Политико-правовые взгляды западников в России в XIX веке: взаимосвязь политической идеологии и правопонимания
Шрифт:
Особого внимания с точки зрения развития либеральных идей заслуживают взгляды руководителя Северного общества Никиты Михайловича Муравьева, который в своем «Проекте конституции» наиболее последовательно и логично изложил видение конституционных преобразований в России.
Продолжая либеральные традиции, заложенные Сперанским, в своей Конституции Муравьев говорит о необходимости введения в России конституционной монархии. Император, по мнению Муравьева, есть верховный чиновник российского правительства, который действует строго по предписанию «Народного веча» – высшего законодательного органа, и направляет все свои силы на охрану и защиту «конституционного устава России»11. Муравьев являлся сторонником федеративного устройства России, выступал за всеобщее равенства перед законом, равные для всех гражданские права и свободы, отмену крепостного права.
Представляется вполне очевидным, что идеи Муравьева были направлены на создание условий, при которых в России по типу западноевропейских государств могла зародиться
Особенностью либеральных воззрений декабристов было то, что для них либеральные идеи неотделимы от порождающей их либеральной среды. В России в отличие от Западной Европы не среда должна была породить либеральные идеи, а идеи должны были создать соответствующую среду. В рамки европейского либерализма декабристы пытались вписать картину русской жизни. Европейский либерализм был для декабристов арсеналом, из которого черпались средства идеологической борьбы.
Трудно переоценить значение, которое имело выступление декабристов на Сенатской площади Санкт-Петербурга в 1825 году для дальнейшего развития политико-правовых идей России в XIX веке. Однако, в работах, посвященных декабристам, до сих пор не выработано единого мнения по вопросу о значимости восстания для развития западнических идей либерализма.
В период господства в отечественной науке марксистско-ленинской идеологии восстание декабристов рассматривалось как первый этап пролетарского революционного движения в России. «…Мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции, – писал Ленин в своей статье «Памяти Герцена». – Сначала – дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию»12. Потом их почин подхватили революционеры-разночинцы, а завершил борьбу единственный до конца, по словам Ленина, революционный класс – пролетариат.
Известный исследователь наследия декабристов академик М.В. Нечкина следующим образом характеризовала значение декабристского восстания: «Это было первое открытое выступление против самодержавия с оружием в руках. До этого времени в России происходили лишь стихийные крестьянские волнения…Но стихийное крестьянское движение было политически темным, его не освещало политическое сознание…»13. Восстание же декабристов было политически сознательным, ставило себе задачу ликвидации феодально-абсолютистского строя. Лозунги, выдвинутые декабристами, имели большой исторический смысл и остались на долгие годы действительными и актуальными в революционном движении. По мнению Нечкиной, восстание декабристов имело большое значение и для революционной агитации, они завещали последующим поколениям революционеров свой бесценный революционный опыт.
Таким образом, можно сделать вывод, что в советский период восстание декабристов рассматривалось с точки зрения его значимости для развития радикально-революционных идей, и по вполне понятным причинам не давалась оценка их влиянию на формирование западнического течения и либеральной идеологии.
Ответ на этот вопрос попытался дать В.И. Леонтович в своей работе «История либерализма в России 1762-1914», в которой автор указывает, что среди декабристов-радикалов были и настоящие либералы. Радикалы, либералы и даже представители социалистических тенденций – все эти элементы соединились для того, чтобы организовать восстание, но, вероятнее всего, это всего лишь историческое совпадение. При подготовке и проведении в жизнь восстания 14 декабря главными руководителями оказались не либералы, а крайние элементы. В этом отношении весьма характерны слова декабриста А.А. Бестужева: «Что же касается меня лично, то я на словах был ультра-либералом для того, чтобы добыть себе доверие моих товарищей, но внутренне я склонялся к монархии и к умеренной аристократии»14. Эти слова совершенно ясно показывают, что умеренные элементы придерживались более радикальных мнений, чем это было на самом деле. Каковы бы ни были идеи и мнения либералов среди декабристов, тем не менее, Леонтович считает, что восстание декабристов имело чрезвычайно отрицательные и, можно сказать, даже роковые последствия для либерального развития России. Вот, что приводит Леонтович в обоснование своего мнения: «Во-первых, восстание произвело на молодого Николая Александровича потрясающее впечатление, это был шок, от которого он никогда больше полностью не оправился. Впечатление это определило антилиберальный характер всего его долгого царствования именно потому, что с формальной точки зрения восстание вспыхнуло под лозунгом либерализма. Во-вторых, это восстание содействовало укреплению не либеральной, а революционной традиции в России, поскольку оно было насильственной революционной акцией. Поэтому его надо рассматривать как изначальный пункт революционного движения в России XIX века, которое мешало ее либеральному развитию. Восстание декабристов привело к распаду тех групп, которые изучали и обсуждали либеральные идеи. Вместе с ними исчезла почва, на которой могла бы развиваться либеральная идеология»15. Считаем, что приведенные выводы исследователя вполне аргументированы и состоятельны.
В целом полагаем, что и советские исследователи, и Леонтович правы в своих суждениях. Восстание декабристов, как говорит Нечкина, действительно стало отправной точкой революционного движение в России, в то же время,
После провала попытки государственного переворота, предпринятой декабристами, в России была усилена цензура, распущены все легальные общества. Государственной доктриной стала выдвинутая министром просвещения графом С.С. Уваровым идея официальной народности, выражавшаяся в виде триады «православие, самодержавие, народность». Смыслом идеи были религиозное смирение народа, покорность властям и помещикам, привычка довольствоваться малым, общинный строй и круговая порука.
Крупным событием в идейной жизни России стало опубликование в журнале «Телескоп» (в октябре 1836 года) первого «Философского письма» Петра Яковлевича Чаадаева, которое стало вехой в истории русской политико-правовой мысли, послужившей отправной точкой в зарождающейся полемике западников и славянофилов и оказавшей сильное влияние на ход и содержание этой полемики.
Довольно многие исследователи считают Чаадаева «чистым» западником. Этой же точки зрения придерживается Вл. Соловьев, который даже представил своеобразную классификацию западничества: теоретическое (Чаадаев), гуманитарное (Белинский) и натуралистическое или естественно-научное (Чернышевский). К западникам относит Чаадаева и Н.О. Лосский, хотя и пишет, что «идеи, близкие к мировоззрению славянофилов, Чаадаев выразил еще до того, как последние развили свое учение»16. Западником его считает и В.В. Зеньковский, хотя и утверждает, что «при оценке философского построения Чаадаева нужно… отодвинуть на второе место «западничество» Чаадаева, которое имеет значение лишь конкретного приложения его общих идей»17. Более же осторожно пишет о Чаадаеве Г.В. Флоровский: «Чаадаева принято называть первым западником, и с него именно начинать историю западничества. Первым его можно назвать только в не прямом смысле, – в его поколении все были западниками, часто просто западными людьми. И западником он был своеобразным. Это было религиозное западничество»18. Но как бы там ни было, на наш взгляд, считать Чаадаева «чистым» или «классическим» западником не совсем верно. Здесь можно полностью согласиться с В.Г. Хоросом, который утверждает: «Многие современники и потомки воспринимали Чаадаева как «чистого» западника, ниспровергателя национальных традиций. Это, конечно, в значительной мере историческое недоразумение»19. Совсем другое дело, если взглянуть на Чаадаева как на родоначальника и западничества, и славянофильства. Кстати, именно к такому пониманию вплотную подходит Флоровский20. Еще более определенно об этом говорит А.В. Валицкий, полагающий, что Чаадаев «сформулировал ряд центральных проблем, разрабатывавшихся позже столь различными мыслителями как славянофилы и западники»21. Говоря же о возникновении славянофильства, он прямо утверждает: «Идеи Чаадаева, особенно его философия русской истории, сыграли в формировании славянофильской идеологии роль катализатора»22. С этими положениями нельзя не согласиться. Действительно, Чаадаев, будучи оригинальным мыслителем, представлял собой одинокую фигуру в умственном движении того времени. Но все те вопросы и идеи, которые были им выдвинуты, причем в великолепной литературной форме, явились для интеллектуалов той поры превосходным материалом для споров и дискуссий, а, тем самым, и к дальнейшему их развитию, интерпретации. И именно в этих спорах как раз и зарождаются те два направления мысли, которые были условно названы западничеством и славянофильством.
В подтверждение указанной мысли о неоднозначности идей Чаадаева относительно его приверженности западнической ориентации следует указать на то, что он призывает смотреть в европейских странах лишь на то, что являет собой цивилизацию, «усовершенствованную тысячелетними трудами и усилиями»23. Его печалит, что в России нет движения идей в собственном смысле слова, а есть только случайные «дуновения Запада»24. Но ведь «не все в европейских странах проникнуто разумом, добродетелью и религией, – далеко нет»25, поэтому истинно русскому следует предпочитать «благо своей страны торжеству нескольких модных идей»26.
Уже в первом, знаменитом, философском письме Чаадаев фактически пропагандирует естественно-правовые позиции, те самые, с которых массы выступали против произвола и абсолютизма в европейских буржуазных революциях. С его точки зрения, должны существовать некие исходные идеи, впитываемые человеком с рождения, обосновываемые каждым общественным институтом, всеми условиями жизни: «Это идеи долга, справедливости, права, порядка…необходимые начала мира общественного»27. В России второй четверти XIX века, когда в университетах профессора занимались восхвалением существовавшего порядка, прямой апологетикой самодержавного режима под флагом идей исторической школы права, такой ход мысли был под запретом.