем вопрос о природе государства или о распределении социальных ролей в формальной организации. Социализм разделяет с социологией этот фундаментальный уровень, принимая все-таки иную формулу: социальность в тенденции есть и должна быть общением людей как людей, не опосредованным и не искаженным классами и господством.
И социология и социализм (хотя и весьма по-разному) говорят о мировом обществе. Социализм это приводит, в общем, чаще, чем социологию, к идее об отмирании государства. Но и социологии XIX в. мысль эта отнюдь не чужда. И однако же постепенно и социология и социализм смиряются с существованием государства. Для социологии оно оказывается сферой приложения ее особого исследовательского интереса, для социализма же открывается несколько возможностей. Либо он теряет свою радикальность, и тогда сам масштаб преобразований выглядит совершенно иначе. Либо он свою радикальность не теряет, и тогда универсальное общение избирается масштабом для критики существующего или его тотального всемирного преобразования (мировая
Естественным дополнением социализма на локальном государственном пространстве служит экспансионизм, все равно, выглядит ли это как «мировая пролетарская революция» или «всемирное призвание высшей расы» (не забудем как особый случай и весьма распространенный либеральный экспансионизм, поскольку предполагается, что лишь отдельные народы поначалу суть носители высших начал цивилизации и универсального общения). Универсальное отношение, лежащее в основе данного типа социальности, знает государственную границу только как факт, но не как принцип, и потому стремится распространить себя сообразно своей универсальности (национализм, с социализмом – т.е. универсальностью – не встретившийся, такого экспансионизма, как правило, не знает). Но поскольку он фактически все-таки ограничен как государство, это распространение может иметь только характер войны. (Следующим элементом схемы может оказаться мировое государство, как это легко проследить по работам, трактующим данную идею. См. социологический подход к теме мирового государства в 1931 г. у Ф. Тенниса и философский в 1961 г. у Э. Юнгера (9). Во всяком случае, основные понятия классической социологии формулируются безотносительно к государству (10). Конкретные высказывания и даже существенные позиции одних и тех же социологов варьируются в зависимости от эпохи. Многие либеральные надежды были, как известно, похоронены Первой мировой войной, а последовавшее возрождение национализма дискредитировано Второй мировой войной.)
Итак, мы видим, что категориальных различий между тоталитарным государством и тоталитарным обществом быть не может. Тот тип социальности, который тут имеется в виду, возникает, когда универсализм (универсальность договора и товарообмена, отличающая гражданское общество) современного общества перекидывается на область политики и государства, уже успевшего стать «государственной машиной», а государство не оставляет никаких неполитических областей в доступной его воздействию сфере социальных связей.
Теперь мы можем более четко сформулировать стоящую перед нами проблему. Что же все-таки называется тоталитарным, если государство и общество специфическим образом сливаются в этом типе социальности? Наверное, единственное, что нам остается, это сказать: «страна». Удивительным образом, однако, понятие страны слабо концептуализировано в социологии. Что такое страна? Отграниченная государственными границами территория. Значит, государство и общество совпадают при тоталитаризме по «логическому объему понятия», а в прочих случаях они хотя бы имеют общие пространственные границы. Но как же тогда быть не только с идеей, но и с реальной безграничностью общества, с той всемирной коммуникацией, которая заставляет Лумана говорить о мировом обществе, а Уоллерстейна – о мировой системе? Очевидно, что эти сложности, связанные с одним только корректным называнием того, что уже есть, не говоря уже о дальнейших исследованиях, имеют чисто концептуальную причину. И они отнюдь не становятся меньше, если темой обсуждения оказывается не тоталитаризм, а иной тип социальности. Во всяком случае, что касается империи, нас поджидают не меньшие сложности. А для разрешения их нам необходим более тонкий понятийный аппарат, чем тот, что был включен в наши рассуждения до сих пор.